Виктор Вальд - Палач

Мартин поежился и попытался улыбнуться.

– Да, таких мы уже топили в болоте. Поднимайте воинов. Пусть готовятся к вылазке.

Глядя вслед спускающимся смотровым, Мартин провел рукой по лицу и почувствовал на ладони влагу от выступившего пота.

«Плохо день начался, очень плохо, – мелькнуло у него в голове, и тут же к этой мысли прибавилась еще одна, – мне совсем не обязательно сегодня махать мечом. Капитан доверил мне только эти камни».

Уже вскоре на смотровую площадку влезли до десятка наемников. Они и не заметили Мартина. Зато вид суетящихся горожан их порядком потешил.

– Это стадо овец решило разбудить волков. Сейчас мы соберем с них шерсть и перемелем косточки. Бараны с тупыми ножами. Всех перебьем…

– Нет, не перебьем. Всех перевяжем. Пусть за них город платит! – перекрикивая всех, возразил самый высокий и крепкий из наемников.

Грубый голос принадлежал Оберу. Этот верзила однажды сильно ударил Мартина за то, что тот хотел налить себе лишнюю кружку вина. При этом оруженосец лишился переднего зуба.

– Все за мной, на баранов! – весело воскликнул Обер и воинственно потряс мечом.

«А это хорошо», – подумал Мартин, мысленно снимая с себя всю ответственность за дальнейшее. Ведь сам капитан еще ни разу не ударил крепыша Обера.

Охотно подчинившись громким командам своего товарища, воины бросились вниз и стали поспешно хватать оружие и доспехи. На это потребовалось немного времени, и Мартин с высоты башни увидел, как почти все, кого капитан не взял с собой, вывалились за давно сорванные ворота.

Наемники даже не пытались построиться или хотя бы пустить несколько стрел в сторону врага. Да и самих недавно появившихся на полях сражений арбалетов и привычных луков ни у кого не было. Ведь для этого оружия требуются стрелы. А те во множестве торчали в деревянной стене конюшни, на которой были распяты два мертвых городских стражника.

Так закончилось вчера веселье и настойчивые призывы Мартина поупражняться в стрельбе. Только к вечеру, после нескольких кружек вина, воины вняли просьбам капитанского угодника и стали стрелять, стараясь попасть как можно ближе к телам весь день висевших стражников. Одна из стрел угодила в грудь старого стражника, и тот сразу же испустил дух. Затем уже десятки стрел устремились в человеческие мишени…

А еще Мартин, покачивая головой, приметил, что многие из наемников были без щитов и копий. Зато почти у каждого в руке был моток веревки. Так, размахивая мечами и веревками, они и двинулись на прибывшее городское ополчение.

«И этого достаточно, – решил Мартин и даже сделал шаг, чтобы присоединиться к своим друзьям по войнам и разбоям. Потом передумал и вернулся к полуразрушенным бойницам. – Я успею. Конечно, успею. Пока можно и посмотреть».

Громко крича и размахивая мечами, наемники тем временем приблизились к холму. Самые горячие и сильные из них вырвались вперед, растягивая и без того неплотную массу отряда. Но и этого хватило, чтобы ряды городского ополчения всколыхнулись и стали медленно отступать.

«Для войны нужно родиться, – с гордостью подумал Мартин и крепко сжал рукоять своего меча. – Нужно поспешить, а то повяжут всех без меня».

Испугавшись, что так и случится, а значит, при дележе выкупа ему ничего не достанется, оруженосец стал быстро спускаться со смотровой башни.

Вступив в жижу двора, Мартин заколебался. Какой-никакой, но это бой. А бой – событие непредсказуемое. Простояв некоторое время, он все же решил надеть нагрудный панцирь, шлем и прихватить щит. Уже спокойным шагом он отправился в свою комнату, где в мокром углу были свалены его доспехи и оружие. Протиснувшись в узкую дверь, Мартин остановился, в полумраке напрягая глаза.

Так и есть. Его женщина, заслышав шум и крики возбужденных наемников, уже покинула комнату и, скорее всего, убежала к тем своим подругам по несчастью, что всякий раз забивались в подвалы замка, как только их истязатели начинали пить вино или устраивали драку. Это, конечно, не спасало их от последующего насилия и избиения, но давало некоторое время, чтобы в молитвах попросить о заступничестве Божью Матерь.

«А вот и началось», – напрягая мышцы, подумал Мартин, едва до его слуха донеслись приглушенные расстоянием и руинами замка первые крики раненых и скрежет оружия. Он стал поспешно натягивать на истрепанный камзол нагрудные половинки панциря, затем трясущимися от спешки пальцами принялся застегивать ремешки, что их соединяют. Но ремешки, разбухшие от сырости и сочившейся между камнями воды, никак не желали влезать в тесные для них металлические застежки.

