Софья Радзиевская - Болотные робинзоны

Саша вздрогнул, хотел было выпрыгнуть из дупла, но тут же замер на месте: громадный зонт мелькнул перед его глазами и, колыхаясь, опустился на поляну. Ещё и ещё: три, четыре, пять… и все, как сговорились, в одно место. Люди в защитных комбинезонах быстро отцепляли от пояса верёвки и оглядывались, тихо говорили…

Андрейка засунул пальцы в рот и остановился как заворожённый под кустом орешника на краю поляны, Федоска стоял за ним, боком, и смотрел угрюмо, исподлобья, светлая прядь волос совсем закрыла ему один глаз. Остальные мальчуганы от неожиданности присели на корточки и выглядывали из-под куста, как испуганные зайцы.

«Парашютисты!» — И Саша заметался, стремясь скорее выбраться из дупла и спуститься на землю.

— Ну, Фогель, спроси у мальчишек — что это за место? Здесь вообще не должно быть никаких селений, — проговорил вдруг по-немецки один из парашютистов, высокий, рыжий, и подтолкнул собранный в комок парашют под ветку орешника.

— Немцы! — прошептал Саша и невольно присел в дупле. — Хорошо ещё, что я их понимаю.

Второй парашютист, низенький и коренастый, отцепил последние крючки и, освободившись, повернулся к мальчикам.

— Шоколяд хочет? — спросил он по-русски, но как-то странно выговаривая слова. — Иди сюда, карош мальшик, я даю тебе шоколяд, ты говоришь мне, какой ты есть деревня. Карош?

Говоря это, низенький засунул руку в карман и вытащил большую плитку шоколада в золотой обёртке.

Мальчики не шевельнулись, но маленький курносый Мотя вздохнул и проглотил слюнки. Немец заметил это и повернулся к нему.

— Карош мальшик, — сказал он ласково, — я даю тебе шоколяд, ты говоришь мне, какой ты есть деревня. Ну…

— Из Малинки мы, — смущённо ответил Мотя. Плитка оказалась у него перед глазами… ближе… у самой его замазанной рожицы. Из разорванной немцем обёртки заманчиво выглянул душистый коричневый уголок…

Мотя не выдержал, рот его приоткрылся… И, проворно сунув отломанный немцем кусочек шоколада в рот, он так усиленно заработал челюстями, что другие немцы захохотали и тоже опустили руки в карманы.

— Иди все сюда, карош мальшик, — снова заговорил низенький немец и помахал толстой рукой с короткими пальцами. Саше она показалась до того похожей на лапу филина, что он вздрогнул.

— Я всем даю шоколяд. Я считаю сколько мальшик: раз, два, три, четыре…

У каждого мальчика в руках оказалось по плитке шоколада. Они уже все выползли из засады и храбрее разглядывали странных гостей.

— Вы наши? — вдруг угрюмо спросил Федоска. Он один не отошёл от куста, даже подался назад, и шоколада, что протягивал ему немец, не взял.

— Ваши, ваши, — поспешно ответил немец и оглянулся на высокого.

— Этот соображает больше, чем следует, — вполголоса проговорил высокий, и у Саши опять сильно забилось сердце.

— Мы добрый коммунист, — продолжал низенький немец. — Мальшик, скажи, есть ваш деревня близко?

— Там наша деревня, за речкой, — прогнусавил Мотя, потому что рот его был забит шоколадом. — И ещё один есть, Сашка. Вы ему тоже дайте. Ладно?

— Да, да, — торопливо кивнул головой немец. — Скоро, очень скоро зови твой Сашка. Где есть Сашка?

— Не знаю, — ответил Мотя и повернулся на босой пятке, оглядывая поляну. — Домой убежал, что ли…

— А вы откуда будете? — опять прервал разговор Федоска.

— От неба, — сказал немец и засмеялся. — Ты, мальшик, будешь нам показывать дорога в твой деревня. Карош?

— Ладно, — с готовностью согласился Мотя и, вытерев рукавом замазанный шоколадом рот, с наслаждением облизал пальцы. — Идти вон туда, до речки, а там за речкой… Ой!..

Сверху Саша увидел, как Федоска проворно протянул руку и ущипнул Мотю, а другой рукой дёрнул Андрейку за рукав.

Немцы передвинулись так, что окружили ребят со всех сторон. Высокий опять заговорил, на этот раз так тихо, что Саша не мог расслышать. Затем он вынул из кармана что-то блестящее и, высоко подняв руку, бросил его в траву. Три светлых головёнки одновременно нагнулись вниз, а в следующую минуту…

— Feuer! (Огонь!) — крикнул высокий, и несколько выстрелов слилось в один, а светлые головёнки, только что нагнувшиеся к земле, так и припали к ней…

Не нагнулся один Федоска. В момент, когда прозвучали выстрелы, он упал на четвереньки и откатился в сторону так, что только босые ноги мелькнули в воздухе. Кусты орешника качнулись и закрыли его синюю рубашку…

В следующую секунду ветки, срезанные пулями, посыпались на землю. С криком и ругательствами немцы кинулись по тропинке вслед за Федоской.

