Пётр Андреев - Повесть о моем друге

В Краснопресненском райкоме ВКП(б) мы встретились с ветеранами революции. К концу нашего пребывания, однажды утром, выйдя из школы, мы увидели, что по всей Москве вывешены траурные флаги: умер Феликс Эдмундович Дзержинский.

По нашей просьбе к нам в школу пришел старый большевик — участник Октябрьской революции Иван Петрович Сидоров. Помнится, он рассказал нам следующее: 20 июля на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) с взволнованной и страстной речью, направленной против троцкистско-зиновьевского блока, выступил Ф. Э. Дзержинский. А через несколько часов у себя на квартире в Кремле он скоропостижно скончался от паралича сердца. После смерти Владимира Ильича и М. В. Фрунзе это была еще одна тяжелейшая утрата для нашей партии и государства. А умер он сорока девяти лет от роду. Тридцать лет он вел героическую борьбу за наше общее дело — за социализм. Из них одиннадцать лет Ф. Э. Дзержинский провел в тюрьмах, ссылках и на царской каторге.

Был поздний вечер, и шел дождь, но мы его не замечали. Простояв много часов в огромной очереди на Большой Дмитровке, мы попали в Колонный зал Дома союзов, где в полумраке, среди пальм, стоял на высоком постаменте простой красный гроб с телом Ф. Э. Дзержинского. Вокруг была масса венков и густым потоком молча шли люди. А стоявшие у гроба часовые тихо просили: «Пожалуйста, побыстрей», потому что все улицы кругом были запружены москвичами, стоявшими многие часы в очереди, чтобы отдать последний долг «железному Феликсу». В почетном карауле мы видели и московских пионеров.

Тут мы случайно встретились с делегацией белорусских коммунистов, которые возложили три огромных венка из колосьев ржи, белой ромашки и полевых цветов.

На следующий день мы покидали Москву. Домой возвращались голодные, но возбужденные тем, что нам удалось повидать в Москве.

На вокзале нашего Сергея благодарили встретившие нас родители и мы, «путешественники», а потом, подхватив, стали подбрасывать его в воздух, «качать». У бедняги началась рвота. Как оказалось, он два дня вообще ничего не ел, отказываясь от своей крохотной пайки хлеба в пользу девочек, а нам всем говорил, что, мол, сыт, в райкоме угостили…

…В ту зиму, помню, Сережка совсем отощал — смотрел волчонком, глаза провалились, скулы обострились. Мать как-то под вечер глянула на него, заплакала, перекрестилась:

— Господи, как бы тебе, сынку, подкормиться?

Километрах в сорока от города, в маленькой деревне, жили дальние родственники Сережки — Рудаковы. К ним-то с оказией — со знакомыми мужиками, приехавшими в город, — и отправили Сергея вместе со мной — «на откорм». Там, в деревне, определили нас пасти лошадей и присматривать за коровами.

…Ночное, ночное… Черное, высокое небо, разорванное миллиардами голубых звезд, таинственный крик неведомых птиц, тишина безмолвия окрест… Не тогда ли, на дальних заречных лугах, пахнущих мятой и медуницей, у костров с кулешом и похлебкой из щавеля, пришла к нам и навек захватила неизбывная любовь к родному краю?..

Спутанные лошади фыркали неподалеку; чем-то удивительно вкусным несло из котелка, а мы, городские — Серега и я, — на зависть и удивление деревенских своих сверстников рассказывали у костра долгие-долгие, захватывающие истории про таинственного графа Монте-Кристо или всеведущего сыщика Ната Пинкертона.

Но и деревенские пацаны в долгу не оставались — сколько узнали мы леденящих душу историй про упырей, прячущихся на старых погостах, про заколдованных панских дочек и про нечистую силу, которая — это всем известно, тут и спору нет — поселилась в деревне под видом кузнеца Ивана…

Но и в истории у костра, в приключения и сказки, в ребячьи легенды уже вторгалась сложная жизнь белорусской деревни. И не только о сыщиках и дракулах говорили босоногие пастушки — об отцах и старших братьях, побывавших и в Красной гвардии, и в Красной Армии…

Свежий воздух и вольная пища — добрая тетя Соня Рудакова хлеба не жалела, а раз в неделю и мясным угощала — сделали свое дело: щеки у нас округлились, за лето раздались мы в плечах; штаны, сшитые из добротной «чертовой» кожи, стали нам коротки да узки.

…Шло время. Однажды Сережа вернулся домой довольный и веселый. Чуть не с порога крикнул:

— Мама! Снедать дашь?

