Владимир Шигин - «СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!»

А начальство уже требовало донесения об итогах оповещения вдов и настроении в гарнизоне. Документ, что отправили мест­ные политработники, наверное, знает себе немного равных по циничности и откровенно издевательскому отношению к людям. Поверить, что писалось это нормальными людьми, просто невоз­можно! Вот как подводили итог своей «оповестительской деятель­ности» в гарнизоне доносители: «Весть о гибели мужей и отцов в семьях воспринята с пониманием. Горечь утраты переносится мужественно. Неправильных настроений, высказываний среди жителей поселка нет...» Что можно здесь еще сказать!

Вспоминает капитан 2-го ранга в запасе Г.А. Симаков: «Са­мым тяжелым моментом для оставшихся в живых стало воз­вращение в Гремиху после Щук-озера. В Гремиху прибыли на сторожевом корабле. С нами на корабле были и две женщины: моя жена и супруга покойного Чудинова. Как пришли в Гремиху, я и жена сразу же пошли к супруге Коли Ясько, которая все еще не верила в смерть мужа. И только увидев меня, она сказала: «Ну вот, теперь я уже точно знаю, что Николаша погиб».

Встречи с женами, семьями погибших, да и само пребывание в Гремихе стали настоящим психологическим кошмаром. При­ходилось постоянно рассказывать при каждой встрече, как и где погиб муж, эти рассказы то и дело приводили к срывам, которые заглушали спиртом. Затем началась отправка семей на Большую землю к новому месту жительства. Каждый отъезд был, как новые похороны, — это тоже было очень тяжело. Но жизнь и служба продолжались. Были выходы в море. В одном из них должен был участвовать и я, но в последний момент меня заменил мой то­варищ по К-8 Герасименко. Через день или два лодка вернулась, и Герасименко сразу же с ней отправили. При встрече офицеры этой лодки говорили мне, что он все время нервно оглядывался по сторонам, будучи в постоянном ожидании пожара, любую команду воспринимал очень нервозно. Пытались отправить в море и командира нашей электромеханической службы капитана 2-го ранга Пашина, но все же, наверное, у командования заго­ворила совесть, и его оставили на берегу. Все эти действия очень своеобразно характеризуют заботу командования об оставшихся в живых и их моральном состоянии.

Через некоторое время офицеров и мичманов отправили в отпуск. После прибытия из отпуска мы приняли участие в за­кладке камня на месте будущего памятника нашим погибшим товарищам. К сожалению, на открытие самого памятника при­гласить оставшихся в живых членов экипажа, жен и детей по­гибших командование флотом так и не отважилось. Очень жаль, что этого не случилось, я так до сих пор и не смог положить цветы и склонить голову у памятника своим друзьям...»

На начавшемся несколько недель спустя XVI съезде ВЛКСМ делегаты почтили минутой молчания память секретаря комсо­мольского бюро К-8 старшины 1-й статьи Леонида Чекмарева, делегата съезда от Мурманской области...

Из воспоминаний отцаі«По возвращении в Гремиху у остав­шихся в живых членов экипажа К-8 сразу же встал вопрос как оповещать родителей погибших матросов? Ведь они жили по всему Советскому Союзу! Решено было не ограничиваться казенным пись­менным извещением, как было официально предусмотрено, а по­слать в поездку по стране для этой цели несколько офицеров Денег, естественно, никто нам на это выделять не собирался. Финансисты сослались на отсутствие соответствующей статьи, командование флотом тоже скромно промолчало. Тогда мы, офицеры и сверх­срочники, решили сами собрать необходимые деньги. Каждый отдал от 10 до 15 % своего месячного денежного содержания, и наши представители разъехались для выполнения своей тяжелой, но необходимой миссии. Естественно, что когда они вернулись, мы расспрашивали о том, как прошло оповещение. Ответ был таков, что наиболее страшными для родителей были два момен­та. Прежде всего, конечно, шок после известия о смерти сына, а затем безысходное отчаяние, как жить дальше после потери кормильца, ведь одиноких матерей и попросту престарелых ро­дителей, для которых сын был единственным светом в окошке и надеждой в старости, было большинство...»

О трагедии К-8 было велено молчать. В те дни страна празд­новала 100-летие со дня рождения В.И. Ленина, и было решено не омрачать юбилей вождя трагедией атомохода. Что ж, может быть, с государственной точки зрения все тогда было сделано правильно. Однако тем, кто потерял своих родных и близких в глубинах Атлантики, так не казалось.

Почти четверть века длилось молчание о трагедии в Бискай­ском заливе. Только в 1994 году удалось приподнять на страницах прессы завесу тайны военному журналисту Сергею Быстрову и автору этой книги. Первые же статьи вызвали множество писем от тех, кого судьба в те или иные годы сводила с К-8. Нельзя равнодушно читать эти строки. Вот лишь два письма.