Зажимая рот руками, чтобы не крикнуть, Саша прижался лбом к бархатной стенке дупла.

— Андрейка, Мотя, Ивашка, — повторял он шёпотом и опять: — Андрейка, Мотя, Ивашка…

Внизу, на полянке, опять послышалась немецкая речь. Саша осторожно выглянул: полянка была полна людьми в защитных комбинезонах, с необычными, коротенькими ружьями на груди. Они все громко говорили, перебивая друг друга, и показывали руками в сторону, куда убежал Федоска.

— Сведения были ошибочными, — уловил Саша немецкую фразу. — Нам говорили, что здесь нет никаких деревень. А теперь этот маленький негодяй всех всполошит…

— Действовать быстрее, чтобы никто не ушёл, — отчётливо проговорил другой, махнув рукой в сторону деревни.

Саша посмотрел на него: длинный тонкий шрам, начинаясь от угла рта, пересекал щеку немца, стягивая её, и от этого казалось, что на его лице застыла странная и страшная улыбка — одной стороной рта. По тому, как этого человека слушали, Саша понял, что он старший. Рассматривая немца, он опустил глаза ниже и сразу забыл о нём: три маленьких комочка лежали на траве. Один из парашютистов споткнулся и с ругательствами ударил ногой: белый рукав рубашки мелькнул в воздухе. Ивашка! Теперь он лежал вверх лицом, спокойный и серьёзный, откинув в сторону худенькую руку. На виске виднелась тонкая красная струйка.

Саша забыл, что его могли увидеть. Почти высунувшись из дупла, он смотрел, как немцы по команде, держа коротенькие ружья, исчезали за кустами орешника. Точно и никого тут не было. Если бы только не те трое, что остались лежать на полянке среди высокой травы…

Прошло много времени, пока Саша решился выбраться из дупла. Он перекинул через сук верёвку и медленно спустился вниз. Постоял около дерева и вдруг, вскрикнув, кинулся в лес, по тропинке, по которой ещё недавно бежали немцы. Он только сейчас догадался: они собирались убить там, в Малинке, всех, чтобы никто не смог рассказать о них русским солдатам. И мальчиков они убили потому же. Федоска? Но его тоже, может быть, убили. И столько времени он потерял, сидя в дупле. Он виноват, он не предупредил вовремя!

Саша остановился и круто повернул в сторону. Он понял — надо не бежать за немцами, а обойти их стороной, опередить… Ах, если бы Мотя не показал им, в какой стороне находится Малинка!..

В висках у Саши стучало. Дышать было трудно, словно воздух стал тяжёлым и густым. Но Саша бежал упорно, не давая себе передышки. Он падал и опять бежал…

Наконец старый дубовый лес кончился. Ещё немного — и тропинка выбежала на открытое место, на берег реки Малинки.

Чёрные столбы дыма над домами было первое, что увидел Саша, выбегая из леса. Послышался глухой взрыв, ещё взрыв и частые, частые выстрелы…

Тот, кто видел Малинку вчера, не узнал бы её сегодня. Дома исчезли. На их месте, вдоль улицы, будто странные памятники, стояли закопчённые печи. В печах кое-где ещё уцелели оплавленные жаром горшки. Ни людей, ни животных не было видно. Обгорелые ветлы и берёзы неподвижно протягивали почерневшие сучья. Единственно, кто уцелел и уже освоился с видом пожарища, были куры. Они также деловито рылись в грудах пепла, как раньше — в навозных кучах родного двора. А один петух, наткнувшись на полуобгорелое рассыпанное зерно, так звонко закричал, приглашая кур, что мальчик, выглянувший из-за уцелевшего плетня бывшей избы деда Никиты, вздрогнул и присел на корточки.

— Погоди, — прошептал он, озираясь, — ужо перешибу тебе ноги — забудешь галдеть-то!

Мальчик был широкоплечий, загорелый и босой. Волосы его в беспорядке торчали в разные стороны, а одна прядь, более светлая, спускалась на самые глаза. Он, видимо, давно уже сидел тут, от нетерпенья вырвал и примял вокруг себя всю траву, но выйти из своего укрытия не решался: слишком страшен был вид молчащей растерзанной деревни. Его беспокоил ещё шорох с другой стороны плетня, будто там кто-то тихонько полз на животе или пробирался на четвереньках. Но в плетне, сделанном дедом Никитой, точно в хорошей корзинке, не было ни малейшей щёлочки, чтобы можно было заглянуть. А подтянуться и посмотреть через плетень мальчик не решался.

За плетнём опять что-то зашелестело. Послышалось чьё-то сдержанное дыхание, тихий вздох…

Робко протянув руку, мальчик поцарапал ногтем плетень. Тотчас же последовало ответное царапанье. Тогда мальчик тихо постучал: раз, два, три. Ответный стук такой же: раз, два, три.