Забытые по воскресеньям - Валери Перрен

© Клокова Е., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2023

Перевод с французского Елены Клоковой

Художественное оформление Алексея Гаретова

В оформлении полусупера и внутреннем оформлении использованы иллюстрации:

© aksol, Elala / Shutterstock.com и фотография:

© Marcin-linfernum / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Фото автора © Valentin Lauvergne

* * *

Я купила у папаши Проста тетрадь в синей обложке. Не стану набирать роман об Элен на компьютере – хочу носить ее историю в кармане халата.

Я вернулась домой. Написала название «Дама с пляжа» и начала так:

Элен Эль – дважды рожденная. Первый раз она появилась на свет 20 апреля 1917 года в Клермене, что в Бургундии, а второй – в конце мая 1933-го, когда встретила Люсьена Перрена.

Я засунула тетрадь под матрас, как часто делают героини черно-белых картин, которые показывают по телевизору воскресными вечерами в программе «Полуночное кино». Дедуля их обожает.

А потом вернулась на работу, потому что в этот день была моя смена.

Мое имя Жюстин Неж[2]. Мне двадцать один год. Я уже три года работаю сиделкой в доме престарелых «Гортензии». Привычнее для подобных заведений названия вроде «Липы» или «Каштаны», но мое построили, выкорчевав заросли гортензий, вот никто и не стал заморачиваться, хотя здание стоит на опушке леса.

В этой жизни моему сердцу милы две вещи – музыка и третий возраст[3]. Каждую третью субботу я хожу на танцы в клуб «Парадиз» в тридцати километрах от «Гортензий». Это бетонный куб посреди луга, окруженный стихийной стоянкой. Иногда я, будучи под хмельком, часов в пять утра, целуюсь там взасос с представителями противоположного пола.

А еще я, конечно же, люблю моего брата Жюля (вообще-то мы кузены) и бабушку с дедушкой, родителей моего покойного отца. Я выросла с людьми третьего возраста и в детстве не общалась ни с кем, кроме Жюля, перескочив словно через ступеньку этап общения с ровесниками.

Моя жизнь делится на три части: днем я ухаживаю за постояльцами, ночью читаю вслух старикам, а вечером по субботам танцую, чтобы заново приручить беззаботность, утраченную в 1996-м из-за представителей второго возраста – это родители, мои и Жюля. Им в голову пришла идиотская идея насмерть разбиться на машине воскресным утром. Я прочла заметку, которую бабуля вырезала из газеты и прячет среди своих вещей. Была там и фотография изуродованной машины.

Из-за наших родителей мы с Жюлем каждое воскресенье проводили на городском кладбище, клали свежие цветы на широкую могильную плиту с двумя ангелочками и фотографиями новобрачных: отца рядом с брюнеткой и дяди с блондинкой. Наши с Жюлем отцы похожи как две капли воды – у них одинаковые костюмы, галстуки и даже улыбки. Отец и дядя были близнецами, и мне непонятно, как они могли влюбиться в совершенно не похожих друг на друга девушек, а те втюрились в фактически одного и того же парня. Эти вопросы я неизменно задаю себе, входя в ворота кладбища. На них некому ответить. Думаю, я утратила беспечность именно потому, что не знаю ответов о Кристиане, Сандрин, Алене и Аннет Нежах.

На кладбище давно умершие мертвецы похоронены в земле, в то время как новые заперты в небольшие ниши и стоят в отдалении, будто опоздавшие. Моя семья лежит в пятистах метрах от дома бабушки с дедушкой.

Наша деревня называется Милли, в ней около четырехсот жителей. Решите отыскать ее на карте – вооружитесь лупой… Торговая улица носит имя Жана Жореса. В центре – площадь с церковью в романском стиле. У нас есть бакалея папаши Проста, тотализатор и гараж, был и салон красоты, но в прошлом году закрылся. Парикмахеру надоело красить волосы и делать укладки. Магазин одежды и цветочный уступили место банкам и лаборатории, где берут анализы. Некоторые витрины заклеили газетами, в других живут люди, отгородившиеся от мира белыми шторками. Занавески вместо штанов…

Табличек «Продается» в Милли ровно столько же, сколько домов, но никто ничего не покупает, ведь до ближайшего шоссе семьдесят километров, а до ближайшего вокзала – пятьдесят.

Еще в Милли есть начальная школа, где учились мы с Жюлем.

До коллежа, лицея, кабинета доктора, аптеки, обувного магазина нужно ехать автобусом.

После бегства парикмахера я сама делаю бабуле укладку. Она мочит волосы, садится в кухне на табурет и подает мне бигудюшки, а я накручиваю седые пряди на трубочки и прижимаю пластиковым зажимом, после чего надеваю на голову сеточку. Под колпаком сушки бабуля через пять минут задремывает. Потом я снимаю бигуди, и прическа держится целую неделю.

Не помню, чтобы после гибели родителей я когда-нибудь замерзала. В наших краях температура не опускается ниже 40°. А что было до аварии, я не помню. Но об этом потом.

В детстве мы с братом ходили в немодной, но удобной одежде, которую бабуля стирала с кондиционером. Нас не пороли, не отвешивали затрещин, а в подвале разрешили поставить микшерный пульт и слушать виниловые пластинки, чтобы отвлечься от шарканья войлочных подметок по натертому паркету.

Я мечтала поздно ложиться спать, не чистить ногти, гулять по пустырям, разбивая коленки и локти, мчаться с холма на велосипеде с закрытыми глазами, болеть и писаться в кровать, но… бабушка ничего подобного не допускала. Она всегда была тут как тут с пузырьком йода наготове.

Все детские годы она чистила нам уши ватными палочками, дважды в день купала, растирая жесткой рукавичкой, и запрещала все, что, по ее мнению, представляло хоть малейшую опасность, например переходить дорогу без взрослых. А еще со дня смерти сыновей ждала, когда я или Жюль станем похожи на наших отцов. Не дождалась. Жюль – копия Аннет, а в моем лице нет сходства ни с одним членом семьи.

Бабуля и дедуля по возрасту моложе большинства обитателей «Гортензий». Я не знаю, с какого момента человек становится старым. Моя начальница мадам Ле Камю считает, что это происходит, когда ты больше не можешь сам наводить порядок в доме.