Александр Старшинов - Завещание императора

— Верю, верю… А лошадей тоже вывести?

— Наверное.

Лошади меж тем бесились, бились в стойлах и рвались наружу, разбуженные конюхи никак не могли с ними сладить. На все голоса выли собаки, а когда их выпустили из загона, они вдруг окружили Филона, прижимаясь к его ногам и жалко поскуливая.

Приск этого уже не видел — он мчался по дороге, ожидая вот-вот нагнать Тиресия. Но не нагонял.

Гроза унялась, так и не пролившись дождем. Зато вновь налетел ветер, бил в лицо сорванными листьями, обломками мелких ветвей, прилипал к коже мелкий сор кипарисовых лапок. Потом ветра не стало. Все замерло — и лишь звуки сделались странными — будто проходили сквозь толстый слой ткани, становясь глухими и низкими. И как ни прислушивался Приск, ничего не мог услышать — даже топот копыт звучал глухо. А потом Приск различил нутряной рокот — он шел откуда-то из самого сердца горы, нарастая.

Конь внезапно встал на дыбы. Раз, другой, потом, совершенно обезумев, принялся бить задними ногами, вскидывая крупом, будто не был приручен с рождения к узде и подпруге, а родился дикарем в сарматской степи.

После шестого или седьмого прыжка жеребец устал беситься и помчался дальше, роняя хлопья густой белой пены и тяжело всхрапывая. Но до ворот Приска так и не домчал — земля содрогнулась, выгнулась, а потом ее не стало. Приск понял, что его конь парит в воздухе, а земля где-то там внизу, безумно далеко. Он попытался спрыгнуть с коня — и так спасся. Жеребец грохнулся всей своей тушей о землю, а Приск приземлился сверху — это смягчило удар. Несчастное животное даже не пыталось подняться — из ноздрей его хлестала кровь. Трибун с трудом встал, его шатало. Он не сразу понял, что именно изменилось. Потом сообразил: он не видит городских ворот — перед ним вставали каменные остовы, а за ними в небе парили обломки колонн, и кроны деревьев плясали как сумасшедшие. Над городом шел дождь из черепицы, расколотых бревен и осколков камней. Гранитные плиты мостовой встали вертикально, на манер частокола преграждая путь.

А потом дикое видение стала затягивать густая пелена седой пыли. Она катилась навстречу Приску морским кипящим прибоем, и он вступил в нее, сам не зная зачем — хотя, следуя здравому доводу разума, должен был повернуть назад. Но не повернул.

Филон наблюдал за происходящим с высоты своей виллы и видел, как дома буквально взрывались, поднимаясь в воздух, чтобы обрушиться на землю градом обломков. По всей долине внизу поднималась волна — как огромный штормовой вал на море — самый страшный десятый вал[97]. Дома взлетали на ней и падали, как корабли, застигнутые бурей. Многие разламывались, но иным удавалось выстоять. Колоннады шатались, как перебравшие в кабаках выпивохи, и порой целые портики рушились на землю, как шеренга воинов под градом парфянских стрел.

Но вскоре ничего уже нельзя было рассмотреть — огромная туча пыли поднялась в воздух и накрыла Антиохию. Лишь грохот рушащихся камней долетал из серого, густого, непроглядного облака. Холодное фиолетовое небо продолжало светиться — и где-то на востоке еще подрагивали злые молнии, так что казалось, что Гелиос вот-вот появится на своей колеснице в неурочный час.

Это было страшнейшее землетрясение, что обрушилось на Сирию в иды декабря 868 года от основания Рима[98].

Приск миновал ворота и шагал дальше, ничего более не видя. Остановился, оборвал полу туники и обмотал ею голову. Но это мало помогало от густой пыли — она ела глаза, забивалась в рот и нос. Приск брел почти наугад, будто ослеп.

Разве что звуки — Приск их слышал то где-то рядом, то вдали: грохот катящихся камней, испуганное ржание, крики боли. Топот копыт. В пыльном облаке звуки искажались до неузнаваемости. Приск едва успел отскочить в сторону, когда мимо него промчался всадник на обезумевшей лошади.

— О, боги… — только и выдохнул Приск.

Рядом кто-то застонал.

Только нагнувшись, Приск сумел разглядеть, что на мостовой лежит человек. Трибун попытался его поднять, но не смог: каменная плита, прежде бывшая частью архитрава, рухнула как раз несчастному на ноги.

