Василий Великанов - Тихое оружие

«Конечно, стрелять по мишеням совсем не страшно, — думала Нина. — Не то что по живому фашисту, который тоже будет целиться…» «Седов» будто проник в мысли Нины и сказал: «Самое главное, девушки, не робеть, не отчаиваться в любой обстановке и упреждать врага в действиях. Реакция у разведчика должна быть мгновенной и точной».

Девушки напряженно смотрели на майора, и он понял, что им страшновато.

— Не волнуйтесь, — успокоил он, — оружие разведчик должен применять только в крайнем случае.

По вечерам капитан «Орленок» пел вместе с ученицами любимые песни, рассказывал смешные анекдоты и даже показывал фокусы.

Командиры постоянно напоминали о дисциплине чувств, о самообладании и выдержке, о том, что нервная система у разведчика должна быть прочной. Они не раз предупреждали девушек: «Если кто робеет, может отказаться от работы в тылу врага».

«Ну, кто же откажется от выполнения такого боевого задания, хотя оно и очень трудное, опасное?..» — думала Нина.

Прошло несколько часов спокойного полета. Зина притулилась головой к плечу капитана «Орленка», Надя — к Нине, и обе задремали. «И как они могут спать?..» — мысленно удивлялась Нина. Ее мутило, кружилась голова. Капитан сидел с закрытыми глазами и был бледен. Неужели и его закачало? Ведь не первый раз летит.

Не открывая глаз, «Орленок» тихо сказал:

— Пососи лимон.

Ну и ну… С закрытыми глазами, а все видит!

Нина вынула из кармана лимон, пососала. Нет, не помогает… «Скоро ли мы прилетим на место? Уж не сбились ли с маршрута?» — подумала с тревогой.

Самолет стал снижаться, потом накренился на левое крыло и полетел по кругу. Из пилотской кабины вышел штурман с планшетом, в котором под целлулоидом зеленела топографическая карта.

— Находимся у цели, — сказал он, — но сигнальных костров не видно.

Капитан взглянул в окошко:

— А вы точно определили координаты? Не уклонились от курса?

— Точно.

— Тогда все по плану.

Самолет развернулся и полетел в район нужного озера.

«Дочь» идет к «Отцу»

Время для Нины на партизанском острове тянулось мучительно долго. Днем она работала в радиорубке и на кухне, а вечерами, на досуге, все собирались в землянке и пели русские и белорусские песни. Один парнишка, тихий, с девичьим бело-розовым лицом, выводил мелодии на расческе, обернутой тонкой папиросной бумагой, а другой подыгрывал ему на трофейной губной гармошке.

Прошло две недели. Наступил теплый апрель. Земля обнажилась от снега и была влажная, липкая, но еще холодная. Сильно запахло хвоей и прелыми листьями. Кое-где уже пробивалась осока и иголочки изумрудно-зеленого пырея. На березках набухли почки, а на ольхе и орешнике уже проклевывались листочки. Появились бело-розовые подснежники. Нина набрала букетик нежных цветов и поставила его в своем шалаше.

Начальник охраны партизанской базы, прикрыв от солнца глаза широкой ладонью, задумчиво сказал:

— Экая благодать! Теперь бы к земле руки приложить, а тут приходится на войну все силы тратить…

На острове, среди болот, было сыро и душно от испарений. Временами Нину охватывала тревога и тоска: скорей бы за дело! Ее подруги-землячки уже работают, а она сидит тут без дела…

И вот в один из таких грустных дней откуда-то вернулся майор «Седов», необычно оживленный, хотя и крайне усталый.

— Ну, Нина, — сказал он, протягивая ей тонкую зеленую книжицу, — вот тебе право на новое житье.

Нина раскрыла паспорт со своей фотографией: уже не новый, затертый при носке в сумочке. Ловко сделано, не подкопаешься! Не ведала она, что «Седов», прежде чем отправить ее в небольшой белорусский город на явочную квартиру Григория Михайловича, побывал там сам и подготовил девушке «плацдарм» для жизни и работы.

— С твоей легендой познакомлю в дороге, — сказал Нине майор. — Собирайся.

— Рацию брать?

— Нет.

— А пистолет?

— И пистолет оставь.

— Да как же я…

— Потом тебе все доставят.

«Седов» взглянул на Нинины ноги и нахмурился:

— А вот сапожки-то у тебя уж очень свежие…

— Зато воду не пропускают! — похвалилась Нина, не догадываясь об опасениях майора.

— Значит, хочешь выйти сухой из воды?.. — улыбаясь одними глазами, спросил «Седов». — Как бы чего не заподозрили!..

Нине не хотелось расставаться с новыми кирзовыми сапогами, но она ничего не могла возразить майору: ему видней.

