Юрий Вяземский - Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник

Говоря это, Филипп едва не наткнулся на Фому и Иоанна, которые внезапно остановились.

Апостолы уже вступили в Гефсиманию, до которой от Каменного брода было рукой подать, и возле одного из садов остановились. Иисус прошел в глубь сада. За ним последовали Петр и двое учеников-охранников. Зилот же остановился в воротах и, подняв вверх руку, то ли по желанию Иисуса, то ли по велению Петра, запретил остальным следовать за Учителем.

Апостолы стали ждать возле ворот, а подходящие «просто ученики» распределялись вдоль каменной стены слева и справа от апостолов.

Филипп увлек Иуду еще дальше от ворот на север, в сторону Иерихонской дороги, и торопливо продолжил, словно боялся, что тот воспользуется остановкой и найдет предлог, чтобы отказаться его слушать:

— Третий этап — восхождение к тому, что Учитель называет Царством Небесным. Это то Царство, которое существовало еще до Сотворения мира, потому что, напомню, Свет отделился от Красоты уже к концу Первого дня творения. Тут Светлая Красота, или Прекрасный Свет, эта двуликая первооснова, это единое целое, начинает стремиться к Благу. И тогда возникает триединая первооснова жизни — Красота — Свет — Благо, главным свойством которой является уже не телесность и даже не психичность, а духовность — состояние намного более возвышенное, чем ангельское естество. Трехликий Элохим является в Царстве Небесном духовному оку человека. То есть единое божество, которое в Чертоге Брачном мы представляли себе как человекоподобного Саваофа, в Царстве Божьем сердечно ощущали как двуликого Иегову, в Царстве Небесном постигается нами… Ты слушаешь меня?! — вдруг обиженно воскликнул Филипп.

— Слушаю. Очень внимательно, — ласково, но несколько рассеянно ответил Иуда, пристально глядя в сторону ворот Гефсиманского сада.

— Нет, не слушаешь, — тихо произнес Филипп и виновато улыбнулся: — Я тебе наскучил своей теорией.

— Нет, очень интересная теория, — ответил Иуда, по-прежнему глядя в сторону ворот. — И настолько стройная и логичная, что я готов слово в слово повторить всё, что ты мне только что рассказал…Ты, правда, никогда не рассказывал мне о Катабасисе и разделении первооснов. Тут ты меня с кем-то перепутал: наверное, с Фаддеем или с Толмидом… Но мне это абсолютно не мешает, раз Восхождение движется по тем же ступеням, что и Нисхождение. И, стало быть, за Царством Небесным следует еще одна и заключительная стадия — Плерома. Не так ли? И эта Плерома, в которой, насколько я понял, должны слиться все четыре мировые первоосновы — Красота, Свет, Добро и Знание, — эта твоя Плерома чем-то походит на Покой нашего друга Толмида.

— Ни в коем случае! — тут же возбужденно воскликнул Филипп. — Толмидов Покой — бесчувственная Пустота и кромешное Небытие! Плерома же — прямая противоположность: полнота бытия, конечное и совершеннейшее слияние первооснов, прекраснейшее сопряжение тела, души, духа и разума!

— А боги там будут, в твоей Плероме? — спросил Иуда.

— Боги?! Ты что, за язычника меня принимаешь? Я ведь только что пытался объяснить тебе, что Единого Бога мы на разных этапах движения, на разных ступенях…

— Прости. Я неправильно задал вопрос. Я хотел спросить: Плерома — это и есть Истинный Бог и высочайшее постижение Его человеческим разумом?

— Плерома выше, чем Бог. Плерома в Божестве не нуждается… Но нам, человекам, в том состоянии, в котором мы сейчас пребываем, этого никогда не постичь. А потому правильнее и безопаснее будет сказать, как ты сейчас выразился. Да, Плерома — это Истинный Бог и величайшее из имен Божиих.

Тут только Иуда оторвал взгляд от ворот сада, глянул на Филиппа своими пронзительно-зелеными глазами и, улыбнувшись одними краешками губ, ни единой морщинки на лице не допустив, даже складочки вокруг глаз не дозволив, спросил:

— А нам-то что от этой теории, от твоего Восхождения?

Филипп растерялся и выпучил глаза.

— Я что-то опять не так спросил? — Теперь Иуда раз решил чуть прищуриться своим векам.

Филипп затряс головой, словно только таким образом можно было вернуть на место его выпученные глаза.

— Мы-то что должны делать, чтобы соответствовать этому всемирному Восхождению, чтобы не отстать от него? — На румяных щеках Иуды появились теперь три веселые морщинки. Полнокровная улыбка наконец состоялась.

