Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария

Купец не успел додумать свою мысль. Чья-то тень возникла позади охоронца, обрушив нечто тяжёлое ему на голову и согбенную спину, когда тот наклонился за веткой для костра. Могучий охоронец ткнулся ликом в песок. Ещё две тени вынырнули из мрака ночи. Один разбойник оказался подле оборванца, занеся над ним чуть изогнутый хазарский клинок, а второй кошкой прыгнул к купцу, приставив к его горлу широкий кинжал.

– Тиха, купес, жизня хочешь, молчи, деньга давай. Товара твой мы не брать, деньга только, и не криши, а то башка отрезать будем, понял, купес? – быстрой негромкой скороговоркой на ломаном словенском выпалил старший из ночных любителей поживы.

Оборванец, который до того сидел не шелохнувшись, вдруг молниеносно прянул в сторону, как подхваченный неожиданным порывом ветра куст перекати-поля. Клинок, свистнув в ночном воздухе, вместо головы бродника разрубил пустоту, а оборванец, оказавшись у левой ноги здоровенного разбойника, полоснул под его коленом чем-то острым. Здоровяк заорал, выронил оружие и стал выть и кататься подле костра, сжав огромными ладонями свое колено. Палёный чуть изогнулся и кубарем прокатился дальше, к ногам ловкого малого, державшего под кинжалом купца. Ловкач успел удивлённо оглянуться на сотоварища, не понимая, что случилось, и сам в тот же миг рухнул на землю, едва не угодив головой в костёр. В последний миг его за волосы схватила рука оборванца, который, стоя на коленях, приставил к горлу вожака разбойников небольшой нож. В это время очнулся охоронец, а купец подобрал хазарский клинок стонущего на песке здоровяка. Третий разбойник, что перед этим ударил охоронца, вначале рванулся на помощь своему главарю, но, подчиняясь его истошному крику, замер в растерянности на месте. Ещё несколько теней заметались вне освещённости костра.

Палёный обратился к своему пленнику.

– Скажи своим, пусть уходят и заберут того, что валяется, – негромко молвил он, – ну! Иначе на счёт три я режу тебе глотку, один…

– Не убивать, нет, мы уходить! – закричал перепуганный таким оборотом главарь разбойников.

– Оружие на песок, забирайте своих калек и быстро уходите. От вашего крика проснулась охрана, и если будете медлить, то уже никто никуда не уйдёт, – велел оборванец.

Разбойники побросали к костру ножи и, подхватив своего корчащегося от боли главаря и стенающего здоровяка, поспешно удалились. Стали подходить проснувшиеся гребцы и охоронцы. Палёный вытер окровавленный короткий нож и неуловимым движением спрятал его у себя под лохмотьями. Купец, хоть и был очень взволнован нежданным ночным происшествием, успел заметить, что несколько серебряных монет, что в стычке выпали на песок из его мошны, так и остались лежать у ног оборванца нетронутыми, позже их поднял охоронец. Началась запоздалая суматоха, и лишь Палёный всё так же сидел на своём месте у костра, словно ничего не произошло. Теперь купец уже не опасался, что загадочный бродник что-то у него украдёт, – тот, кто не покусился на серебро под ногами, не станет красть товар, чтобы продать его.

Лодьи, пройдя вверх по Танаису, наконец причалили прямо к каменной пристани торгового града россов, который они именовали Дон-градом, расположенного на острове между Доном и его притоком Северским Донцом.

Старший ватаги крепких местных грузчиков, поторговавшись с прижимистым Самуилом, наконец ударил с ним по рукам. Ватага принялась споро выгружать лодьи. Купец строго следил, чтобы Палёный и охоронцы подавали грузчикам товар по порядку, а те не путали тюки на пристани.

От бывшего трапезита не ускользнуло – ещё там, в Пантикапее, когда хмурые и даже будто чем-то озлобленные россы брали с купца «проходные», и вот сейчас ватага работала совсем не так, как они это делают обычно. Грузчики не смеялись, не подначивали друг друга и даже не отпускали шуток в адрес осторожного Самуила, который старался доглядеть за каждым работником, не утаил ли кто из них чего-то из выгружаемого товара.

Палёный, закончив работу, подошёл к купцу за «расчётом». Тот дал ему немного продуктов.

– Куда ты пойдёшь, из какой ты земли? – спросил Самуил.

– Я Палёный, земли у меня нет, а вольному человеку любой ветер попутный. Может, добавишь пару монет за спасённое добро? – прищурился работник.

– Ой, Палёный, я ведь тоже, как и ты, без страны и без денег, – горестно завздыхал Самуил. – Всё, что сейчас имею, – жалкие крохи, а ведь я был ещё недавно богат и знаменит. В Итиле мой двоюродный брат был вторым помощником главного сборщика податей, а сколько у меня было судов для торговли рабами, о-о, если бы ты знал, кем был раньше бедный сейчас Самуил… Из-за проклятого Русского Барса я, да что я, все мои родственники и знакомые, все стали нищими, он разорил нас, да что там разорил! О Великий Яхве, этот проклятый рус отобрал у нас страну! А когда кто-то обижает многих людей, пусть не обижается, что эти многие захотят ему отомстить…

– Но ведь это была страна хазар.

