Юрий Нагибин - Председатель

- Конечно, могло быть хуже, ведь Аню тоже могли взять... Знаешь, Егорушка, когда побываешь там, на многие вещи смотришь другими глазами.

- Ты кем работал там? - переменил разговор Трубников.

- Сперва на лесоповале, затем банщиком и под конец дорос до счетовода.

- Вот, будешь у нас бухгалтером.

- И буду, где наша не пропадала!

По актировкам,

врачей путевкам,

я покидаю лагеря...

- тихо и тоскливо запел Кочетков.

И вот, я покидаю

Мой обжитый край!..

Зрачки острых глаз Трубникова жестко сузились, он словно боится, что Кочетковым овладеет расслабленность.

Никогда, никогда не сольются

День и ночь в одну колею...

- запевает он твердым, почти злым голосом.

Никогда не умрет революция,

Не закончив работу свою.

Старая революционная песня доходит до сердца Кочеткова. Задумчиво улыбаясь, он тихо подпевает:

Не закончив работу свою...

- ...Помогать? Нет, не будем! - резко говорит Трубников.

Он сидит в своем кабинете за письменным столом. Напротив него Сердюков, председатель колхоза "Маяк", мужчина с буденовскими усами. За другим столом, стоящим под углом к первому, наклонился над картой полей Игнат Захарович, бывший слепец. Он что-то помечает на карте полей.

- Не по-партийному это, Егор Иванович! - вздыхает Сердюков и утирает большим клетчатым платком вспотевший лоб.

- А хозяйствовать, как у вас в "Маяке", - это по-партийному?

- Зашиваемся мы с сенокосом. А у нас обязательства... - тянет свою погудку Сердюков.

- Хочешь на чужом горбу в рай въехать? Не выйдет. Почему вы зашиваетесь?

- Людей не хватает.

- А куда же они делись?

- Разбрелись по белу свету, - поднял над картой голову Игнат Захарович. - Кому охота за одни палочки спину гнуть?

- Не за одни палочки, - поправляет своего бригадира Трубников. - У Сердюкова, считая его самого, три Героя Соцтруда и восемь орденоносцев.

- Полно зубы скалить! - не выдержал Сердюков. - Который сознательный колхозник, патриот своей Родины, для любимого государства... - Он запутался в пустословии.

Трубников закончил за него:

- ...Может питаться святым духом.

- Так отказываешь?

- Нет, не отказываю.

Председатель "Маяка" задышал, как окунь, лицо его озарилось восторженной улыбкой.

- Егор Иванович, ангел, мне бы хоть десяток мужичков!

- Об этом и думать забудь, - холодно перебивает Трубников. - Ставь вопрос перед своими колхозниками, чтобы "Маяку" с "Трудом" жить под одной крышей. И нам польза, и государству.

- Хитро придумал, Егор Иванович! - прищурился Сердюков. - Не можешь ты моей славы переварить.

- Какая там слава! - устало махнул рукой Трубников. - Хочешь, я под тебя пойду замом или парторгом?

- Хитер, хитер! Да на каждую хитрую рожу у нас перехитрик есть. У тебя голосов больше - стало быть, тебя и выберут.

- Ты дело говори: будет польза, если объединимся?

- Понял я тебя, - не обращая внимания на слова Трубникова, говорит Сердюков. - Думал, хоть горе тебя смягчило, а ты еще лютее самолюбием стал.

- Ты мое горе не трожь, - сухо говорит Трубников. - А вот о разговоре нашем подумай...

- Дядя Егор! - В кабинет влетает Алешка Трубников. - Беда! - Он осекся, увидев, что Трубников не один.

- Давай, что там у вас? - И Трубников подал руку Сердюкову.

Но тот не торопился уходить, заинтересованный паническим сообщением Алешки.

- Нюрка Озеркова грозится все руководство перестрелять! - выпаливает Алешка.

- Что ж, мысль интересная, - так же хладнокровно говорит Трубников. - А за что?

- За Ваську!

- За какого Ваську? Ширяева, что ли?

Трубников поднялся из-за стола и вместе с Игнатом Захаровичем и Алешкой выходит из правления. Сердюков следует за ними.

- Да за бычка Ваську. Его на бойню хотели гнать, а она заперлась в телятнике, берданку отцову высунула. "Убью, говорит, всякого, кто подойдет". Бригадир сунулся, она как ахнет!

- Бычок этот без дыхания родился, - с улыбкой говорит Игнат Захарович, - она его выходила, ухаживала, как редкая мать за своим дитем

- Сильна дисциплина у вас в колхозе! - тоном превосходства замечает Сердюков.

Трубников долго, внимательно изучает взглядом Сердюкова

- Что уставился? Нешто на мне нарисовано?

- Да глупость.

- Вот те на! Опять ты умный выходишь, а я дурак?

- Конечно, надо бы понимать: любовь к делу выше дисциплины.

Они походят к телятнику и застают тут странную картину: из маленького окошка под стрехой торчит ствол берданки, а над ним горят два огромных, яростных девичьих глаза.

