Нодар Думбадзе - Белые флаги

Оглушенная, оторопевшая Нуну стояла на стуле и лишь моргала полными слез глазами. Чтобы не разрыдаться перед заключенными, она вдруг соскочила со стула, подбежала к двери и забарабанила кулачками.

В камеру ворвался перепуганный надзиратель.

- Кто захлопнул дверь? - взревел он.

Мы молчали. Нуну вышла.

- Гоголь, кто запер дверь? - налетел надзиратель на Чичико.

Все поняли - за криком он хотел скрыть собственную оплошность.

- Идите, начальник, ничего плохого не произошло, - спокойно ответил Гоголь.

- Если ее кто обидел, сгною всех в карцере! - пригрозил надзиратель.

Гулоян встал, пересек камеру и остановился перед надзирателем:

- Сказали же тебе: уходи, пока красивый!

С минуту надзиратель и Тигран смотрели в глаза друг другу.

Потом надзиратель круто повернулся и вышел из камеры.

Камера облегченно вздохнула.

Ночью камера спит многоликим, тревожным сном. Люди стонут, бредят, плачут, смеются во сне. Мятежный, беспокойный дух витает ночью по камере...

Сегодня, утомленные впечатлениями дня, мы улеглись раньше обычного. И каждый из нас затаил в груди невысказанную грусть или радость от того странного, необыкновенного и незабываемого, что произошло сегодня у нас...

Вот уже два часа я лежу с открытыми глазами. Сон не идет. Я не свожу глаз с висящей под потолком мигающей лампочки. Лампочка напоминает мне вспугнутого на рассвете светлячка: ночь не ночь, день не день, и бедный светлячок беспомощно носится в воздухе, не зная, как быть - светить или погаснуть...

Я не сплю. Мне не спится.

Не спит лампочка под потолком. Ей бы очень хотелось уснуть, но нельзя. Она обязана бодрствовать.

И еще не спит глазок в дверях камеры, единственный циклопический глаз, смотрящий не изнутри наружу, а наоборот - снаружи вовнутрь. Я чувствую, как он раскрывается периодически и смотрит, настойчиво всматривается в каждого из нас.

Спят все, кроме меня. Все? Нет, не все. Девдариани не должен спать. И хотя лежит он без движения, я готов поклясться - он не спит.

- Лимон? - позвал я тихо.

Он не ответил.

- Лимон! - повторил я. - Ты ведь не спишь?

- Что тебе? - откликнулся он.

- Не спится мне!

- Может, спеть тебе колыбельную?

- Лимон, а как звать тебя?

- Что, Лимон тебе не нравится?

- Нравится. Но ведь это не настоящее имя.

- Како мое имя. Акакий.

- Акакий - Како - Каки, - сказал я про себя.

- Что?

- Ничего. А почему - Лимон?

- В детстве меня звали Макакой. А Лимоном прозвали позже, на втором сроке... Желчь у меня разлилась, понимаешь? Пожелтел, как лимон.

- Ну, знаешь... Дыня тоже желтая!

- Да и характер у меня немного того... кислый.

- А-а...

- Успокоился теперь?

- Нет.

- Не вздумай только говорить, что желтым и кислым бывает огурец! предупредил Лимон.

Наступила долгая пауза.

- Лимон! - снова начал я.

- Ну, что еще?

- Ты влюбился? - спросил я, и сердце мое затрепыхалось в ожидании ответа.

- Что-о-о?!

- Влюбился, говорю, в нее?

- В кого?

- Будто не знаешь!

- В кого же?

- В Нуну!

Лимон долго не отвечал.

- Ты, дорогой мой, - наконец заговорил он, - мало того, что зеленый, простофиля, да к тому же, оказывается, еще и балбес!

- Ладно, ладно, поглядел бы ты на себя, когда ты ее подхватил... А как стихи читал...

- Глупости!

- А плакал почему?!

- Ну, знаешь, у заключенного глаза на мокром месте...

- А я? Почему я заплакал?

- А ты разве не заключенный?

- Хорошо. Но ведь Нуну тоже плакала?

- Она всех нас жалеет одинаково...

- Лимон, ты любил когда-нибудь?

- Любил. С первого до третьего класса любил одну девочку. Нелли ее звали... Когда учительница выстраивала нас парами, чтобы перейти улицу, мы всегда оказывались рядом...

- Потом?

- Потом ничего... Больше никого не любил. Не успеваю влюбляться часто меня сажают! - вздохнул Лимон.

- Значит, не любишь Нуну? - пристал я.

- Люблю! Еще как! Только не Нуну. У моей возлюбленной нет имени! Нуну, Манану, Кетино, Жозефину, Тамар - всех я люблю, понимаешь? Я женщину люблю, понимаешь? Женщину и красоту!

У меня отлегло от сердца.

- А Нуну очень красивая, правда, Лимон?

- Нет.

- Как это нет?!

- А вот так. Я и ты - заключенные, узники. И мы изголодались по женщине. Поэтому эта фельдшерица и кажется нам красавицей. А на воле она казалась бы самой обыкновенной девушкой.

- Что ты, Лимон! Такой красивой девушки я еще не встречал!

- Слушай, ты что, правда влюбился в нее?