Филипп перестал трясти головой, втянул голову в плечи, выставил вперед живот, закрыл глаза, а потом снова открыл их, еще более выпученные, и радостно объявил:

— Сперва надо прозреть. Прозрение — первое, что предстоит человеку, грядущему в Чертог Брачный. Прозревая, он видит Красоту и начинает любить ее. Любовь к Красоте — первый вид любви. Влюбившись таким образом, человек сначала начинает обращать внимание только на красивые вещи, прекрасные явления, красивые поступки. Насытившись этой внешней красотой, идущий в Чертог постепенно начинает замечать красоту в том, что до этого не казалось ему прекрасным, начинает видеть внутренне привлекательное и потаенно прекрасное. Вот я, например, совершенный урод с виду. Но если ко мне приглядеться… Ты не читал Платона? У него в «Пире» это великолепно описано: «рождение в прекрасном», «восхождение к Красоте»… Как внутри каждого человека, даже самого уродливого из уродов, вроде меня, таится нечто безусловно красивое и первоначально прекрасное, так и во внешнем мире, в других людях можно и нужно обнаруживать подлинную красоту и этой красотой насыщаться, вдохновляться, развивая ее в себе. Для этого надо понять и почувствовать, что тело твое — лишь часть целого, которая жадно и тщетно стремится отыскать другую свою телесную половину. И, как правило, женщина ищет мужчину, а мужчина — женщину. И все ищут тело, и ищут его, другое тело, вне себя, как будто собственного тела недостаточно. Как будто Первозданный Человек не был целостен и счастлив, пока не раздвоили его и не сотворили из него женщину, с которой все беды начались на свете!

Филипп замолчал. А Иуда, с догадливым любопытством на него глядя, решился возразить:

— Послушай, но ведь сказано в Писании: «…не хорошо быть человеку одному, сотворим ему помощника, соответствующего ему…»

— Ну и чем Ева ему соответствовала?! — возмутился Филипп. — Адам говорил с Богом — Ева слушала змия. Адам нарекал животных и все жизни вокруг него — Ева нарекла грех и обман… Страдание и истинное одиночество испытал человек, когда расчленили его на части, на Адама и Еву, и выгнали из Эдема.

— Интересно у тебя получается, — заметил Иуда.

— В себе самом надо искать свою половину, — объявил Филипп. — Тогда вернешься к Первозданному Человеку. Исчезнет тогда раздвоенность, достигнешь единства. Явится тебе истинная Красота, облечешься в прекрасное тело, «родишься свыше», как говорит Учитель, и впервые услышишь слова Бога, зовущего тебя из Чертога Брачного.

Иуда деликатно склонил голову и едва заметно пожал плечами.

Мимо них в сторону Иерихонской дороги сначала прошли двое учеников-охранников. За ними — Иисус, незадолго до того вышедший из сада. За Ним — Зилот, Малый и Петр, Иаков, Матфей и Андрей, Фаддей и Толмид, Иоанн и Фома.

Филипп и Иуда пошли следом.

— А чтобы из Чертога Брачного попасть в Царство Божие, что нужно делать? — спросил Иуда, потому что Филипп так призывно на него смотрел, что бестактно было бы не спросить.

— Чтобы достичь Царства Божия, одной Красоты мало, — тотчас благодарно заговорил Филипп. — Надо стать Сыном Света, то есть получить просветление. Тут новый тип любви — любовь к Свету, к которому ты хочешь приобщиться. И эта вторая любовь сопрягается с первой, которой ты уже весь проникнут, — любовью к Красоте… Вот тут-то и надо зажечь светильники, о которых говорил Учитель, описывая дев, идущих навстречу Жениху. Чтобы собственным человеческим светом приветствовать и привлекать к себе Свет божественный. Свет этот призван осветить нас изнутри, проникнув в самые темные закоулки нашей души, куда даже робким лучикам до этого не было доступа…

Филипп шумно и тяжело вздохнул, будто запыхавшись, хотя шли они медленно.

— Тут тоже несколько требований, которые необходимо выполнить, — взволнованно продолжал Филипп. — Прежде всего от тела своего надо отказаться. Вернее, освободиться. Ведь смертно оно и прах земной, который в землю вернется. Когда в человеке телесное преобладает и господствует, по смерти такой человек разлагается вместе с телом, потому что душа его телом охвачена, скована и загрязнена, — нет для него бессмертия, будущей жизни нет, а нынешняя жизнь мучительна… Тут прав Толмид, говоря о желаниях и страданиях тела… Когда душа моя зависела от тела, я сильно страдал от своего уродства, от своих желаний. Но теперь, увидев истинную Красоту, к радостному Свету повернувшись лицом… Даже ты, Иуда, который внешне так поразительно и совершенно красив, не то чтобы страдаешь, но вижу, что твоя телесная красота тебя смущает и раздражает. Ведь ты понимаешь, что душою ты намного прекраснее, а люди слишком много внимания на внешность твою обращают, — вдруг объявил Филипп, остановившись и обернувшись к собеседнику.