Владимир Возовиков - Тайфун

— «Мария»! — громко и с облегчением отозвался Дагаев, различив за спиной сержанта еще четверых. Значит, и они только-только пришли. Сержант докладывал, слегка наклоняясь к Дагаеву от бьющего в спину ветра: боевая группа задачу выполнила. После первого боя они, оказывается, отошли поглубже в горы, чтобы устроить новую засаду. В результате еще дважды нападали на колонны «противника» и каждый раз останавливали их. В группе потерь нет.

«Так вот почему мерещилась стрельба. Ну Амурко!.. Три боя провел!.. Мы-то, выходит, не добрали и вдобавок человека «противнику» оставили». Молча пожал руку сержанта, распорядился:

— Откапывайте палатку и провизию. Привал устроим в лесочке. Люди небось устали.

— Устали, — просто согласился Амурко. — И переволновались из-за вас. Нам-то в лесу проще было.

— Ну в этой долине негде заблудиться!

— Не скажите, товарищ лейтенант. — Сержант опасливо покачал головой. — В такой ураган можно заблудиться, не сходя с места. А где же Воронов? В секрете оставили?

— Оставили… в руках неприятеля, — хмуро ответил Денисов.

Солдаты переглянулись, комсомольский групорг взвода Седых, уходивший с группой Амурко, многозначительно обронил:

— Н-да, везет же некоторым.

«Вот оно». Дагаев внутренне напрягся, объяснил:

— Его захватили при выходе из боя. Я лично проверил — с ним все в порядке. Уехал в тягаче.

С минуту солдаты молчали, потом гранатометчик Балтрушайтис медленно произнес:

— Интересно, почему он не ушел?.. Чемпион на короткие дистанции, а в лесу только немножко оторваться — и скрылся.

— А че ему удирать? — хмыкнул Седых. — Противник-то — свои ж ребята. Бить не станут, еще обрадуются да пригреют и спать уложат. Это ж им какой плюс!

— Им-то плюс! А нам — дырка! — вспыхнул Брегвадзе.

— Не-ет, на учениях сдаваться можно.

— Кто сподличал на учениях, с тем на войне в разведку не ходи. Там расценки повыше.

— Чого мелешь? — сердито вступился Нехай. — Хто сподличал?

— Ты что, Воронова нынче первый раз увидел?

«Вот оно! — повторил для себя Дагаев. — Выходит, командир-то взвода увидел нынче Воронова в первый раз!»

— Мы ж не бачилы, як воно було у Воронова.

— То-то и дело, что не бачилы…

— Ладно вам! — оборвал разведчиков Амурко. — Выясним. И вообще… такие вещи надо говорить человеку в глаза. Лучше осмотрите оружие.

Лейтенант поманил Брегвадзе:

— Пойдете наблюдателем в засаду, место я покажу. Вы, сержант, кормите людей. Всем пока отдыхать и готовиться к маршу. Отсиживаться не будем, полночь — самое время для разведчиков.

Дагаев высмотрел на опушке удобный островок мелколесья, указал на краю его место Брегвадзе, проинструктировал и уж было кивнул на прощание, как вдруг замер, напрягая зрение. Что-то шевельнулось впереди на снегу, и он догадался — со стороны невидимой отсюда скалы двигалась белая фигура. «Ох прав майор Филин — в чужом тылу никакая предосторожность не лишняя. Накрыли бы в палатке, как куропаток…» Лейтенант сделал остерегающий жест Брегвадзе, который уже потянул затвор автомата, готовый немедленно открыть стрельбу, вполголоса распорядился:

— Быстро — к Амурко. Поднять группу и… Погоди-ка…

Белый человек приблизился, и знакомое почудилось Дагаеву в тяжелом, неосторожном шаге усталого лыжника.

— Кто идет? — окликнул негромко, но так, чтобы тот услышал. Человека словно толкнули, он качнулся назад, оступился на скользящих лыжах. Это был Воронов. — Вы? Почему вернулись?

— Утек я, товарищ лейтенант! — «Утек» прозвучало так, словно Воронов сам себе присуждал приз.

— Хорошо. Объяснения — потом. Брегвадзе, выполняйте задачу. А вы — за мной…

Едва вошли в палатку, Воронов, скидывая вещмешок, весело заговорил:

— Чего уставились, как сычи? Давно не видели, за своего не признаете? Вот так и мой знакомый, йог-любитель, явился домой из гостей за полночь, а жена двери — на запор. Что же, вы думаете, он предпринял?.. Ну кто догадливый?..

Ответом было хмурое молчание.

— Садитесь, Воронов, — устало сказал Дагаев, расстегивая полушубок и опускаясь у стенки палатки. — Рассказывайте.

— О чем, товарищ лейтенант?

— О чем, вы думаете, должен рассказывать разведчик, побывавший в руках противника?

— Так ведь какой противник!.. — Воронов осекся под ледяным взглядом лейтенанта, стянул капюшон, снял ушанку, медленно опустился на вещмешок.

