Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич

Был в его жизни такой случай. После школы пошел он работать на плавучий кран, где долго, до самой пенсии трудился его отец. Хорошее, интересное дело. На реке со сменой мест, без однообразия. К концу лета поставили их углублять фарватер обмелевшей реки. Могучие металлические клешни черпали со дна песок, переносили на баржу, которая доставляла его к берегу, для городских строителей. Однажды вместе с песком подняли продолговатую, проржавевшую, много лет проложившую в реке авиабомбу. У крановщика хватило разума и выдержки плавно опустить бомбу в трюм баржи. А затем крановщик кубарем скатился по трапу и на глазах изумленного Владлена в чем был кинулся в реку. За ним, посрывав верхнюю одежду, сиганул весь «экипаж» — двое усатых тридцатилетних мужиков.

Владлен был поражен их трусостью, слепым, животным стремлением поскорее бежать от опасности. Ему было стыдно за них. Сам он мог бы тогда обрубить якоря и отвести плавкран от баржи. Но презрение к этим трусливым эгоистам удержало его: он не желал опуститься до их уровня. Остался один на один со ржавой, уже потревоженной бомбой. Она могла ахнуть каждую секунду, но могла не взорваться и долгое время, как все те годы, которые пролежала после войны. Владлен думал: неужели ей приспичит именно сейчас? Но если бы он даже знал, что бомба вот-вот рванет, самолюбие все равно не позволило бы ему позорно бежать с плавкрана, как бежали заднепровские бахчевики, устроившиеся летом «зашибить деньгу» на кране…

Владлен вскипятил воду и заварил чай, поджарил себе яичницу с маслом. Отвлекают такие занятии. Попытался даже читать книгу о выдержке и мужестве полярников, но его вce время тянуло взглянуть на бомбу.

Саперов тогда прибыло двое: красивый, надменный с виду лейтенант в высоких сапогах и узкоглазый кривоногий молоденький солдатик, наверное из какой-нибудь кавалерийской семьи, из казаков, а скорее — из калмыков. Что поразило Владлена — оба были совершенно на равных, этот заносчивый красавец лейтенант и скромный невидный солдатик. Различие в званиях, в возрасте, во внешности — ни что не отражалось на взаимоотношении этих соратников, вместе идущих на смертельный риск. И наверняка не в первый раз.

А как они работали, эти саперы! Осмотрели, ощупали ржавую бомбу, вроде бы даже обнюхали ее. Казалось, взорвут здесь, на рейде, и дело с концом. Но нет, они сами усложнили задачу. Взрывать бомбу в черте города, недалеко от причалов, от новых домов — опасно. Ее надо везти в безлюдное место. Таким был их вывод.

Насколько эти двое отличались от тех трусливых калымщиков! Вот люди так люди! Не о себе думали, не рассчитывали, что им выгоднее, а осознанно шли на риск. Владлен будто духовную родню встретил, надежных товарищей, с которыми можно идти уверенно по жизни…

Он счастлив был, что лейтенант разрешил ему тогда остаться на кране, работать вместе с саперами. Подцепив бомбу железными челюстями, Владлен осторожно перенес ее с баржи в кузов автомашины. Он с гордостью осознал себя человеком, который способен рисковать раде других и имеет право за это уважать себя. А такое уважение, если разобраться всерьез, удел далеко не каждого. И Владлен уже не мог отказаться от этого права. Он стал сапером. Это был его единственный и окончательный выбор…

Сейчас для Владлена Кругороцкого главным было терпение. Методично, осторожно, очень медленно ощупывал и вынимал он каждый камешек, расковыривал, раскапывал почву вокруг бака. И одной лишь левой рукой, не щадя ее, оберегая правую, чтобы пальцы правой не поранились, не утратили чувствительности до той поры, когда придется делать самое тонкое, самое опасное… Ныли ссадины на левой руке, сочилась кровь из-под ногтя, но он терпел. Необходимо было терпеть.