По-пластунски, укрываясь за кусточками, неровностями земли, к телятнику ползут длинновязый Коршиков, скотница Прасковья, толстомордый парень Миша Костырев.

Полюбовавшись этим зрелищем, Трубников крикнул:

- Отставить атаку!

"Ползуны" поднялись, отряхивая подолы и брюки, а Трубников направляется к телятнику.

Ствол ружья переместился, целя в грудь председателю.

- Не подходите, дядя Егор, стрелять буду!

- Хватит бузить, выходи.

- Не выйду!.. Не дам Ваську!.. - со слезами кричит девушка. - Я его из соски поила!.. Не подходите!..

- Да уймись ты! Не тронут своего Ваську. Я велю другую животину сдать.

Ствол опустился.

- Правда?.. Не обманете?.. - детским баском говорит Нюрка

- Слово!

- Тогда я его покамест к себе заберу.

- Валяй.

Дверь сарая распахивается, и с ружьем наперевес выходит Нюрка, стройная, тонкая девушка с загорелыми ногами и гордо поставленной головой. За ней трусит, как собачонка, рыжий бычок со звездочкой на плоском лбу.

- Что, взяли? - с вызовом бросает Нюрка своим преследователям и торжествующе палит в воздух, как: бы салютуя своей победе...

Никто и не заметил, как Коршиков оказался на земле. Поднявшись, он желтым пальцем погрозил Нюрке.

Ты эти ухватки брось - по руководству стрелять!

Трубников оборачивается, ищет кого-то взглядом.

- А где этот... герой? Поучился бы, как надо к колхозному делу относиться.

- А он понял, что убивства не будет, да и убег, - говорит Игнат Захарыч.

Подходят Коршиков и скотница Прасковья.

- Хорошая девушка, - говорит Трубников о Нюрке. - Вот бы ее сюда заведующей.

- Да, не мешало бы омолодить наш комсостав, - говорит Игнат Захарыч. У нас вон тридцать пять человек десятилетку окончили, а еще никто к месту не определен.

- Опять же - люди с образованием, не то что мы, - встряла Прасковья.

- Ну, не прибедняйся, старая. А вообще я и сам думал, что надо молодых выдвигать. Да вас, чертей, обижать не хотелось. Ждал, когда сами заговорите.

Старики улыбаются - им приятно такое отношение не склонного к чувствительности Трубникова.

- Вот и дело, - подводит итог Игнат Захарыч. - Построишь санаторию будем в хвойных ваннах плавать.

- И я буду плавать, - встревает Прасковья.

В это время подкатывает запыленный "Москвич" и круто тормозит.

- Егор Иваныч, принимайте гостя! - вылезая из машины, говорит Клягин. Московский корреспондент.

Трубников сразу мрачнеет.

- Вез бы его в "Маяк".

- У него тема тонкая, - простодушно говорит Клягин. - "Растет благосостояние колхозников".

- А-а! Тогда ему в "Маяке" и делать нечего! - усмехается Трубников.

Подходит корреспондент, дородный, солидный, не первой молодости, здоровается с Трубниковым, проницательно заглядывая ему в глаза

- Знакомьтесь, - говорит Клягин.

- Коробков.

- Трубников. Чем могу служить? Корреспондент тянется за блокнотом.

- Прежде всего, меня интересуют ваши, соцобязательства и цифры.

- Спрячьте книжечку, поживите у нас, познакомьтесь с хозяйством, с людьми, тогда поговорим.

- Задание оперативное, - значительно говорит корреспондент. - Материал должен быть в субботнем номере

- Так не пойдет... - начал было Трубников.

- Это задание оттуда... - И вместо положенного слова "сверху" корреспондент тычет пальцем в небеса.

- Понимаешь, Егор Иваныч... - И Клягин тоже указывает перстом вверх.

- Прасковья! - кричит Трубников. - Веди товарища в правление! - И, повернувшись к корреспонденту: - Там вся наша цифирь вывешена...

Гордая поручением Прасковья уводит корреспондента.

Вдоль межи, делящей льняной массив на два поля, идут Трубников и Клягин. В стороне их поджидает "Москвич". Поля резко отличаются одно от другого. На одном лен высок, густ и строен, на другом - низкоросл, редок, да к тому же поклонился земле. Оба поля не бедны сорняками, но на первом идет прополка, там трудятся с полсотни-женщин, на другом ничто не мешает пышному цветению сурепы.

- Убедительно? - спрашивает Трубников. - Или дальше пойдем?

Клягин рассеянно покусывает травинку.

- Никакой Америки ты мне не открыл, - говорит он нехотя.

- А я не Колумб, я хозяйственник, и повторяю: надо нам с "Маяком" объединиться.

- Едва ли тебя поддержат, - так же вяло и рассеянно говорит Клягин. Сердюков о районе думает, а ты, Егор Иваныч, только о своем колхозе. Когда в районе с планом туго, Сердюков все как есть отдает, а из тебя зернышка не вытянешь.