Дагаев словно бы впервые рассматривал его разгоревшееся от ходьбы лицо — коротко стриженные влажные кудри, сведенные широкие брови, правильный нос, крупные губы, мягкий подбородок. Красивый ведь парень… Всегда, или почти всегда, внешность человека с первого взгляда переносят на его содержание, и в этом есть своя логика. Но как часто под привлекательной внешностью кроется душевная червоточина. Дагаев замечал, что себялюбцы обычно внешне впечатляющи, и редкий из них откажется при случае заглянуть в зеркало. Зато в таких, как Амурко, малоприметных, словно стесняющихся себя, парнях, постоянно мерцает огонь, однако увидеть его удается, когда становится темно и холодно… Дагаеву теперь почему-то вспомнилось, сколько раз он разрешал Воронову внеочередные увольнения в город, не в силах отказать его улыбчивым просьбам: «В прошлый раз, товарищ лейтенант, с хорошенькой девушкой познакомился, дал слово прийти. Ждать будет — изведется. И потом, слово солдата…»

«Слово солдата». Амурко или Денисов «словом солдата» на авось не разбрасываются… А может он, Дагаев, просто завидовал везению Воронова в сердечных делах?

— Рассказывайте при всех, — повторил лейтенант. — Да поподробнее, и не виляйте. В нашем положении секретничать не приходится.

Воронов кинул быстрый взгляд на командира, и лицо его покрылось испариной, он утерся рукавом.

— Фу!.. Забегался… Да что рассказывать! Устал до смерти. Когда лежал, ожидая горючевозы, совсем развезло меня, как на духу говорю… Потом вижу — вы отходите, а я как примерз, вот честное слово! Танк бы, наверное, на меня попер — и то не встал бы… А-а, думаю: буду вас огнем до конца прикрывать… Потом патроны кончились, а тут откуда-то сбоку — ихний лейтенант с солдатами. Окружили, говорят — вставай, мол…

— Ефрейтор Денисов! Вы были ближе всех к Воронову. Видели, что он не поднялся при отходе?

Ефрейтор метнул взгляд на Воронова, но ответить не успел.

— Да я пробовал… — Воронов смешался. — Встать, говорю, пробовал. Только на пять шагов меня и хватило… Отбежал к елочкам, которые там рядом…

— Понятно, — жестко сказал Дагаев. — Дальше.

— Капитан еще подошел, посредник… Я с ним пошел на дорогу…

— И откуда силы взялись! — съехидничал Седых.

— …Стал он меня, капитан тот, спрашивать: чьи, мол, и сколько нас, а я ничего ему не сказал, хоть он и посредник.

— Что приказал вам капитан?

— Ничего он не приказывал. Говорит, в тягач, мол, садись, довезем до ваших, они теперь на перевале… Да, он еще говорил, что в начале пурги было распоряжение из штаба: посредникам присоединять диверсионные группы к войскам. Они одну такую группу подобрали, я думал — это Амурко. А сейчас, говорит, метель затихает и трогать он нас не хочет. Иначе бы приказал вести к вам.

— Как же вы ушли?

— Да просто. Сел в тягач, тепло, спать клонит, а на душе-то скребет… В общем, выбрал момент, лыжи выбросил и сам сиганул в сугроб. Они не заметили. Может, и теперь не хватились… Нашел вашу лыжню, да и место я тут запомнил. Только у скалы немножко растерялся.

Дагаев сдержанно спросил:

— Вы понимаете, Воронов, что посредник, усадив вас в тягач, взял на себя ответственность за вас?.. И вообще, что значит на войне попасть в руки противника, вы представляете хоть по кино и книгам?..

Голова Воронова низко опустилась.

— Придется вам возвратиться в плен, — холодно сказал лейтенант.

Теперь кровь отхлынула от лица Воронова.

— Товарищ лейтенант!.. — Голос Воронова сорвался: он, вероятно, понял бесполезность слов, начал неловко натягивать ушанку, застегивать полушубок.

Дагаев, следя за его неуверенными движениями, вдруг пережил состояние солдата, когда тот оказался в плену — пусть условном, и все же в плену!

Вот отчего немилым показался Воронову теплый отсек гусеничной машины, и силы нашлись для побега, и отступил страх одиночества в ночном лесу. Дагаев представил, как Воронов мчится через темный лес, едва отбрасывая с пути колючие ветки, какой легкой кажется ему дорога в ночные зимние горы, где остались товарищи; он весь во власти свободы и готов пройти горы насквозь на одном дыхании. И ошеломление его представил, когда у скалы, на месте зарытой палатки, обнаружил полузанесенную ямку в снегу, и тревожно сбивчивые гадания — где искать?! Сообразил ведь…

— Погодите-ка, Воронов, — устало произнес Дагаев, видя, что солдат берется за вещмешок. Лейтенант обвел внимательным взглядом лица разведчиков, сказал негромко: — Не время и не место проводить собрания, но мы обойдемся без речей. Здесь, в палатке, кроме Воронова семь человек. Пятеро — комсомольцы, двое — коммунисты. Так вот, как скажет большинство, так мы и поступим — то есть отправлять вас обратно или оставить. Это мое командирское решение.