И осекся — мать сидела над письмом, заплаканная, тихая…

Из путаного рассказа ее понял Серега, что с доброй тетей Соней Рудаковой стряслась — после нашего отъезда — большая беда. Рудаковых раскулачили. Бойкий инструктор волисполкома объяснил на крестьянском сходе:

— За эксплуатацию малолетних.

То есть за эксплуатацию нас с Сергеем, «пастушков за похлебку».

Многого тогда не понимали мы… Не знали мы мудреных и сложных слов: «классовая дифференциация», «кулачество как класс».

Потом уж, спустя много лет, Сергей определил: были Рудаковы самые что ни на есть середняки. В большой их семье в засушливый год хлеба и до зимы порой не хватало…

Многого тогда Сергей не знал: сложная обстановка была в деревне. Среди волостных работников оказались горячие головы, которые требовали мер немедленных и крутых, только одно Сергей знал твердо: не виноваты Рудаковы. А если есть на свете несправедливость, то как же он, Сергей Антонов, пионервожатый и комсомолец, может с нею мириться?

Матери он ничего не сказал. Бросил только:

— Скоро вернусь…

В нахлобученном картузе он побежал ко мне. Рассказал обо всем, что случилось.

— Что делать будем? — спросил я.

— Писать надо!

— Куда писать-то?

— В Советскую власть, — уверенно сказал Сергей.

Советская власть — это была понятная, своя, народная власть. И Сергей взял вставочку-ручку и крупными буквами вывел: «Москва. ВЦИК, Калинину…»

…Так никогда Сергей и не узнал, дошло ли его письмо до Всесоюзного старосты. Только когда Рудаковых вернули из ссылки, мы с Сергеем поняли, что это словно о них говорилось в статье «Головокружение от успехов», которую тогда перечитывали в каждом доме, в каждой семье. На правдинской странице под ней стояла подпись: И. Сталин.

Сергей исчез с нашей улицы таинственно, и долго мы гадали, в чем дело: то ли с «секретным заданием», то ли не терпелось стать взрослым. Какими-то сложными путями, через биржу труда, он устроился в соседнем городе на электростанцию. Он был учеником электромонтера и занимался в вечернем техникуме. (Это юношеское рыцарство нелегко далось Сергею: он сразу повзрослел, первая морщинка залегла в углу рта.)

…Директором электростанции был тогда бывший военнопленный из чехословацкого корпуса Станислав Троян. Сергей ему полюбился, и Троян стал с радостью отдавать моему другу все свои знания и богатый опыт. За какие-то, уж не помню сейчас, крупные рационализаторские предложения Сергея даже премировали велосипедом марки «Дуглас». Это, по нынешним временам, вполне можно приравнять к автомобилю.

Своей машиной Сергей неимоверно гордился, берег ее, постоянно драил, подтягивал гайки, подкачивал шины, проверял ниппеля, но, когда просили товарищи: «Дай прокатиться», он сразу же давал, не спрашивая даже: «А умеешь?» Его доброту объясняли «взрослостью», не ведая, что Сергей, поступая на электростанцию, прибавил себе тройку лет в комиссии по определению возраста «по наружности» — и такие комиссии в ту пору существовали.

Сергей не забыл меня, прислал письмо:

«Приезжай ко мне — будем вместе готовить себя к будущей борьбе — читал небось, какие дела происходят на Днепре, Магнитке, на Севере. Освоим технику — двинем вместе покорять Арктику».

Я переехал в тот город, где жил Сергей, и поступил на ту же электростанцию, где он работал уже электромехаником. Естественно и безропотно я стал его подмастерьем. Этот удивительно трудолюбивый парень мог без устали работать не только сам, но и увлекать окружающих, и, бывало, часто, особенно в аварийные дни, наша бригада по нескольку суток не покидала электростанцию.

Помню, когда однажды ночью дежурила наша бригада на электростанции, где-то на линии произошла авария. Сергей бросился искать повреждение на главном щите, и надо же было так случиться, что бывший в то время директором старый коммунист и добрейший человек, но по профессии кепочник, не разбиравшийся в технических вопросах, именно в это время пришел проверять ночную смену.

Видя потное, красное от напряжения лицо Сергея, он спросил, что случилось.

— А случилось то, — не задумываясь, ответил Сергей, — что ампер за ролик залез, вот мы его и ищем.

— Может, вам на помощь главного инженера вызвать? — участливо спросил директор, не поняв толком слова Сергея.

— Ничего, сами справимся.

И действительно, повреждение через несколько минут было устранено. На этом бы все и закончилось, если б довольный директор не стал расхваливать Сергея в проходной. А там были не только постовые и пожарники, но — на беду — и электрики.