Николай Задорнов - Гонконг

– Харрис свое дело делает. Они практики. У них нельзя учиться, но их надо знать, – отвечал Посьет.

Воин Андреевич полагал, что все зависит от личности, и стал развивать свои мысли о воспитании. Он воспитывал брата Колю письмами. Матросов и молодых офицеров примером. Он гневен и готов к дуэли с Никольсеном и готов держать за это ответ, согласен рискнуть всей своей карьерой.

Колокольцов напомнил про Сибирцева, как он заметил однажды, что истинные христиане не в Ватикане и не в Испании, а в таких странах, как Япония и Китай, где христианство карается.

– Точно так же демократы являются там, где идеи демократии запрещены, отрицаются, где самовластье грозно давит на личность. Поэтому очень часто мы видим неприятное удивление американцев, когда наши офицеры и матросы выглядят благородней, честней и образованней.

Константин Николаевич полагал, что дело не в устройстве общества, а в породе человека. Есть люди, которые всегда благородны, умелы, им все дается. Они и воины, инженеры, мыслители. Они до конца доводят всякое дело. И не обязательно такие люди должны быть аристократами. Они есть и в простом народе. Таким может быть пахарь, матрос, рабочий, пригоден ко всему и всегда ценен.

После этой войны и тяжелых плаваний все офицеры, возвратившись в Петербург, конечно, выйдут в люди. Колокольцову быть на доках, на заводе и не последней спицей в колеснице. Римский думает о других больше, чем о себе. Ему учить флотских офицеров. Дорога будет открыта перед каждым. И каждый из них много еще свершит и в тяжелых условиях. А мы уступили во многом Харрису. Он присвоит теперь все, что мы начали. Но у нас дела другие. Их по горло. Надо строить железную дорогу через Сибирь.

Посьет раскусил Таунсенда Харриса. Платил ему полезными сведениями. И шлюпку подарил. Подарил корову.

Колокольцову хотелось бы оставить его без шлюпки и без коровы. Как бы он выглядел? Смешно и жалко! Но в представителе Штатов хотел бы Посьет видеть надежного союзника. Если не Харрис, то кто-нибудь другой! А пока Харрис будет хвалить нас, как людей воспитанных, которых он вокруг носа обвел!

В Гонконге, где все привыкли к картинной красоте своих солдат и моряков, с транспортных кораблей в тяжелый, сумрачный день с дождем и ветром сходили колонны бесцветных бородатых солдат. Это труженики войны – севастопольские братья. После окончания войны из Крыма их отправляли в Китай. Заросшие еще в Балаклаве, в длинных шинелях, полы которых подоткнуты по-русски за ремни. Понюхали пороха и побывали в рукопашных, постоянно рыли могилы и работали, проводя железную дорогу от Балаклавы почти до самого рокового Редана. Товарищей хоронили не столько от пуль и бомб, сколько от чумы, холеры, дизентерии, привезенных на позиции турками. Все узнали за годы войны, что такое полевые военные госпитали. Они, наемники, не требовали излишнего комфорта или развлечений. Они и не знают, что за прелесть китайские деликатесы и потехи, но к их услугам в городе открыт солдатский клуб, который по имени старинной игры в шары назван поистине народным названием Pall Mall.

Так Гонконг представал перед ними в ветрах и туманах, в осенней холодной сырости. Встречавший молоденький долговязый и жизнерадостный военный корреспондент газеты «Таймс» даже сказал весело: «Не правда ли, стоило ли ради того же самого плыть за десять тысяч миль!»

По набережной Гонконга, держа ногу, прошел батальон в конических шляпах и крепких дабовых[82] штанах и халатах, в ремнях и с золочеными надписями на широких лентах во всю грудь наискось: «милитери сервис». У некоторых из них есть ружья. Эти «военнослужащие» предназначены для перетаскивания тяжестей, рытья укреплений, для подноски еды для солдат, патронов, ядер и бомб для пушек и для всех тяжелых работ. Между собой офицеры их называют «кули». Через несколько дней их грузили на суда вперемешку с морской пехотой, с артиллерией, с севастопольскими братьями и сипаями из Индии и с афганцами. На пароходы, на парусные корабли, на баржи, которые тянулись за дымящимися буксирами. Пошли китайские джонки под оранжевыми и желтыми парусами с изображениями иероглифов победы и драконов, с огромными глазами рыб и морских чудовищ на носах и кормах, и с британскими флагами на мачтах. С командами из китайцев под начальством ласкаров и британцев.

Вся эта масса кораблей, выйдя из извилистого пролива, служившего отличной бухтой Гонконгу, направилась, минуя несколько мелких островков, через огромное, подобное морскому заливу устье реки Сицзян, или Кантон-ривер. На морской карте расходящиеся берега этого устья, или лимана, удивительно похожи на гигантскую, оскаленную в ярости пасть тигра. Этот китайский тигр извечно хочет загрызть и поглотить флоты морских пришельцев. Португальцы, первые объявившие миру о том, что они тут, так и назвали этот залив: Восса tigris – Пасть тигра. На оконечности правого берега, или верхней челюсти этой пасти, как украшение, воткнутое в губу, поместился Макао. А на нижней челюсти, тоже у самого кончика, – остров Гонконг.

Гонконг и Макао вместе стремились создать невидимый бугель, которому не страшны волны и скалистые зубы Восса tigris. Этим бугелем зажаты, как наборные части мачты, все многочисленные входы и выходы в протоки Кантонской реки.

Флот двинулся в реку Жемчужную – левую протоку реки Сицзян. Жемчужная глубоководна, широка, знаменита тем, что на ней издревле происходили все стычки и сражения с пришельцами из-за морей, начинались и продолжаются до сих пор международные торговые отношения. Кантон известная приманка для всех купцов и морских разбойников. А за последние годы иностранцы так укоренились по островам и на реке, что напротив Кантона, пониже по течению, ими построен глубоководный порт и даже доки в местечке Вампоа, которое разрослось и обстроилось прочными и красивыми на вид, всегда хорошо покрашенными, новенькими, как на картинках, зданиями европейского типа. Жемчужной название дано тружениками реки, ищущими в ее русле раковины с драгоценными наростами, идущими на украшения костюмов, шапочек-«дынек» и на наряды женщин. Европейцы понимают в ином, более близком для них значении название Pearl river – Река перлов.

Они расширяли и углубляли, нагружали все больше эту главную и драгоценную артерию торговли и экзотики, на которой теперь происходило небывалое столкновение.

Любознательные, практичные китайцы искренне, постоянно с внешним спокойствием и пренебрежением, но жадно стремились узнать, что произведено в западных странах. Перлы со всего мира шли по Жемчужной вверх, а вниз по этой же великой артерии – богатства Китая, его всевозможные изделия, а не только шелка, фарфор и ажурное золото растекались по всему миру, пробуждая в народах всех стран не меньшее, чем у китайцев, любопытство к новинкам. Гонконг и Макао стали двумя тяжкими кольцами на губах Тигровой пасти. Но ее нельзя было застегнуть замком. Река так и не смогла оказаться зажатой западным бугелем бизнеса. Не было и нет сил на свете, в том числе и в самой столице Китая, как и на «снежной голове» Гонконга, которые смогли бы приглушить движение жизнеспособного и деятельного народа Поднебесной. Но европейцы и американцы не менее жизнеспособны и деятельны. Аппетиты росли с обеих сторон, и те, кто больше всего преуспевал, больше всего стремились к конфликту и к пролитию крови, как бы веря, что защищают справедливость.