Юрий Черняков - Узбекский барак

- Ты бы хотел там жить?

- Да... - кивнул он.

- Там только что освободилась большая, теплая и сухая комната! - Мать говорила негромко, оглядываясь по сторонам. - В этой квартире есть еще небольшая комната и только одна семья соседей! Там водяное отопление, а это значит - не надо доставать торф и дрова! Уборная там же, в квартире, тебе не придется бегать на улицу! Если переедем туда, мы вырвемся из этого проклятого барака!

- А скоро переедем?

- Все зависит от Вовочкиной мамы. Сейчас мы к ней идем. Я тебе уже говорила. У него сегодня день рождения. Поэтому я прошу: поиграй с ним, пожалуйста!

- Не хочу... - захныкал он.

- Послушай... Думаешь, мне туда хочется? Думаешь, мне там приятно? Я так намучилась с твоими болезнями! - Ее голос дрогнул, она отвернулась, вытерла глаза. - Я знаю, ты не выносишь Вовочку... Но он же не виноват, что таким родился.

- Мам, не плачь...

Они вошли в дом дирекции - гулко хлопнула дверь подъезда, в нос ударил запах кошачьей мочи - поднялись на третий этаж, там открытая дверь, возле которой курят. В полутемной и душной передней много пожилых, толстых женщин, несколько мужчин.

Из дальней комнаты доносятся голоса детей... Мать с кем-то разговорилась, слов не разобрать, но, судя по тону, она перед кем-то оправдывается...

- Никак наш Игорек с мамой пожаловали! - раздался из глубины комнат низкий, почти мужской голос, и навстречу вышла сама хозяйка, Нина Константиновна, высокая, костистая, с темными усиками на верхней губе и будто провалившимися тусклыми глазами.

- А мы вас заждались. Уже думали, совсем не придете! Вовочка так хотел увидеть Игорька, вы просто представить не можете! Сидит, чуть не плачет, ничего в рот не берет, все спрашивает, скоро ли придет.

И сразу женщины, ее окружавшие, усердно закивали, точно голодные куры, которым отсыпали зерна: да-да, совсем ничего не ест.

Немигающие глаза Нины Константиновны реагировали отдельно от хозяйки.

Игорь Андреевич вспомнил, что рассказывала о ней мать. На заводе парторг Нина Константиновна Салтанова, прозванная Салтычихой, появилась перед концом войны. Однажды мать слышала, как при всех она накричала на директора и его окружение. Еще про Нину Константиновну говорили, будто мужа, заводского военпреда, она выгнала сначала из дома, а потом с завода. Он крутил амуры с молоденькими работницами ОТК.

Игорь Андреевич поймал себя на том, что если сорок с лишним лет назад ему совсем не хотелось видеть Вовочку, то сейчас, напротив, испытывал он нетерпеливое любопытство.

И вздрогнул - тогда и сейчас, - едва его увидел. Вовочка - типичный даун с покатым лбом и отвисшей челюстью - был особенно омерзителен в своих ярких и дорогих обновах, сидя во главе стола рядом со сверстниками.

С его нижней губы свешивается коричневая от шоколада слюна. Как всегда, Вовочка жует не переставая и тем опровергая сетования по поводу потери аппетита. А недоеденные пирожные и конфеты, доставленные из Свердловска, протягивает, требовательно мыча, окружающим.

Через много лет, вспоминая этот день рождения у Вовочки, мать сказала о Нине Константиновне: она приближала к себе матерей-одиночек со схожей судьбой и умела быть благодарной каждой, кто проявлял понимание. Зато была безжалостна к тем, кто не мог скрыть отвращения к ее больному сыну. Это было ее идефикс: те, кого она облагодетельствовала, должны были в полной мере отработать искренним сочувствием.

...Тогда он постарался спрятаться за спины других детей, но Вовочка сразу его заметил. И уставился, перестав жевать. Теперь так и будет смотреть, не замечая других детей, игрушек и подарков.

...Именинник еще шире раскрывает рот, обнажая недоразвитые, гнилые зубы, и что-то жизнерадостно мычит, указывая на Игоря своей матери.

- Да, да, конечно, - обнимает и целует его Нина Константиновна, наконец-то наш Игорек пришел. А мы уж думали, он совсем нас забыл... А теперь давай посмотрим, что он нам принес!

Она говорит это громко, приглашая всех, и гости дружно, отодвигая стулья, встают из-за стола, толкаясь и жуя, окружают мать, а она долго путается с пеньковой бечевкой, развязывая пакет.

- Ну, я так и думала! - всплескивает руками Нина Константиновна. - Вы только посмотрите: все тот же самолет из отдела подарков нашего универмага...

И кивает в сторону других, точно таких же самолетов, принесенных гостями, грудой лежащих на отдельном столике.