Пишет вдова штурмана К-8 Галина Павловна Шмакова: «Прошло уже 23 года... Но трагические события апреля 1970 года снова заставили вернуть память в те годы. Столько лет разрознен­ные воспоминания терзали души таких, как я, вдов, родителей и родственников.

Моему мужу Николаю Шмакову — старшему лейтенанту, первому штурману, отправившемуся в первое и последнее автономное плавание, было всею 26 лет. Нашей дочери исполнилось всего 9 месяцев, когда мы расстались с мужем. И я никогда не могла подумать, представить, что встречи больше не будет...

Представить жизнь в северном гарнизоне не каждый мо­жет. Полярная ночь, ветра, отсутствие горячей воды, сложные жилищные условия, а для маленьких детей и нехватка моло­ка — это не экзотика. Но вспоминая жизнь на Севере, я помню и другое — радость встреч, когда возвращался муж со службы, друзей тех лет... Были молодость и счастье! Кажется, что все это было только вчера.

Я помню, как плакала Лида Деревянко, когда до трагедии было еще далеко, говоря, что она чувствует, что «наши не вер­нутся, что-то случится». Странное предчувствие. Я помню, как 12 апреля 1970 года в минуты гибели моего мужа я проснулась от страшного сна. Сон — я вижу через приоткрытую дверь свет в другой комнате, там ходит мой муж, что-то переставляет. А я ему говорю, чтобы он выключил свет и ложился в постель, — и странный холод пронзил меня в тот момент. Я проснулась. И с этой минуты меня не покидала тревога. В этот день наша дочь начала ходить самостоятельно. А этих минут так ждал ее отец! В этот день наши друзья, собравшись в квартире В. Подопри- горы, говорили, успокаивая меня, что сон — это следствие моих мыслей и ожидания.

Из окон нашей квартиры были видны на причале огни подводных лодок. Каждый вечер я считала их. И накануне того страшного дня, через неделю после их гибели, я вдруг обнаружила лишние огни. Что это? Пришла лодка? Ведь мы еще ничего не знали. Мы готовились к радостной встрече. Оказалось, что это не лодка. А утром... Это страшно, когда тебе говорят «Ваш муж, выполняя боевую задачу, погиб и захоронен в море». Я не верила, не верила много лет!

Уезжая в Новосибирск, где жили его родственники, я на­деялась, что произошла ошибка, что раз уж осталась в живых часть экипажа, то мой муж должен жить.

Я вечно помню его последние слова в письме, которое он прислал, как и большинство его товарищей, со Средиземного моря: «Галя, береги Женьку — нашу любовь, береги себя. А я уж по мере возможности тоже постараюсь, как все, сама же знаешь. В нашем альбоме выпускном по этому поводу есть хорошие слова Гаджиева: «Нигде нет и не может быть такого равенства перед лицом смерти, как среди экипажа подводной лодки, на которой либо все побеждают, либо все погибают». А наш девиз тоже не должен меркнуть: «И в беде, и в радости, и в горе только чуточку прищурь глаза...» И только так!»

Эти слова письма из глубины моря были напутствием на всю дальнейшую жизнь и действительно поддерживали всю жизнь. Сколько оказалось причастных к этой трагедии! Не счесть, ибо за фамилиями на обелиске — семьи, родственники, друзья. А приказ главкома был спасать корабль, а потом людей!

Я благодарна друзьям, которые долго поддерживали меня письмами... Следы К-8 я искала всюду — в Балтийске, Владиво­стоке, Баку, Ессентуках, Москве, Ленинграде, на встречах с дру­зьями мужа И вот спустя 23 года они появились в газете «Труд». Очень тяжело читать и снова переживать те страшные минуты. Но спасибо С. Быстрову и Вл. Шигину, которые своими статьями заставили многих вспомнить о героизме экипажа К-8. Сколько сломанных жизней, разбитых надежд! Мужественный, смелый экипаж. 52 человека были. И их нет! Осталась память о них. Был открыт обелиск на Севере. Сколько же слез пролито многими, кто получил фотографии открытия обелиска и кто не был на от­крытии. Но почему? Почему не пригласили нас на это открытие? Я думаю, что каждый причастный к трагедии К-8 полетел бы в то время на Север.

Не знаю, как сложились судьбы у таких, как я. У меня появи­лись новые друзья, которые спасли меня, поддерживали родствен­ники, работа заставляла стойко держаться. Ведь на руках осталась маленькая дочь, которую надо было вырастить, воспитать, дать образование, а одной это сделать нелегко. Трудные годы, и нелег­кими они были, я думаю, не только для меня. Сейчас я директор одной из новосибирских школ Я благодарна и коллективу моих учителей, которые поддерживали меня в трудное время.