Павел Шафаренко - Мы все были солдатами

Мы продолжаем разговор о Греции. Дольше всех сопротивлялась фашистам эта маленькая героическая страна. В конце прошлого года она сумела разгромить 9-ю армию итальянцев, выбросить их из своей страны и еще оказать помощь Албании. В этом году, когда в войну против Греции включились войска фашистской Германии и хортистской Венгрии, враг добился победы. Теперь мы уже знаем, что большую роль в ее достижении сыграла «пятая колонна». Последним словом ее была капитуляция 500-тысячной греческой армии «Эпир» генерала Цолакоглу.

…Приходили и добрые вести. Румыния вернула Советскому Союзу Бессарабию и Северную Буковину. С Японией заключен договор о нейтралитете. Эстония, Латвия, Литва, Западная Украина и Западная Белоруссия вступили в семью народов Советского Союза. Успешно выполнялась третья пятилетка. Жизнь с каждым днем становилась все лучше… Но на душе было тревожно…

В 16-й стрелковой дивизии я прослужил до 20 мая 1941 года, когда получил назначение на должность начальника штаба 6-й воздушно-десантной бригады, формировавшейся в городе Первомайске. И вот уже скорый поезд мчит меня от прохладных берегов Балтики к теплому Черноморью. Мимо проносятся новостройки, зеленые поля и рощи. В окружении цветущих садов возникают города и села. Дымят трубы фабрик и заводов.

День за днем истекает последний месяц мира над нашей Родиной.

…12 июля 1941 года. Безнаказанно отбомбившись, «юнкерсы» улетели. Стало тихо. Чуть слышно пыхтит паровоз. Развеяло дым, и я смотрю, как за несколько минут, на ярко зеленой траве с желтыми одуванчиками, появились громадные воронки. Они еще дымят. С корнем вырваны деревья. Остатки телеграфных столбов висят на скрученных проводах. К эшелону несут раненых. Люди приходят в себя и обмениваются впечатлениями. Невдалеке стоит группа десантников, и я слышу их разговор:

— Ох и страшно! — сильно жестикулируя, говорит молодой боец, — воет-то как…

— А пикирует, — добавляет другой, — кажется, прямо на тебя и никуда от него не уйдешь…

— На испуг, гад, берет, — зло сплевывает старослужащий, — а сам держится от нашего огня подальше.

Стали слышны команды старшин, собирающих свои подразделения. Подъехавшие ремонтники, оглядываясь на раненых, проверяют путь и подвижной состав.

Ко мне подходит бригадир очень высокого роста, с аскетически худым лицом и длинными седыми усами.

— Булава, Прохор Игнатьевич, — представляется он, протягивая руку. Мы поздоровались.

— На фронт?

— Да!

— Большую силу набрал Гитлер!.. С разбегу-то его сразу и не остановишь… — Я с германцами еще в первую мировую и гражданскую воевал. Ничего не скажу — воюют по науке. Но бить немцев можно. Мы их тогда, голодные и разутые, с одними винтовками и гранатами били…

Лицо бригадира стало строгим.

— Думаю, и сейчас, — твердо сказал оп, — зацепиться надо… Поднатужиться… И погоним фашистов с нашей земли…

И опять идет эшелон. В соседнем купе, где расположились комбриг с комиссаром, стало тихо. Я прилег, и в памяти возник первый день войны.

— Поезжай, начальник штаба, к райвоенкому, — сказал мне комбриг Виктор Григорьевич Жолудев. — Уточни, что он может дать из местных ресурсов на укомплектование бригады.

Сажусь в машину и, в который уже раз, пытаюсь осмыслить случившееся. Хотя последнее время обстановка с каждым днем становилась тревожнее, нападение фашистской Германии было неожиданным. Как это могло произойти?

…Пустынной кажется местность на той стороне пограничной полосы. И только всмотревшись, можно заметить блеск стекол биноклей и стереотруб. Маскирующихся офицеров с картами на старых и вновь появившихся наблюдательных пунктах… А ночью, рвущиеся из рук проводников овчарки. В лесах и оврагах с замаскированным светом и приглушенными двигателями машин сосредотачивался враг.

Не может быть, чтобы подготовка гитлеровцев осталась незамеченной!.. Но ведь был договор о ненападении…

Потом, как с большой высоты, мне открылась наша необъятная Родина. В бесчисленных городах и селах трудились миллионы мужчин и женщин, захваченных врасплох войной.

Как единственно возможное, пришло решение: враг должен быть остановлен! Нельзя допустить гибели наших людей…

Кто мог предполагать тогда, что враг будет задержан только у стен Москвы и Сталинграда?..