Повозившись, сколько хватило терпения (а его у Мартина никогда не было), оруженосец зарычал и сбросил непокорное железо.

«Щита достаточно», – в конце концов решил он и, схватив свой щит, заторопился к воротам. Еще два десятка шагов за воротами он преодолел бегом. Конечно, следовало спешить, но что-то насторожило его, а затем и вовсе невидимой рукой задержало и резко остановило.

С этого места Мартин не мог видеть, что происходило на вершине холма, но его острый, как у лисы, слух уловил то непонятное, что стало причиной его настороженности. Он хотел бы слышать победные крики своих друзей-наемников, мольбы о пощаде этих городских олухов. А вместо этого над холмами и обрамляющими их лесами повисла жуткая тишина. И вот в этой жути вначале глухо, а потом все более отчетливо, по нарастающей начали доноситься топот копыт и ржание лошадей.

«Наши лошади в конюшне. Никто и не вспомнил о них». – Холодный пот в очередной раз за этот день выступил на лице Мартина. Еще мгновение – и он увидел своих воинов, показавшихся на вершине. Те, бросая оружие и уже ненужные веревки, бежали, оглядываясь вполоборота, к спасительным развалинам замка. Через несколько секунд вперемешку с последними из них на вершину взлетели всадники с длинными копьями наперевес.

«Это все. Это конец», – тут же понял Мартин и, резко развернувшись, что есть духу понесся к воротам.

«Как глупо, как все глупо. Капитан никогда бы не совершил такой глупости. К дьяволу капитана. Спасать себя, себя… О Господи, спаси и убереги…»

Мечась по небольшому, выложенному камнем двору замка, Мартин лихорадочно перебирал в памяти все подвалы, комнаты, переходы и башни, каждый камень, каждую упавшую балку. Но нигде он не видел спасительного места. В голове помутилось от страха и отчаяния. Он упал на колени, а затем и лицом в зловонную вечную жижу, что на три пальца покрывала камни двора. И только тут…

– Да, да… – сдерживая крик, прошипел оруженосец и быстро, на четвереньках прополз с десяток шагов. Ни мгновения не колеблясь, он головой вперед ушел в каменную яму, доверху заполненную чем попало: дождевой водой, мочой, гнильем и разбухшим телом утопленницы, третьего дня покончившей с собой.

Холодная вода до костей пронзила тело и ударила в открытый от страха рот Мартина. Сам того не желая, он сделал несколько глотков и, перевернувшись, вынырнул. Но едва его голова показалась над поверхностью среди капустных листьев, ботвы, человеческого и конского дерьма, как он сразу же увидел сгорбленные фигурки наемников, поодиночке и группами вбегающих во двор. Некоторые кинулись к западной стене, чтобы через провалы пробраться к реке и попытаться переплыть ее. Другие стали искать ненадежного спасения все в тех же подвалах и пристройках. И только шестеро из них стали в строй и вытянули мечи навстречу въезжающим во двор всадникам.

Мартин набрал в грудь как можно больше воздуха и, подогнув колени, опустился на спасительное дно. Оставаясь там, он почувствовал, а затем увидел, как расступилась вода и сжавшееся тело опустилось на дно.

«Еще один… Но, кажется, ему не ко мне, а к небесам», – подумал Мартин и даже попытался перекреститься.

Но легкие уже начали рвать грудь. Нужен был хотя бы один, ну хотя бы полглотка воздуха. «Нет, нет», – запротестовал мозг оруженосца, однако тело само по себе стало всплывать. «Где она? Где?» – Лихорадочно заработавшая мысль толкнула Мартина к плавающему на поверхности телу утопленницы. Нащупав его руками, он прикрыл голову подолом женского платья и осторожно вынырнул.

Бой во дворе закончился. Из тех, кто пытался защищаться, в живых остался только Обер, но и тот стоял на коленях, обхватив руками окровавленную голову. Его смятый шлем лежал рядом, а меч был отброшен в знак полного подчинения победителям.

Через мгновение к Оберу подбежали два городских стражника и, опрокинув его в грязь, стали вязать.

К возившимся с пленным стражникам медленно подъехали три всадника.

Тот, что был посередине, снял шлем и встряхнул длинными светлыми волосами. На его молодом лице сияла довольная улыбка.

– Вот и все. Нет больше ваших обидчиков. С разбойниками покончено, бюргермейстер.

– Да, – как-то устало и равнодушно ответил всадник справа.

– Но еще есть те, кто будет отдан закону, – громко произнес третий всадник и указал рукой на утыканные стрелами тела у стены деревянной конюшни.