- Еще как! - выпалил я и почувствовал, что краска залила мое лицо.

- Ва-а-а, значит, любит! - проговорил про себя Лимон.

- Люблю, Лимон, люблю! - подтвердил я.

- Снится?

- Как же она приснится, если я не сплю ночи напролет!

- Значит, не снится?

- Я видения вижу... Когда вы спите, я вижу, как она входит в камеру... То появится, то исчезнет...

Девдариани громко рассмеялся.

- Ты что? - удивился я.

- Вот теперь я верю, что ты не убийца.

- Почему?

- Потому что убийцы ночью видят мертвецов, а не женщин!

- А ты почем знаешь?

- Знаю...

- Откуда?

- Утром спроси у Тиграна. Он объяснит... А теперь - спать! - Лимон отвернулся к стене.

Прошло немало времени, а я так и не смог уснуть.

- Лимон! - позвал я.

- Ты что, еще не спишь, парень? Все носишься со своей Нуну?

- Да, Лимон, все с ней!

- Счастливый ты человек!

- Лимон, знаешь, по-моему, самое великое из всего, что создано на свете, - женщина!

- Может быть! - ответил Лимон после длительного раздумья.

- Самое великое из всего, что создано, - это азбука, знамя и гимн, ибо в них истоки свободы! - услышали мы вдруг голос Исидора.

Я вздрогнул.

- Вы тоже не спите, дядя Исидор? - спросил Девдариани.

- Нет.

- Почему?

- Убитый мерещится...

- Шутите, дядя Исидор!

- Нет, не шучу... Еще несколько ночей, и я, наверное, не выдержу, умру!

- Что вы, дядя Исидор, до смерти еще долгий путь! - успокоил его Лимон.

- Самый долгий путь тот, по которому идут и не возвращаются. Понял?

- Не понял...

- Жаль...

Исидор умолк. Молчали и мы. Тишина воцарилась в камере...

...Потом вновь явилось Солнце. Сегодня Светило было столь велико, что не смогло протиснуться сквозь решетку нашего окна. Оно, словно руку, протянуло свой луч, обняло меня, приподняло с нар и увело с собой...

ВИДЕНИЕ ВТОРОЕ

Нуну лежала на кровати навзничь, подложив под голову руки. Она смотрела на меня полуприкрытыми глазами, видя и не видя, как бы блуждая в смутных, далеких сновидениях. Я сидел на краю кровати и терпеливо ждал, когда она проснется окончательно, удивленная, присядет на постели, обнимет меня и скажет своим мягким грудным голосом: "Заза, мой Заза!.."

Долго сидел я затаив дыхание, а потом понял, что Нуну давно уже не спит, уже смотрит на меня своими большими черными глазами и вовсе не удивляется, что кто-то сидит на ее кровати и пожирает глазами ее красивую, обнажившуюся во сне грудь и что этот кто-то я, Заза Накашидзе.

- Ты пришел с солнечным лучом, да? - спросила она.

- Да.

- Но почему ты сперва не пошел к матери?

- Мать подождет... Куда мать денется?

- Бедные матери!.. Когда я стану матерью, а мой сын убийцей, мне тоже придется ждать... Куда я денусь? Верно? - Нуну рассмеялась странным, грустным смехом.

- Ты сомневаешься в моей невиновности? - спросил я с болью в сердце.

- Прошло два месяца - долгих, страшных два месяца ожидания. Два месяца могут превратиться в два года, в шесть, десять, пятнадцать лет...

- Я прошу тебя лишь об одном годе! Жди меня всего один год!

- Почему?

- За год все прояснится...

- А если не прояснится?

- Тогда ты свободна.

- А почему я не свободна сейчас?

- Сейчас ты обязана ждать!

- Я к этому делу непричастна! Я не несу никакой ответственности! И никто не вынудит меня ждать!

- Я также непричастен к этому делу, но меня заставляют ждать.

- Ты - заключенный, ты - в тюрьме.

- Ты тоже в тюрьме!

- Каким образом?

- Я - твои камера, замок и тюрьма.

- Ты обвиняемый, а я невиновна.

- С сегодняшнего дня ты также обвиняемая!

- В чем я обвиняюсь? Быть может, в том, что я каждый день прихожу сюда и даю тебе люминал? Но ведь таких, как ты, у меня сотни! Или в том, что я не отказала твоей матери, которая пришла ко мне ночью и коленопреклоненно умоляла меня передать тебе письмо? Но я сделала это не ради тебя, а ради твоей матери, которая в тот миг мне напомнила мою покойную мать... Я и не знаю, о чем говорилось в том письме...

- В том письме мать просила меня говорить правду и только правду.

- Почему?

- Потому что правда - источник свободы!

- А если ты - убийца? Я ничего не знаю о тебе. Кто ты? Откуда и зачем ты пришел в мою жизнь?

- Я - Заза Накашидзе, сын Ноя. Я и мой отец дали начало роду человеческому, и с тех пор ты - жена моя. Я люблю тебя миллион лет, и теперь я обвиняю тебя.

- В чем обвиняешь меня?

- В убийстве, воровстве, взяточничестве, измене Родине, прелюбодеянии.