С каким-то новым чувством особой важности своей работы переключаюсь на управление ходом боевой тревоги. Подъезжают Жолудев и комиссар бригады Назаренко.

— Товарищ комбриг! Личный состав бригады вышел в район сбора. Боеприпасы, парашюты и другое имущество вывезены согласно расчету и в установленные сроки.

— Хорошо! — говорит Жолудев, — распорядись и поедем с нами…

— Вот и наш черед пришел, — с горечью говорит Виктор Григорьевич, когда мы тронулись.

В машине стало тихо. Потом раздался сумрачный голос комиссара:

— А я верил в договор с немцами!..

…Полдень. На лесной поляне строй десантников. Тревожные, сразу повзрослевшие лица. Вместе с комбригом и комиссаром мы стоим на машине с откинутыми бортами.

— Товарищи! — говорит Назаренко, — вы слышали заявление нашего правительства. Сегодня немецко-фашистские войска, вероломно нарушив договор о ненападении, внезапно вторглись в пределы нашей любимой Родины!

Они бомбят наши города и села!

Уничтожают беззащитных людей!

Мощно несется из строя:

— На фронт! На фронт! Смерть фашистам!

…У здания военкомата собралось много людей. Меня останавливает средних лет мужчина. Видно, только сейчас он оторвался от жаркого спора.

— Как же так, товарищ майор! В газетах пишут одно, а немец вон что делает?..

Из толпы к нам оборачиваются еще несколько человек.

— Что сейчас об этом говорить? Теперь надо бить фашистов!

Какое-то мгновение люди размышляют.

— Пожалуй, — говорит один из них, — так оно будет верней.

…На столе у райвоенкома, диссонируя со всей обстановкой казенного учреждения, изящная статуэтка танцующей с кастаньетами испанки. Сам он сидит, согнувшись, за столом и разговаривает по телефону. Лицо молодое, но седина уже посеребрила волосы. Кивком головы указывает на стул. Кончив говорить, подполковник встает. Пустой левый рукав пристегнут к гимнастерке.

Поднимаюсь со стула и с интересом смотрю на военкома.

«Многое, наверное, видел и перенес этот рано поседевший человек. Что он скажет?»

— Рад видеть вас, товарищ майор, в это неспокойное время! С чем пожаловали?

Я изложил ему просьбу командира 6-й воздушно-десантной бригады и добавил:

— Ведь в любой день мы можем получить команду на фронт!

— Хорошо, разберусь сам и позвоню…

Он достает папиросы и мы закуриваем.

— Такие дела… Не остановил немцев договор с нами. Верить им нельзя… В этом я убедился в Испании. Остановить фашистов может только сила! Другой язык они не поймут.

Наш эшелон продолжает свой путь на фронт. Мимо проносятся уже высокие хлеба, леса и рощи, белые украинские хаты с зелеными садами. Здесь война еще не оставила свой след.

На следующий день на одном из перегонов я еду вместе с разведчиками. Почти все они старослужащие. Лишь несколько человек из прибывшего пополнения. В вагоне тихо. Только мерный стук колес эшелона. Сумрачны лица десантников. Многие из них потеряли связь с родными, оказавшимися на оккупированной территории. Да и на фронт ехали, не к границе, а под Киев…

— Расскажите, товарищи, что-нибудь интересное, — говорю я, чтобы развеять их настроение.

Война была где-то рядом, но по-настоящему ее еще не видели, а перед глазами стояло недавнее прошлое.

— Помните, ребята, ученье, — начал сержант Подкопай, — что проводилось с нами за четыре дня до войны?.. На рассвете выбросили нас в тыл «противника». Ветер был сильный и меня отнесло почти к самому селу. Приземлился. Посмотрел вокруг — никого не видать. Собаки, и те спят. Погасил парашют, сложил его и вдруг чувствую чей-то взгляд. Оглянулся — у хаты весь в белом стоит старый, седой дед и смотрит в мою сторону.

— Эге, думаю, за кого же он меня принимает? Всполошит сейчас своих, те в сельсовет, поднимут шум, дойдет до «противника» и пропала наша внезапность… Считай, все ученье пойдет насмарку… Надо с ним поговорить…

Потихоньку, осторожненько, чтобы не напугать, направился к нему. «СВТ» за плечами, сам улыбаюсь. Увидел меня дед, спокойно стоит и ждет…

— Доброго утра!

— Здоровеньки булы! Звидкиля будзтэ?

— Да с неба, дедушка. Парашютисты мы… Ученье проводим… Выбросили нас, значит, пораньше, чтоб никто не видел, чтоб, значит, сохранить внезапность.

— Если бы на войне, я бы вас, дедушка, в плен взял, а то расскажете противнику, мол видели нас, а если бы сопротивлялись, то, может, и пристрелил бы…