– Каких хазар, тех, кто добывал еду и рабов? Да они как раз мало что потеряли, кроме жизни, конечно, – хмыкнул Самуил. – Но те, что уцелели, теперь опять кому-нибудь служат, а вот мы потеряли всё! Моё предложение остаётся в силе: я заплачу тебе монетами, если останешься работать у меня.

Палёный покачал головой.

– Ладно, купец, в торговле держи ухо востро, что с хазарами, что с греками! – одними уголками губ едва заметно ухмыльнулся он.

Проводив очами суетящегося с товарами Самуила, оборванец затерялся средь людской толкотни, по давней привычке трапезита невольно прислушиваясь к многоязыкому говору и замечая всё, что происходит вокруг.

Пристань осталась позади, обрывки разговоров на разных языках сложились в единую мозаику картины. Бродник прошёл ещё чуть далее по берегу и в глубокой задумчивости воззрился на голубую воду реки. Было о чём подумать в отдалении от шумной пристани. То, что он услышал, взволновало его так, что холодная дрожь несколько раз прокатилась невидимой волной по телу, как будто сама смерть заглянула в душу. Он понял главное, что произошло, и почему изменились россы. Это была весть о его гибели, смерти катархонта россов Святослава! Об этом говорили вполголоса два греческих купца, видимо только сейчас пришедшие с Белобережья. О том же толковали арабские купцы, похваляясь друг перед другом, как выгодно отторговались у печенегов и как щедро эти неотёсанные кочевники расплачиваются золотом и дорогими шелками из воинской добычи, взятой при уничтожении богатого флота урусов.

– Рекут, князь на лодьях возвращался со многим золотом и паволоками византийскими, да с дружиной малой… – вспомнился отрывок разговора россов. – Что теперь с нашим Донградом будет?

– Сказал, с Дон-градом, что с Русью будет, брат?! – махнул горестно узловатой рукой старший ватаги.

«Выходит, свершилось так, как было задумано, и моя выпущенная стрела настигла тебя, Русский Барс?! – подумал Каридис. Но отчего-то мысль о победе не принесла ему радости. Напротив, от этих слов ватажников что-то словно оборвалось внутри, и на сердце стало тихо и пусто. – Отчего при ласковом солнце и тёплой волне под ногами так холодно на душе?» – задавал себе вопросы бывший трапезит. Он упорно глядел на волны реки и думал. И ответ пришёл: яркий, как солнечные блики на воде, и зримый, как старое весло на проходящей мимо лодчонке, что птичьим крылом вздымалось над водой, а потом ныряло в её упругую плоть, толкая вперёд челнок.

Он всё время жил, подобно этому веслу, – либо уходил от преследования, либо сам преследовал, то взлетая над волнами обстоятельств, то ныряя в них. Так было все последние годы, и в этом была суть его службы. До сего мига, когда Каридис вдруг понял, и не только понял, но и ощутил, что вместе с князем россов умерла цель его дальнейшей жизни. Самый великолепный хищник, с которым ему только пришлось сражаться, мёртв. Это была достойная охота, и после неё всякая мелочная возня теряет смысл. От ясности этого понимания у бродника закружилась голова, и он увидел себя маленьким и скрюченным в лохмотьях на берегу неспешной реки. Выходит, дыхание жизни может быть не менее безжалостным, чем дыхание смерти?!

Спустя время Каридис бродил по Торжищу, время от времени подходя к торговцам и о чём-то спрашивая. А потом направился вдоль одной из улиц Дон-града. Услышав звон молотков о наковальню в кузнице, он обратился к одному из отдыхающих у входа мастеров на языке россов:

– Друг, не подскажешь, как мне найти белоглазого знахаря по имени Сова?…

Закопчённый кузнец в прожжённом кожаном переднике вначале неторопливо и, как показалось греку, испытующе поглядел на незнакомца. Потом вытер руки паклей и обстоятельно рассказал, где искать знахаря.

Каридис двинулся куда ему было указано. Уже выходя из града, краем глаза отметил запылённый горшок с отбитым горлышком в нише полуразрушенной каменной стены. Вмиг его пронизала мысль, от которой бывший трапезит остановился, будто с ходу налетел на эту самую стену. Горшок с золотом в нише подвала его дома в Итиле! За всеми последними событиями он напрочь забыл о потайном схроне. Даже если дом разрушен, то подвал вряд ли кто тронул. Добраться туда и забрать золото! И начать всё сначала, под другим именем и с иными хозяевами – теми же пачинакитами, мадьярами или арабами. Его умение сгодится любому… Внутри вспыхнул огонь привычного ощущения движения к цели, на миг показалось даже, что всё можно повторить – снова уходить и настигать… Однако стремительно возгоревшееся было пламя надежды на возврат к прошлой жизни так же быстро начало угасать. Похоже, в душе больше не осталось жарких углей прошлых желаний, словно «греческий огонь» там, в сторожке, выжег не только волосы на голове, но и что-то в самом нутре, сердце, или всё-таки…