Жарко, душно. Нагревшиеся за день камни источали тепло. Глаза заливал едкий пот. Очень хотелось пить. Но нельзя отвлекаться, нельзя хотя бы на секунду прерывать ритм, настрой, ощущение удачного проникновения во взрывоопасный комплекс. И Владлен копал. Лишь когда нащупал закругленность, главный обвод днища, переменил позу. Вытянул из ямы онемевшую левую руку, опустил правую. Подумал: а сколько же он работал? Минут десять? Час? Каким долгим кажется время в моменты смертельной опасности…

Кругорецкий провел кончиками пальцев правой руки под днищем бака, разыскивая тонкие проволочки, а обнаружил не только их, но и нечто иное: холодные, конусообразные чушки… Вот оно что! Под фугасом, оказывается, есть еще один «этаж» — артиллерийские снаряды. Ясно! Саперы попытаются извлечь бак из земли, но «довесок» выполнит свою функцию. Громыхнет взрыв — горы содрогнутся окрест!

Что может и должен сделать сейчас минер? Разорвать страшную цепочку. Вот они, тонкие проволочки под днищем бака, ведущие к заряду, который обеспечивает неизвлекаемость фугаса. «Ловушка» очень сложная — опасная. Верно. Во всяком случае, после нее душман вряд ли устроил еще какой-нибудь «сюрприз». Надо учитывать: бандиты работали в темноте, торопливо.

Будешь слишком хитрить, извращаться в такой обстановке — запутаешься, подорвешь сам себя.

Все это взвесил капитан Кругорецкий, прежде чем сделать главное — разъединить провода. На всякий случай приказал Михаилу Усманову отойти за выступ скалы и увести туда Гезу. Младший сержант повиновался молча и быстро. Михаил знал закон минимильного риска. Порог этого риска может быть очень высоким, очень тяжким, но нарушать его сапер не имеет права. Что бы ни случилось с Кругороцким, начатую им работу обязаны довести до конца его товарищи. И прежде всего младший сержант Усманов — самый опытный в группе после капитана.

Колонна, растянувшаяся от зоны минирования до овечьей кошары, была большой и с каждым часом увеличивалась. Впереди — три десятка машин афганского боевого агитационного отряда. Затем грузовики с рисом и охранение: бронетранспортеры, боевые машины пехоты. А сзади все подходили и подходили афганские высокобортные барабухайки, автобусы, частные легковушки, поводки, ослики с поклажей. По всей округе разнеслась весть о том, что в Загорную провинцию идет колонна, которая расчистит путь через перевалы, распугает душманов. Хлынули на шоссе те, кто давно не мог попасть домой или к родственникам, кому нужно было за перевалы по тем или иным делам. Даже кочевники подоспели ближе к вечеру и остановились в предгорьях со своими стадами. Кочевники тоже боялись идти через перевал, опасаясь мин на дороге и появления душманов, которые без зазрения совести отбирали баранов, телят и верблюдов.

Никто не знал, почему не движется колонна, тронется ли она дальше, пока светло, или нет. Люди волновались, особенно женщины с детьми. Надвигалась ночь, холодная в возвышенных местах, на плоскогорье: надо было как-то устраиваться, кормить малышей. Да и страшно: шакалы-душманы могли подобраться во тьме, напасть или открыть издали стрельбу по кострам, по женщинам, по скоту. Естественно, афганцы стремились ближе к военному лагерю, под защиту советских бойцов: гражданские начали перемешиваться с военными, а это в данной ситуации не сулило ничего хорошего.

Подполковник Астафуров и старший капитал Али Джабар, посоветовавшись, решили послать взвод афганских солдат, чтобы отделили гражданских лиц, позаботились об охране их от бандитов. Отправили туда и лейтенанта Тургина-Заярного на бронетранспортере. Ему поручено было организовать взаимодействие советских и афганских подразделений.

Юрий Сергеевич улыбнулся, выслушав приказ. Вот как получается в этом рейсе: мотается он из головы в конец колонны попеременно с командиром роты Вострецовым. Командир только что прибыл в зону минирования, привез оперативно-саперную группу, а замполит, едва успев переброситься с ним парой слов, поспешил вниз по дороге. Туда же была направлена Астафуровым походная кухня с большим белым знаком качества на зеленом боку. Чтобы своих накормить и гражданских тоже: не оставлять же голодными афганских женщин с детьми. Уже в пути, связавшись по радио, Тургин-Заярный заручился разрешением подполковника при необходимости сделать две закладки: перловый суп, каша с тушенкой, и еще раз то же самое — для афганцев.