Только не для взрослых - Ида Мартин

своей области и его хотят заполучить все ведущие компании рынка. Герасимов устроится прорабом, заведующим складом или инженером-механиком – главное, чтобы поменьше суеты, людей и абстрактных разговоров. Он женится после тридцати, купит дом в Подмосковье и заведет двоих мальчишек-погодков.

Я даже себя могу представить через двадцать лет – это самое простое. Я стану похожа на свою маму, с единственной лишь разницей, что ранних детей я заводить не собираюсь, а когда они у меня все же появятся, буду включать им музыку с самого рождения и никогда не оставлю одних в темноте.

Вот только Амелина представить в будущем никак не получается. И, сколько я ни силюсь, не могу увидеть его ни серьезным, ни деловым, ни окончательно взрослым – в том смысле, в каком это принято понимать. Потому что когда-то давно он уже вырос. Резко, трагично и необратимо; вырос, сам того не желая, не имея возможности осознать и оценить эту взрослость. Побывав там однажды, он вернулся и больше никуда не торопился.

Раз он сказал мне, что все, на чем стоит маркер «только для взрослых», – слишком предсказуемо, однообразно и правдоподобно до такой степени, что жить с этим грустно и совершенно неинтересно. И что взрослый человек – это тот, кто перестал верить в счастье, но несмотря на это продолжает осознанно стареть – просто потому, что так надо.

Я не спорю, поскольку смогу подтвердить или опровергнуть его слова, лишь когда составлю об этом свое собственное впечатление.

Но я тоже никуда не тороплюсь. То, что сейчас, происходит именно сейчас.

И там, в далеком своем взрослом будущем, я никогда не сбегу из дома, не ввяжусь в сумасшедшую авантюру, не устрою похищение и ни с кем не подерусь.

Это я знаю точно. Я же не дурочка какая-нибудь.

Но сейчас я хочу, чтобы было именно так, как есть. Сегодня и сейчас. В этой объективно-субъективной реальности, с ее волшебными картинами, исполнением желаний, похищениями, побегами, таинственными домами, жуткими опасностями, волками, вебкамщиками, голубями, потерянными мальчиками и чудаковатыми старушками. В той реальности, где, что бы ни происходило – пожар, обрушение или потоп, – обязательно случается «хеппи-энд» и все живут «долго и счастливо».

В реальности, где стихи способны заглушать любую боль, а от силы любви можно умереть и тут же возродиться заново. И где забавный снежный челлендж из пустяковой мальчишеской забавы вдруг превращается в акт преодоления, освобождения и роста.

Я знаю, что должна немедленно остановить Амелина, собирающегося ответить на вызов Артёма прямо посреди улицы под фонарем. Знаю, что у него слабое горло и что раздеваться в такой мороз – безумие, а проходящие мимо люди считают нас распущенными и пьяными. Однако вместо этого, глядя, как он размашисто раскручивает над головой пальто, смеюсь и говорю, что он потомственный стриптизер и что Мила может им гордиться.

Я помню, что у него шрамы по всему телу и он стесняется их показывать, помню, что он обещал стать «нормальным», и про суд тоже помню.

Но вместе с тем я также чувствую, что ему это очень важно, просто необходимо, именно сейчас. Быть, жить, существовать, наполняться жизнью, освободить в себе место для всего того нового, что ему еще только предстоит испытать. Радоваться, любить и быть счастливым.

Мне смешно и потому, что Артём и Тифон, затмить которых он так старается, действительно высоко оценят его безрассудство, и Лёха оценит, и Макс, и Никита, ведь, какими бы взрослыми, серьезными и крутыми они ни казались, эти парни все еще здесь, в этой особой, не предназначенной для взрослых реальности, где возможно все и куда мы потом больше никогда не вернемся.

Я дожидаюсь, пока он, избавившись от худи, не останется в одной футболке, а потом, чтобы побороть в себе желание вмешаться, отворачиваюсь и медленно иду по искрящейся в свете фейерверков и фонарей пешеходной дороге. Я слышу за спиной их смех и как вскрикивает от прикосновений снега Амелин. И как Герасимов кидается в него снежками, а Марков ехидным голосом убеждает, что челлендж необходимо передать Соломину.

На проезжей части полно машин и черный асфальт блестит влагой. Сугробы на обочинах усыпаны конфетти, серпантином и пеплом бенгальских огней. В воздухе мне чудится аромат белых роз, и сердце тает как расплавленный воск. Я никак не могу унять необъяснимое трепетное волнение, охватившее каждую клеточку моего тела просто оттого, что все это сейчас со мной происходит.

Сзади слышится топот ног. Костик догоняет и продевает ледяные пальцы сквозь мои.

– Ты дурак, Амелин, – говорю я. – Заболеешь – я с тобой нянчиться не буду.

– Ну уж нет! – смеется он. – Теперь так легко ты от меня не отделаешься.

И мы идем, не расцепляя рук, до самой горки.

Н. Заболоцкий. Начало зимы.

М. Светлов. Смерть.

В. Луговой. Песня Маши и Вити.

Г. Иванов. В комнате твоей…

Е. Шкловский. В новогоднем лесу.

Т. Петухова. Зайкино письмо.