Только не для взрослых - Ида Мартин

– А я Нину понимаю, – сказала Настя. – Иногда свои переживания бывает очень сложно объяснить.

– Объяснить можно что угодно. – Амелин машинально подтянул рукава свитера, и какое-то время я смотрел только на шрамы на его руках. – Достаточно назвать то, чего ты боишься больше всего. Вот ты чего боишься?

Настя задумалась:

– Я много чего боюсь. Но больше всего, наверное, что меня не за что будет любить.

– Ну вот. Этим можно объяснить почти все, что ты делаешь. Страхи мотивируют намного сильнее желаний.

– А ты? – Амелин перевел взгляд на Петрова.

– Наверное, быть неоригинальным и неинтересным.

– А я боюсь застопориться, – поспешил выпалить Дятел. – Попасть в западню, где нет выхода и решений. А ты, Никит?

– Не оправдать ожиданий, – не задумываясь выдал я.

Все посмотрели на Макса.

Но тот поднял ладони перед собой.

– Я ничего не боюсь.

– Хотите скажу, чего боюсь я? – Комната снова наполнилась Лёхой. – Я боюсь, что мы сегодня с Ванькой так и не споем.

Иногда я представляю, что моя жизнь – это сериал. А моя музыка в наушниках – саундтрек к нему. Я живу, и мне интересно, что же там дальше в следующей серии, куда еще занесет Никиту Горелова теперь? Во что он вляпается? Чему еще научится? Что нового полюбит и с чем расстанется? Мне страшно интересно, каким же он будет после того, как окончательно вырастет. И когда это произойдет? Какой он выберет путь? Кем станет? Что хорошего сделает?

Я стою на балконе в накинутой на плечи куртке, вдыхаю морозный воздух и разглядываю праздничные окна ночных домов. Почти везде мигают лампочки елок, веселятся люди, висит радостное ожидание. Через десять минут наступит новый год. И нечто новое, неизвестное, важное устремится в нашу жизнь. Все ждут, что это будет что-то очень хорошее, и я тоже этого жду.

В гостиной душно и шумно. Все собрались за столом, громко разговаривают и смеются. Папа, Аллочка, Дятел, бабушка и мама с Игорем. Они привезли с собой Алёнку, и, пока ее не уложили спать в нашей с Дятлом комнате, мы играли с ней весь вечер. Она уже вовсю ходит и тянет в рот все, что удается схватить. Но больше всего ей понравилось драть за кудряшки Дятла и откручивать ему нос. От этого Ваня так заливисто смеялся, что я поначалу никак не мог определить, кто из них издает эти писклявые звуки.

У нас искусственная елка со старыми игрушками, которые бабушка покупала еще в папином детстве. Но игрушкам время только на пользу. Каждый год, доставая их, я радуюсь как маленький. Золотисто-красные, будто облитые глазурью, часики, мальчики-космонавты в сияющих шлемах, серебристые шарики в виде спутников с красной надписью «СССР» на боку, пряничные домики, золотая рыбка, фиолетовый попугай на прищепке, сосульки, грибочки, леденцы, еще много-много классного и по-настоящему раритетного. Мне бы хотелось, чтобы эти игрушки сохранились и до наших с Дятлом детей.

Зато старый пылесос папа все же решился и выкинул. Бабушка еще не знала, но под елкой стояла большущая красиво упакованная коробка. И я не сомневался, что в ней.

Насчет Дятла и фитнес-центра я папе не сказал, а придумал кое-что получше: договорился с Игорем, что он его бесплатно тренировать будет. Игорь был не против – он давно считал, что на Ваню «больно смотреть».

У нас хорошая семья. Не идеальная, потому что идеальные бывают только в сериалах, а нормальная, жизненная. Чуднáя немного, но куда же без этого?

Я собираю ладонью с перил горсть снега и сжимаю в кулак. Так сильно, что между пальцами начинает сочиться вода.

Впереди – долгая новогодняя ночь, поздравления, желания, подарки, горка, фейерверки, смех, поцелуи, снежная битва. А за всем этим бесконечное множество всякого другого разного длиною в целую жизнь. В уходящем – непростые времена, перемены, знакомство с собой, с другими и миром. Я не жду, что мне всегда будет открыт зеленый коридор, но уверен, что теперь все станет понятнее и легче.

Я вдыхаю этот волшебный воздух еще глубже, чтобы наполниться им без остатка.

В последний раз в этом году окидываю взглядом наши дружные панельки, заснеженный дворик, малюсенькие машинки, праздничную желтизну ночного неба – и, открыв балконную дверь, делаю шаг навстречу новой, неведомой жизни. Жизни в следующем, наступающем году.

В руках Игоря взрывается бутылка шампанского.

Все вскакивают и кричат, чтобы я поторапливался.

Хватаю бокал и подставляю его под пенистую струю.

– Ура-а-а! – кричу вместе со всеми и чокаюсь со звоном, в каком-то счастливом, азартном упоении. За окном один за другим рассыпаются брызги цветных фейерверков.

– С Новым годом! – восклицает мама.

– С Новым годом! – вторит ей Дятел.

– С новым счастьем! – откликается Аллочка.

– Тише, ребенка разбудите, – одергивает их бабушка.

– Бабушка! – Дятел обхватывает ее за шею здоровой рукой, крепко целует в обе щеки и кричит на ухо: – С Новым годом же! С новым счастьем!

Разговаривать я не могу – только шепчу, изъясняюсь жестами или пишу сообщения. Горло распухло, и глотать очень больно. К счастью, аппетита особо нет. Поэтому на всякие вкусности, которые Артём набрал в ресторане, смотрю совершенно спокойно.

За столом пока только я. Макс еще возится на кухне: ставит охлаждаться шампанское, раскладывает канапе, моет фрукты. Лана крутится вместе с ним. Артём уехал еще днем и, судя по всему, приглашенный Максом Лёха с девушкой придут раньше него.

Сегодня первый день, когда температура спала, но к вечеру начала снова подниматься. Голова гудит, глаза слезятся. Носовыми платками забиты все карманы.

Врач сказал, что нужно потерпеть дня три, а потом все пойдет на поправку.

И я терплю. Без проблем. Мне хоть и плохо, но на самом деле очень хорошо. Я дома. Мы дома. Нас больше никто не ловит и не угрожает. Мы в тепле, покое и готовимся встречать Новый год.

Макс поставил на стол две свечи в стеклянных вазах, и отблески пламени волшебно переливаются, отражаясь в их стенках. На плазменной панели без звука идет новогодняя передача. Из колонок музыкального центра доносится годовой хит-парад «Европы Плюс».

Повидаться с папой и попрощаться с мамой, увы, не получилось, но хорошо, что они не видят меня заболевшей и не знают о случившемся. Я позвонила им по скайпу вчера. Про горло пришлось признаться – ведь говорить я тогда уже не могла, а в остальном старалась выглядеть бодро и весело, занавесив ссадину на брови волосами. И хотя мама наверняка поняла, что я болею, при