Евгений Костюченко - Спецназ обиды не прощает

— На живца ловить будем, — мрачно сказал Клейн. — Кого оставить на хозяйстве?

— Кто понадежней. Шалакова оставишь.

— Это не самый лучший вариант.

— Почему опять я? — спросил Президент, отодвигая стакан. — Ну почему опять я должен решать все ваши проблемы? Я виноват, что у тебя нет надежного зама? Почему ты все время затираешь Шалакова? У тебя какие-то личные мотивы, что ли? Так забудь о своих личных мотивах. Оставишь на хозяйстве Шалакова, а сам давай с домашнего телефона дозванивайся до города Баку.

— Все-таки лучше бы мне туда слетать, — Клейн встал. — А насчет Шалакова… Он, возможно, замечательный человек, но опыта маловато. Всю жизнь в замполитах…

— Давай без демагогии, — сказал Президент. — Постой, не беги. Ты в сны веришь?

— Нет.

— Я тоже. Хорошо, что хоть кто-то еще не верит. А то кругом одни ясновидцы да толкователи. Славка мне снился, брат мой. Плохо снился. Будто он в клинике лежит, мы с отцом бегаем, ищем его бокс и не можем нигде найти. А кругом цветы, цветы, и скамейки все черные, обтянуты красным бархатом.

— Это как? — не понял Клейн.

— Не перебивай. И мы бегаем по клинике, нашли наконец его бокс, а там его нет, только цветы. Вот такая хреновина.

— Ну, в клинике лежал ваш отец, насколько я помню, и вы с Ярославом Ильичем его там навещали, вот вам и приснилось такое, — рассудил Клейн. — А теперь на эту картину накладывается ваше беспокойство, это вполне естественно…

— Естественно? Иди уже, Фрейд.

— Не Фрейд, а Фройд.

— И от телефона ни на шаг!

Клейн вышел из кабинета и облегченно вздохнул. Он ожидал более бурной реакции. Он просто сжался весь, когда секретарша внесла стакан с кипятком. Но на этот раз пронесло.

За годы службы Клейн никогда не возражал начальству и никогда не оправдывался. На любое замечание, на любую придирку, на любой, самый идиотский приказ он отвечал: «Так точно. Будет сделано». Сегодня, кажется, первый раз в жизни он позволил себе лирическое отступление в разговоре с начальством. Старею, подумал полковник Клейн.

Он вызвал к себе Шалакова, директора охранного предприятия, входившего в холдинг. Его взял на работу сам шеф, потому что кто-то из родственников этого Шалакова взял на работу кого-то из родственников шефа.

Мишаня Шалаков после политучилища оттрубил весь срок в замполитах внутренних войск, причем не покидая границ Подмосковья. Если б он чуть реже пил, мог бы и до Москвы дорасти. Но там служило слишком много его родичей, и на высоких постах, они берегли свою репутацию и держали замполита на безопасном расстоянии — за 101-м километром.

Вот и сейчас, с утра пораньше, от Шалакова пахло коньяком. (Он недавно вернулся из бакинской командировки и наверняка уже выпил весь набор сувениров).

Полковник Клейн кривил душой, когда называл главным недостатком Шалакова его замполитское прошлое. Не мог же он сказать Президенту в глаза, что его ставленник не годится даже в ночные сторожа, не то что в директора охранного предприятия. И дело было не в пьянстве. Мишаня Шалаков слишком много перенял от контингента, изоляцией которого занимался так долго. Выйдя на пенсию в расцвете лет и скинув погоны, он стал похож на преуспевающего жулика.

Клейн еще мог бы простить ему замшевые пиджаки, золотые цепи и перстни, густой шлейф дорогого одеколона… Но вот охранники его предприятия — почему-то все, как на подбор, кавказцы — больше раздражали полковника. Они носили дорогие костюмы и черные рубашки, брились только по воскресеньям, и вместо душа пользовались дезодорантами, причем без особого успеха. Старший в смене обязательно надевал светлый галстук, рядовым галстук не полагался. В этой униформе они сопровождали Шалакова в его непрерывных командировках.

Между прочим, и по этим командировкам Клейн мог бы сказать Президенту пару неприятных фраз. Все филиалы холдинга обладали достаточно развитыми службами безопасности. Какой смысл тратить деньги на вояжи Шалакова и его нукеров? Что такого ценного могли они наохранять?

В системе безопасности холдинга предприятие Шалакова занималось конкурентами и должниками. И занималось довольно успешно. Считалось, что Мишаня Шалаков разбирается с ними, используя свои родственные связи в МВД. У Клейна были основания сомневаться в этом. Но он никогда не спорил с начальством.