Трибун огляделся, пытаясь отыскать какую-нибудь балку, чтобы сдвинуть плиту. И тут ощутил новый толчок. Он едва устоял на ногах — как будто под ним была не твердь, а шаткая палуба корабля. Где-то в сером облаке мелькнула наискось тень, а затем раздался оглушающий грохот — это рухнули уцелевшие после первого толчка колонны. Послышался сдавленный визг и тут же смолк. Приск побрел дальше, позабыв, что искал бревно, чтобы вызволить придавленного плитой человека. Лишь когда это самое бревно — обломок балки, упавшей поперек дороги, попалось ему на пути, он вспомнил, что ищет. Но поворачивать назад не имело смысла — он бы уже ни за что не смог отыскать раненого.

Трибун побрел дальше.

В одном месте человек висел, пронзенный бревном, как будто могучая рука насадила его на страшный вертел да так и оставила, раздумав предавать огню. В другом месте из земли торчала лишь одна голова — будто человек был растением, и все его тело росло под землей, а голова, подобно кочану капусты, высунулась наружу. Среди обломков сквозь пыльное облако пробивался огонь: вырвавшись из очага, он теперь сам добывал себе пищу. Где-то заплакал ребенок, но, прежде чем Приск сумел его отыскать, идя на крик, плач смолк и больше не возобновлялся.

Мимо сновали тенями какие-то люди. Промчалась лошадь — и за ней человек в безуспешной попытке поймать взбесившееся животное.

— Гай… — Кто-то вдруг положил ему руку на плечо. Приск обернулся — медленно, уверенный, что это зов мертвых.

Но ошибся. Перед ним стоял Тиресий.

Предсказатель не только не пострадал от удара стихии, но сумел каким-то чудом сохранить лошадь, теперь он вел дрожащую кобылу за повод.

— Мост Рыб уцелел, нам надо перебраться на остров — к дворцу и цирку, — сказал Тиресий так буднично, как будто речь шла о простой прогулке.

— Ты это увидел там на террасе? — спросил Приск.

— Да. Но слишком поздно. Пошли.

Как Тиресий находил дорогу в этой непроницаемой серой туче известковой пыли, понять было невозможно. Но как-то находил, потому что безошибочно вышел сам и вывел Приска к перекрестку, где сходились две главные улицы Антиохии. Колоннада, ведущая к мосту Рыб, пострадала меньше той, что украшала улицу Герода. Навстречу Приску и Тиресию попался человек, бредущий как пьяный в облаке пыли. Сквозь серую корку налипшей на лицо грязи струйкой, будто из фонтана, била кровь. Человек напрасно пытался зажать рану пальцами. Шаг, другой, и он рухнул на горбину изувеченной мостовой.

Приск шагнул к несчастному, но Тиресий его остановил: — Не надо. Он мертв… Как и другие…

Приск только сейчас заметил несколько десятков тел, придавленных рухнувшими камнями. На миг показалось: они с Тиресием бредут по полю брани, причем поле это почему-то осталось за армией, которая сражение проиграла.

Вскоре они увидели берег Оронта. Здесь облако пыли казалось не столь густым — и можно было даже разглядеть мост. И воду под ним — темно-серую, густую, бурлящую.

Они перебрались на остров, где находился дворец наместника. Здесь опять было не так много пыли — из-за того, что большую половину острова занимали сады. Они тоже пострадали, деревья были повалены и выдернуты с корнями. А из обломанных ветвей устроены настоящие засеки, вроде тех, с помощью которых даки на горных дорогах старались остановить продвижение римских легионов. И все же Приск с Тиресием прорвались ко дворцу — как через вражеские укрепления.

Дворец сильно пострадал, но стены устояли, как и часть портиков. А вот крыша и балки обрушились — все вокруг было усеяно битой черепицей, обломками дерева и каким-то хламом — осколками мрамора, чешуей рассыпавшихся настенных мозаик, обломками мебели, меж которыми комьями лежали тряпки. То и дело Приск видел серые от пыли руки или ноги погибших и на сером — странно алую кровь.

Среди руин весело журчал бегущий из разбитого водопровода поток. Приск отыскал место, где вода была чище, омыл лицо и напился, потом намочил тряпку и вновь обмотал ею лицо. Тиресий последовал его примеру и позволил своей лошади напиться. Потом набрал полную флягу воды. Приск хотел сделать то же самое, но обнаружил, что фляги при нем нет.

Судя по тому, что стало чуть-чуть светлее, солнце все же взошло.

Трибун целиком доверился предсказателю, не спрашивая, куда они идут и зачем. Тиресий кого-то искал, следуя указаниям увиденного недавно сна. Что именно увидел и как истолковал свое видение Тиресий, Приск не спрашивал. Просто шел, ошеломленный.

Многое он видел в своей жизни. Такое — впервые.

— Здесь… — сказал Тиресий, и вдвоем они стали поднимать балку.