Партизанская повариха одела Нину под местную крестьянскую девушку: юбка, кофта, платок на голову и короткая потертая жакетка в талию.

«Седов» взглянул на Нину и улыбнулся:

— О, какая ты симпатичная стала!

— А вот вы-то сегодня не очень чтоб очень…

— А что? Вполне обыкновенно… — удивился майор, осматривая себя.

Он был в костюме, мешковато сидевшем, старом, грязновато-серого цвета. Поверх него — потертый брезентовый плащ. На ногах поношенные кирзовые сапоги. На голове приплюснутая кепчонка.

В повозку. на железном ходу был запряжен крепкий конь. Под сиденье, сделанное из сена, «Седов» засунул несколько гранат-лимонок и автомат. «Значит, не очень-то надеется на спокойствие в партизанском крае…» — встревожилась Нина.

— Не бойся, проедем, — сказал майор, угадывая ее опасения. — Партизанский бог нас помилует! — В его спокойных словах девушка почувствовала надежную силу.

К повозке подошла повариха. Передав Нине небольшой мешочек с девичьими вещичками и сухарями, обняла ее, тихо промолвила:

— Береги себя…

Бревенчатый настил пружинился под ногами тяжеловесного коня, между брусьями просачивалась ржавая болотная жижа. Выехали на лесную дорогу.

Прислушиваясь, Нина подняла глаза к верхушкам деревьев: где-то долбил кору дятел, а где — не видно. Улыбнувшись, сказала:

— Здорово замаскировался!

— Работяга, — одобрительно отозвался «Седов» и, о чем-то думая, умолк.

Нина знала, что в такие моменты к нему нельзя лезть с разговором, а надо терпеливо ждать, когда он сам заговорит. И майор наконец начал:

— Ну так слушай, Нина, свою легенду и все запоминай. Я, признаться, сначала колебался, когда мне порекомендовали квартиру для тебя у Григория Михайловича: ведь у него пятеро малых ребятишек! А потом согласился: менее подозрительно. Вот и Григорий Михайлович сам просил прислать ему девушку под видом его дочери от первой жены…

Слушая рассказ «Седова», Нина старалась ничего не пропустить и все запомнить накрепко, как будто это была ее собственная жизнь.

— Запомни, что к отцу ты приезжала в Сухиничи, когда тебе было тринадцать лет. Жила с матерью в Брянской области. А потом все оборвалось…

— А почему фашисты ему доверяют?

— Да потому, что он был репрессирован Советской властью.

— А как тогда вы можете доверять ему?

— Перед войной его реабилитировали, а немцы судили по анкетному, допросу: «Сидел?» — «Сидел». — «За что?» — «Как враг народа…» Значит, подходящий человек для службы рейху.

Все это казалось убедительным, но все-таки у Нины не укладывалось в голове, что она будет жить и работать в семье писаря общины.

Лесная дорожка петляла долго, но вдруг подвода остановилась и послышался басовитый мужской голос. Нина вздрогнула: к ним подходил рослый парень с немецким автоматом на груди. Из-под ушанки, сдвинутой на правое ухо, выбился на лоб волнистый русый чуб, придавая парню ухарский вид.

— Вот, Женя, передаю тебе дочь Григория Михайловича, — сказал «Седов». — Смотри, чтоб все было в порядке.

Парень тряхнул головой и, пристукнув каблуками, откозырял:

— Можете не беспокоиться, товарищ майор. Доставлю по назначению в целости и невредимости.

Связной кивнул Нине:

— Ну, пошли!

Девушка спрыгнула с повозки и растерянно посмотрела на «Седова»:

— А вы как же?

— Переночую тут неподалеку и обратно.

К вечеру Нина и Женя дошли до деревни, состоявшей из одной короткой улицы. Но прежде остановились на опушке леса и спрятались за сосны, наблюдая.

Потом, сев на, пень, парень закурил немецкую сигарету.

— Может, и ты затянешься? Трофейная, слабая! Но девушка, конечно, отказалась.

Партизан помолчал, покурил, а потом, показывая рукой, сказал:

— Обрати внимание вон на тот скворечник, что стоит у крайней хатки.

— И что?

— А то, что сейчас он летком глядит на восток. Это значит, что врагов в деревне нет. А вот, если бы он был повернут лицом на запад, держи ухо востро и не суйся…

— А чего же мы тогда сидим? — удивленно спросила Нина.

— Почакай немного. Хотя нам семафор и открыт, но… А вдруг враги все разгадали и устроили ловушку? То-то!

Довольный тем, что посвятил новенькую в партизанский секрет, Женя нарочито строго добавил:

— Да не маячь на виду! Зайди подальше, в кусты.

— А ты?