Тяжелое чувство не помешало Клейну проинструктировать Шалакова, передать ключи и печати, обзвонить вместе с ним посты и выполнить еще десяток необходимых процедур.

Все это время дневальный безуспешно пытался дозвониться до каспийского филиала. Клейн вдруг понял, что президент не всех сосчитал. Люди в каспийском филиале остались как бы за скобками. Они ничего не знали. Они просто встречали обычных представителей холдинга. Но это звено в цепочке, самое незаметное и самое незначительное, почему-то больше всего тревожило Клейна.

Он понимал, что тревога, накапливаясь, может перейти в панику, и старался отсечь эмоции. Когда-то это удавалось легко. Легче всего было отсекать эмоции в бою. Чуть сложнее — перед боем. Самым сложным было погасить тревогу, когда в бой уходили друзья, а он оставался «дома»…

Еще и еще раз он прощупывал все детали этого дела. Как только президент показал ему первую видеокассету со связанным братом, было решено — это проблема не холдинга, а прокурорских. И знать о ней должны были только те, кто будет участвовать в решении. Причем каждый будет знать только свою часть решения. Например, Клейн не знал, какая работа ведется в направлении похитителей. Ему достаточно было просто передавать специальному человеку все кассеты, которые попадали в почту холдинга. И даже вторую кассету ему уже не дали посмотреть. Но за доставку чеченца к месту размена отвечал Клейн, и он постарался обеспечить ее со всех сторон.

У похитителей наверняка были свои источники внутри холдинга, и все приходилось делать с поправкой на утечку информации. Он отобрал нескольких молодых охранников и предупредил их о возможной ответственной командировке. С водителями был отработан маршрут: офис — «Кресты» — аэропорт. Рассчитали удобное время, наметили пути объезда возможных заторов.

Нельзя было исключить попытку нападения во время перевозки, поэтому Клейн провел переговоры с инкассаторами. Они сами приехали в офис, и он смог осмотреть бронированный фургон, и даже назвал примерную дату и время, когда эта техника понадобится для перевозки особо ценного груза.

Но за неделю до назначенного срока прокурорские перебросили чеченца в одно медицинское учреждение. Чеченца завели в кабинет, сделали укол и тут же вывели через боковую дверь. У служебного выхода уже стоял зубовский «сааб». Клейн и Ромка запихнули чеченца в машину, и через полтора часа, сделав страховочный крюк по городу, они уже были в аэропорту. Кто знал об этом? Никто. Прокурорские знали только, что чеченец уже не в СИЗО, а в каком-то тайнике холдинга.

Ему пока не в чем было себя упрекнуть. Он отработал свое. Если что-то и случилось, то не на его участке и не по его вине.

Клейн уже садился в машину, когда его позвал дневальный:

— Герман Иванович! Вам звонят из Баку!

В кабинете уже восседал Шалаков, перелистывая его ежедневник. Он приподнялся, уступая кресло, но Клейн схватил трубку и сел на край стола. На связь вышел его бакинский приятель, опер угрозыска, которому он позвонил сразу же, как узнал о задержке. И вот уже ответный звонок. А филиал все молчит.

— Салам, началник.

— Сам начальник, — сказал Клейн. — Поздно встаешь, йолдаш[1] Гасанов. Слушай внимательно. Мне нужна сводка происшествий за эту ночь.

— Рано еще.

— Я понимаю, но ты сам поспрашивай.

— Конкретно, что искать?

Клейн покосился на Шалакова, тот равнодушно смотрел в журнал приема дежурства, демонстрируя полную глухоту.

— Конкретно? Конкретно меня интересует район аэропорта, — сказал он, вытирая ладонью взмокший холодный лоб. — Старые промыслы. Помнишь, мы там по колодцам лазили? Вот на эту же тему.

— Баш уста,[2] начальник. Будем посмотреть, — ответил Гасанов посерьезневшим голосом, явно вспомнив, как вместе с Клейном они вытаскивали трупы из мазутных колодцев.

— Можешь меня встретить? Я сейчас вылетаю, — сказал Клейн.

— Какой разговор, слушай.

Он позвонил в аэропорт и договорился о вылете, а потом отправился домой.

Каждые пятнадцать минут он набирал номера каспийского филиала и выслушивал восемь длинных гудков. Подождем до вечера, решил Клейн. За день что-то прояснится. А если не прояснится, то вечером постараюсь незаметно добраться до аэропорта и улететь в Баку, к Рене.

Подумав о ней, Клейн еще раз ощутил укол тревоги и хотел было позвонить ей, но передумал. Его телефон мог — и должен был — прослушиваться прокурорскими. Никаких звонков. Лететь, и все.