Владимир Набоков - Волшебник

5

вот он сел на скамью в городском парке.- Ср. в «Лолите»: «Какие чудесные приключения я, бывало, воображал, сидя на твердой скамье в городском парке и притворяясь погруженным в мреющую книгу… Как-то раз совершенная красотка в шотландской юбочке с грохотом поставила тяжеловооруженную ногу подле меня на скамейку, дабы окунуть в меня свои голые руки и затянуть ремень роликового конька…» (ч. I, гл. 5). В другой раз Лолита убеждает Гумберта отпустить её на роликовый каток под присмотром издалека (ч. II, гл. 2).

…добра добротой черного шоколада… И за всё это, за жар щек, за двенадцать пар тонких ребер, за пушок вдоль спины, за дымок души, за глуховатый голос… — Поэтический подтекст антиблагодарения восходит к «Благодарности» (1840) М. Ю. Лермонтова:

Ср. источник «тайных мучений страстей» героя повести с Лолитой: «приподнятые лопатки и персиковый пушок вдоль вогнутого позвоночника…», а также с описанием двух нимфеток из раннего рассказа «Сказка» (1926): первая «нагибала голову — сзади оголялась шея — перелив хребта, светлый пушок, круглота плеч, разделенных нежной выемкой…», вторая — девочка «лет четырнадцати в темном нарядном платье, очень открытом на груди» шла «едва-едва поводя бедрами, тесно передвигая ноги» (см. т. II наст. изд. С. 473, 477–478).

…операция которую я перенесла двадцать пятого апреля… — Первая и последняя конкретная дата в повести с почти годичным циклом. Действие начинается в июле (скорее всего, 7 июля), в нечетный день, женитьба происходит в ноябре, мать нимфетки умирает в конце следующего мая или в начале июня. Г. Барабтарло реконструировал календарь «Волшебника» (Бирюк в чепце // Звезда. 1996. № 11).

…я дурная мать… — Строка из популярного стихотворения «Колыбельная» (1915) Анны Ахматовой:

(Наблюдение А. Арьева: Набоков и враги // Cahiers de l,emigration russe. 1999. № 5. Р. 30). Ближе к концу повести возникает ещё вариация: «Спи, моя радость, не слушай».

…болтающей с уборщицей в розе сквозняков… — «Болтовня» является нарушением табу sub rosa, то есть «печати молчания» (букв. «под розой»), которое героиня сохраняет почти на протяжении всего текста. Кроме того, здесь каламбур, в основе которого графический образ древней карты («розы ветров») и пародийная в свете педофильства персонажа трактовка розы как символа девственности.

…Он взял газету от тридцать второго числа и, не видя строк, долго сидел… — Прогрессирующая мания повествователя подкреплена отсылкой к «Запискам сумасшедшего» Гоголя: рассказчику «Записок», который «волочится за директорской дочерью», сорок два года, примерно столько же герою «Волшебника» («почти тридцать лет разницы» с двенадцатилетней падчерицей). Запись от 5 декабря гоголевского персонажа начинается со слов: «Я сегодня всё утро читал газеты», последняя датирована 34-м числом. Ср. также с Акакием Акакиевичем, замечавшем вокруг, что «он не на середине строки, а скорее на середине улицы».

…теперь уже неотвратимо то самое, наступление чего он, конечно, давно предвидел… — В сказке после брака героя ожидает важное испытание первой ночи, во время которой проверяется сексуальная сила жениха (В. Я. Пропп. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998. С. 402–407). Преодолеть демонизм женщины и собственное бессилие жениху обычно помогает сказочный помощник, в модернизированной версии у Набокова — это эликсир для повышения потенции, приобретаемой рассказчиком в аптеке вместо яда во время ночной прогулки.

…к этому ширококостному, многостремнинному, в громоздком бархате, с бесформенными лодыгами… не говоря уже о кислой духоте увядшей кожи и ещё не известных чудесах хирургии… — Портрет восходит к образу старой графини из «Пиковой дамы»: «Желтое платье, шитое серебром, упало к её распухшим ногам. Германн был свидетелем отвратительных таинств её туалета <…> вся желтая, шевеля отвислыми губами…»

…и всё расплывалось в слякоти, в ознобе ночи, в агонии изогнутых огней. — Погода в ночь смерти старой графини «была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светились тускло; улицы были пусты».

