Проклятая весна - Эш Дэвидсон

Я не горжусь этим, но я завидовала. Для него это было пустяком – починить крышу. Он бы для нее сто крыш починил. Я видела это тогда, когда мы садились ужинать, и позже, когда он стоял у раковины, намыливая наши тарелки. Я видела, как он наблюдал за тем, как она подбрасывает на коленях Марлу – по кочкам, по кочкам, по маленьким лесочкам. Его сердце уже билось для нее.

Не поймите меня неправильно, я люблю своего мужа. Но у Коллин и Рича все было по-другому. И если у нее есть он, то зачем ей нужна я?

Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя. Но потом мы продали домик, появился Карпик, у нее была своя жизнь там, с ним, и она была счастлива. Коллин такая тихая, что трудно сказать, если не знаешь ее по-настоящему, но я это видела. Она всегда хотела жить такой жизнью. Несмотря на все взлеты и падения, она была счастлива.

Даже если я доживу до ста лет, я все равно никогда не забуду выражение ее лица, когда Харви подъехал к дому. Как будто какая-то ее часть знала. Так же, как она знала в тот день в школе. Но на этот раз это я схватила ее за руку и держала. Когда Харви приблизился, она отступила назад. Свободной рукой она сжимала свой живот, качая головой. Нет. Нет. Нет. И она сжимала и разжимала ладонь, как будто передавала быстрое, паническое сообщение.

Рич! Рич! Рич!

«Это займет несколько дней, – сказал Харви. – Нужно раздобыть лодку, водолазов».

Нет. Коллин покачала головой. Нет. Как будто Харви мог ошибаться.

«Коллин, это видели собственными глазами», – попытался образумить ее Харви.

Она дернула меня за руку, отступая назад. Бедный Харви. Я отступила вместе с ней. Думаю, какая-то часть меня все еще верила, что моя старшая сестра может все исправить. Что мы можем сделать шаг назад и бордюр будет на месте. Что мы можем повернуться и войти обратно в двери школы и все будет по-прежнему.

Коллин

В доме пахло по-другому: дровами и жареными яйцами, забытыми на плите, как тогда, когда она только переехала жить в дом Рича. Звяканье ключей, опущенных в чашу с агатами. Пустые комнаты. Ей все еще казалось, что он будет ждать ее, когда она вернется домой. Он постучит ботинками по крыльцу, стряхивая грязь, и войдет. Спросит ее: «Как прошел день?»

Она помогла Карпику снять похоронную одежду и уложила его в постель. В ванной она сняла серьги. Из ее груди вырвался всхлип. Она включила кран и пустила воду. Весь день она сдерживалась. Теперь она села на унитаз и заплакала.

Потом она умыла лицо и приготовила тосты. Она вынесла кастрюлю из кухни на крыльцо и давила на ручку насоса, прицепленного к пятигалонной бутылке, пока не полилась вода.

Врученная ей маленькая металлическая урна напомнила холодный термос. Могила находилась в западном углу кладбища, рядом с его родителями, под плакучей ивой, листья которой устилали землю. Она принесла в дом хорошую воду.

На заднем дворе она покормила ужином старого пса. Ноздри покраснели. Болели опухшие веки. Пока пес ел, она гладила его по загривку, успокаивая, как это делал Рич. Она смотрела на желтый квадрат оконного света.

Снаружи все выглядело как обычный дом.

Высокие травы гладили ее ноги своими холодными мокрыми хвостами. Рич не косил траву с тех пор, как…

Она прижала ладони к глазам.

Наконец она вошла в дом. Один за другим она выключала свет, пока не встала в дверях темной спальни.

«Сможете ли вы сами вести машину?» – спрашивали ее после службы. Никто не спросил: «Сможете ли вы рубить дрова, менять масло, вырастить сына без отца?» Не: «Сможете ли вы жить?» Как будто вождение – это единственное, что ей придется научиться делать без него.

Она села в кресло-качалку. Ей не хотелось ложиться. В ее снах бесконечно звонил телефон. Она просыпалась со вздохом утопающего и протягивала руку через его пустую подушку. Иногда, в тумане полусна, ей требовалось мгновение, чтобы все вспомнить.

Она раскачивалась в кресле-качалке под ритм колыбельной, которую когда-то пела Карпику: «Тише, малыш, не говори ни слова». В любой момент она могла услышать шелест шин пикапа Рича по гравию, звон ключей в деревянной миске. Кресло поскрипывало на полозьях, продолжая тихое бдение.

После полуночи она наконец забралась в постель и достала из-под одеяла последнюю рубашку, в которой он спал, извлеченную из корзины для белья. Она все еще пахла им.

«Сегодня у меня двенадцатая неделя».

Она провела ладонями по животу, как это мог бы сделать Рич. Закрыла голову руками.

«Рич, вернись. Не оставляй меня здесь. Я сама не справлюсь. Пожалуйста. Вернись».

Коллин

Энид зашла в гости, принеся с собой курицу-гриль и последний зарплатный чек Рича. Еще она принесла с почты целую пачку конвертов.

– Я могу остаться на какое-то время, – предложила она.

– Мы в порядке, – ответила Коллин.

Было много бумажной волокиты. Отстоять очередь в окружной отдел здравоохранения за свидетельством о смерти Рича. Бумажку ей в итоге выдали. Если бы только она могла обменять ее на своего мужа, найдя нужный кабинет. Были запеканки. На коврике оставили банановый пирог с кремом. Коллин накрыла запеканки фольгой и сложила их в холодильник. Когда морозилка заполнилась, она их выбросила.

Харви зашел ее проведать и сел, положив шляпу между коленями.

– Я не могу заснуть, – призналась она. – Я все время думаю…

Океан, заливающий окно, в которое он продолжал ломиться, его паника, когда над головой померк свет, его горящие легкие, его последний глубокий вдох.

– Он умер еще до того, как упал в воду, – заверил ее Харви.

– Откуда вы знаете?

– Я патрулирую эту дорогу уже тридцать лет. Видел много аварий. Он ничего не почувствовал, Коллин. Я вам клянусь.

Коллин вытерла глаза.

– Как там Карпик? – спросил он, чтобы сменить тему.

Она покачала головой. То он вроде бы был в порядке, а уже через несколько минут забирался к ней на колени и обхватывал ее руками. Когда же это все закончится?

* * *

Дон и Гейл Портер принесли канистру с бензином. Дон вышел на задний двор и подстриг газон.

Дот принесла шарлотку.