- Теперь у нас целая эскадрилья! Но наш Игорек в этом не виноват, правда, сыночек? - спрашивает она у Вовочки. - Он еще маленький, сам подарки не выбирает. 3начит, будет у тебя еще один самолетик... А теперь угости его.

Она берет Игоря за локоть, больно сжимает, подводит к сыну. Ее лицо (сейчас он явственно видит это) просветлело, как у жрицы, приносящей жертву своему божеству.

Главное, не смотреть Вовочке в глаза... Он жмурится, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать гнилостный запах изо рта... И все равно не выдержал, посмотрел. И вздрогнул - тогда и сейчас, - встретив взгляд Вовочки в упор. Это был злорадный взгляд, видевший его насквозь. Но длился не больше мгновения, и потому осталось недоумение - это было или только показалось? Взор Вовочки снова стал блуждающим и бессмысленным, лицо расплылось улыбкой идиота, и он шумно втянул отвисающие сопли.

Вовочка протягивает ему кусок надкусанного пирожного, ощерившись еще больше.

- А можно я? - вдруг восклицает мать, отодвинув Игоря за спину. - Я только попробую! Можно? Никогда такого не ела...

И буквально выхватывает пирожное из рук именинника, готового расплакаться, и откусывает то место, где еще были заметны следы его зубов.

- Как вкусно... - она протягивает остаток Игорю. - Ешь!

И тут же выбегает.

Потом он долго искал мать, ходил по комнатам, где было шумно и много пьяных, поющих песни под радиолу. И только по взглядам гостей скорее почувствовал, чем понял: она находится за запертой дверью уборной, откуда доносятся утробные звуки, перемежаемые стоном.

Увидев его, какая-то женщина принялась стучать в дверь.

- Лариса, открой, твой Игорек тебя ищет!

11

Всякий раз, вспоминая об эвакуации, мать избегала рассказывать эту историю. Игорь Андреевич сам все помнил, и ему не хотелось снова это пережить в очередном запечатлении, вызванном доктором Фроловым из его памяти.

После того, как он наяву увидел узбеков возле местного рынка, мать специально стала водить его туда, полагая: чем чаще будет их видеть, тем будничнее они ему покажутся. И перестанут пугать во сне.

Узбеки по-прежнему медленно и неумело копали свою траншею, реагируя на крики и угрозы кривого, как старая заезженная кляча на облепивших ее слепней. Пленные немцы его игнорировали, как если бы он был посторонним.

Однажды, когда Игорь с матерью уходили с рынка, они услышали по-детски тонкий вскрик, затем яростный мат кривого. Обернувшись, они увидели, как кривой палкой бьет какого-то узбека.

На них молча смотрели. Избиваемый свалился в траншею и кричал оттуда все тише и жалобнее. Заплакала от страха чья-то девочка. К ней тут же присоединились другие дети, а Игорь потянул мать за руку: "Мам, домой...".

Избиваемый уже не кричал. Кривой не ругался, и только видно было его взлетающую над траншеей палку, и слышались глухие удары.

И тут все увидели, как высокий немец, белокурый и мосластый, что-то выкрикнул по-немецки, отшвырнул лом и спрыгнул вниз в траншею. Оттуда сначала вылетела палка, потом пленный выбрался сам и рывком вытащил кривого наверх за шиворот.

Тот кричал, пятясь и хватаясь за кобуру. Его лицо было перекошено от растерянности и страха.

Пленный схватил его за руку, заломил и упал с ним в грязь. Кривой дико заорал, потом послышался хлопок выстрела, и серый дымок вспорхнул над ними. Пленный вскочил, в его руке был пистолет, и толпа шарахнулась, в панике стала разбегаться в разные стороны.

Мать тащила за собой Игоря к ближайшему бревенчатому складу. Прежде, чем они спрятались за угол, раздались трели свистков, и со стороны завода показались милиционеры и солдаты с автоматами.

Мать стояла спиной к почерневшим от сырости бревнам, прижимая к себе Игоря. Потом не удержалась, они выглянули из-за укрытия.

Толпа, в большинстве женщины и инвалиды с рынка, теперь возвращалась, окружая милиционеров и пленных. Игорь успел заметить, как высокий немец что-то протянул милиционеру. Кажется, это был отобранный пистолет. И когда тот его осторожно взял, кривой вдруг схватил брошенный лом и снизу вверх, будто штыком, ударил пленного в живот. Тот коротко вскрикнул, согнулся вперед, присел на корточки, потом ткнулся лицом в землю.

- Бей их! - заорал какой-то одноногий инвалид и ударил костылем другого пленного.

И тогда женщины, истерично крича, набросились на немцев. Плача, они били их, царапали и плевали им в лицо, швыряли в них все, что попадалось под руку.

Немцы не сопротивлялись, только стояли, подняв руки и втянув головы, но это приводило толпу в еще большее неистовство.