…придет её хоронить… двадцатилетняя незнакомка? Как было бы просто (размышлял он, задержавшись весьма кстати у освещённой витрины аптеки), коли был бы яд под рукой… — Отметим в этом пассаже целый букет блоковских аллюзий — от «Незнакомки» (1906) до цикла «Пляски смерти» (1912): «Ночь, ледяная рябь канала, / Аптека, улица, фонарь»; «Пустая улица. Один огонь в окне/Еврей-аптекарь охает во сне. // А перед шкапом с надписью Venena [лат. „яд“]…». Отрывок с циклом сближает и время действия: в «Волшебнике» герой приходит к аптеке «в дрожащей нищете ноябрьской ночи»; стихотворение Блока написано в октябре. В «Лолите»: «Я не для того намеревался жениться на бедной Шарлотте, чтобы уничтожить её каким-нибудь пошлым, гнусным и рискованным способом, как например, убийство при помощи пяти сулемовых таблеток, растворенных в рюмке предобеденного хереса… но в моём гулком и мутном мозгу всё же позвякивала мысль, состоявшая в тонком родстве с фармацевтикой» (ч. I, гл. 17).

…весьма удобный экспресс в 12.23… прибывающий ровно в 16.00. — Как видно из ремингтонной копии повести с авторской правкой, вначале Набоков намеревался отправить поезд в 0.23, но позже исправил расписание, чтобы приурочить возвращение героя к ночи.

пеклеванный — хлеб, испеченный из ситной и чистой ржаной муки.

…бирюк надевал чепец. — Бирюк (волк-одиночка) — очередная аллюзия на сказку о Красной Шапочке (у юной героини «Волшебника» шапочка черного цвета); в заключительном абзаце вновь являются «белозубый в постели, братья с шапрон-ружьями». Само название повести отсылает к волшебной сказке, которая давно интересовала Набокова (рассказы «Дракон», «Удар крыла», финал «Красавицы», пассажи о Бабе Яге в «Даре» и т. д.). Последний художественный текст Набокова, написанный в «русский» период, оказался попурри на сказочные темы, набором мотивов и отдельных образов из фольклористики, возможно не в последнюю очередь навеянных исследованиями В. Я. Проппа, «Морфологией сказки» (1928) в том числе.

…в отеческой заботе он непременно найдёт должное утешение… — Рекомендуя «Волшебника» для издания А. Кагану, Набоков назвал его «рассказом в стиле Боккаччо и Аретино». В 1537 г. один из учеников поэта Пьетро Аретино (1492–1556) женился на четырнадцатилетней девушке. Цитируем по источнику, который, в принципе, мог быть известен Набокову: «В своём доме, куда привез её муж, Аретино принял её как дочь, и отношения его к ней сначала были чисто отеческие. Но муж скоро бросил Пьерину. Она стала изливать свое горе Аретино и его привязанность к ней стала иною. Потом они сблизились… Болезнь [Пьерины] разыгралась, и тринадцать месяцев этот человек, которого принято считать вульгарным развратником, изображал из себя самую нежную, самую заботливую сиделку. Выздоровев, Пьерина сбежала с каким-то юным ловеласом» (А. Дживелегов. «Очерки итальянского возрождения. Кастильоне. Аретино. Челлини». М.: Федерация, 1929. С. 120. Курсив наш. — Ю. Л.).

…потребует совместных поисков струны. — В «Войне и мире» Л. Толстого Денисов «пел сочиненное им стихотворение „Волшебница“», к которому он пытался подобрать музыку: «Волшебница, скажи, какая сила / Влечет меня к покинутым струнам; / Какой огонь ты в сердце заронила, / Какой восторг разлился по перстам!» (Т. 2. Ч. 1, XV). Последние две строки предвосхищают начало «Лолиты» — «свет моей жизни, огонь моих чресел».

Так они будут жить — и смеяться, и читать книги, и дивиться светящимся мухам, и говорить о цветущей темнице мира, и он будет рассказывать, и она будет слушать, маленькая Корделия, и море поблизости будет дышать под луной… — Игра с шекспировскими подтекстами. В «Короле Лире» (акт V, cц. III. Перевод Б. Пастернака) отец обращается к Корделии: