Дороги наши - Константин Викторович Еланцев

Лёка

 Мы сидим с ним возле небольшого костерка, разожжённого прямо во дворе полуразрушенного дома. Дом ломают уже второй год, поэтому кое-кто оборудовал территорию под место временного проживания. "Кое-кто" – это Лёка. Он бомж. Сравнительно молодой, лет сорока мужичок.

Заросший, но с аккуратно расчёсанными волосами. Для этого у него есть подобранная  где-то расчёска. Он периодически вынимает её из нагрудного кармана клетчатой рубашки.

 Я случайно забрёл в этот дворик. Искал убежавшую Сайгу, свою собаку, с которой гуляю каждый вечер. Сайга дружелюбна, умна, и ,как всякая немецкая овчарка, полна благородства, чтобы обращать внимание на незначительные, по её мнению, нюансы. Поэтому я иногда позволяю ей  бегать без поводка, предварительно всё же надев намордник.

 Лёка бомж со стажем. Уже лет пять скитается  по укромным  местам городка, редко выходя на центральные улицы. Разве что для поиска пропитания. Да и то иногда приходится отвоёвывать примеченный мусорный контейнер, который  неформально "закреплён"  за определённой  группой бомжей, ютящихся где-нибудь поблизости.

– Ты думаешь, я всегда бомжом был?– Лёка вопросительно поднимает свои удивительно строгие глаза и смачно плюётся в сторону.,– Ничего подобного!

И семья была, и дом, и работа…Даже перспектива карьерного роста была!

 Я Лёку не перебиваю. Мне почему-то симпатичен этот много повидавший, наверное, в жизни человек.

– Читал в газетах криминальные репортажи с мест событий? Нет, не в центральных, в областных? Алексей Мартынюк! Это я,– Лёка многозначительно

поднимает указательный палец и показывает им в начинающее темнеть вечернее небо,– Только никому моя правда оказалась не нужна. Там свои правила игры.

У прокуроров, у следователей, даже у свидетелей… Короче, турнули меня из газеты. В другие не устроиться – я же личность известная!

 Лёка крякнул и надолго задумался.

– Вот и запил с горя. Месяц, два, полгода. Дома сам понимаешь – прохода не дают, слёзы, скандалы… Только дочка моя, Анечка, подойдёт молча, когда я на полу  в прихожей валяюсь, присядет ко мне и гладит по голове своей маленькой ручонкой. И такая обида на меня навалится, такая жалость к дочке возьмёт, что завою по-волчьи. А она, бедненькая, отскочит от меня и тоже ревёт…

 Лёка закуривает сигарету из новенькой  пачки, что я отдал ему в самом начале нашего знакомства, и снова надолго замолкает.

– Так и ушёл из дома. Ночевал, где придётся. К  друзьям не пошёл, нужен я им! Поначалу всё же работал понемногу. То грузчиком, то на вокзале вещи пассажиром подносил. А потом истрепалась  моя одежда, люди шарахаться начали, как от больного. Вот и дошёл до жизни такой…Только я ведь иногда подхожу к своему дому. Жду, когда Анечка во двор играть побежит. Смотрю на неё, плачу и всё думаю, узнает она меня или нет. Как думаешь, не напугается?

 Я  говорил  Лёке какие-то тёплые слова. Что, мол, в жизни всякое бывает, что он ещё вернётся к своей семье и, как в страшном сне , будет вспоминать

эти многие годы своего одиночества. Говорил и не верил самому себе. Нет, не вернётся. Сломался человек!  Исчезла из его души палочка. Тот самый стерженёк, на котором держится человеческое достоинство.

 …Откуда-то выскочила моя Сайга и виновато ткнулась мордой в мои колени.

– Ну-ну!,– я потрепал её ласково за уши, молча пожал Лёкину руку.

 Мы с Сайгой шли  домой. И завтра пойдём. И послезавтра.... Куда же ты  отправишься, Лёка?

Моё счастье

Сейчас она со мной. Рядом. Я могу проснуться ночью, почувствовать её дыхание, уткнуться  носом в её плечо и замереть, наслаждаясь  ароматом гладкой  кожи. Могу тронуть ладонью её волосы.

   Она рядом. Она моя. Женщина, ради которой я изменил свою не совсем сложившуюся жизнь. К которой шёл  все эти годы. Шёл и надеялся, что где-то ведь светит моя звёздочка, плывёт моя лебёдушка навстречу, выискивая из тысяч, миллионов человеческих лиц одно лицо, в котором обязательно распознает свою половиночку. Моё лицо….

   Я люблю её. И всегда моё счастье представляется  в виде мягкого пушистого шарика с голубыми глазками и мягкими ворсинками. Оно радостно беззвучно смеётся и, наверно,  поэтому я так стараюсь оберегать его от ненужных слов и необоснованных обид. Не всегда получается. Тогда оно грустно опускает глаза, и над ним начинает накрапывать дождик. Ворсинки слипаются, блекнет взгляд. Счастье с побитым видом отодвигается от нас в сторону и укоризненно молчит.

   Я никому не рассказываю об этом моём видении, боясь насмешек и подозрительных взглядов. Знаю только, что этот комочек дороже всего на свете, без которого вся моя дальнейшая жизнь становится бесполезной и ненужной.

   А у меня много обид на судьбу. За то, что так и остался непонятым своими детьми, когда оставил прежнюю семью. Что был, наверное, для них не совсем хорошим отцом, потому что так и не заработал авторитета в их глазах. За то, что метался по жизни, так и не получив ни разу бонуса в виде удачи. Но я благодарен судьбе за дочь и сына, за двух своих замечательных внучат. Немного обидно, зная, что вряд ли придётся  понянчить детишек сына, который так и не хочет жениться. Другие продолжат нашу фамилию, а моя ниточка обрывается навсегда. Судьба…

   Я знаю своё место и реально соизмеряю свои возможности. Мне никогда не стать маститым писателем, потому что всё меньше остаётся времени для реализации своих возможностей. Слишком много потерянных лет, которые сам господь бог вряд ли сумеет вернуть обратно.

   И только вот это пушистый комочек счастья согревает мою израненную душу. Вот эта женщина, с появлением которой я почувствовал в себе неукротимую  жажду творить и удивляться.

   Говорят, что счастье приходит только к избранным. А ещё говорят, что человек сам творец своего счастья.

   Не знаю, может быть…  А моё счастье дышит рядом, подложив под щёку ладошку, и чему-то  улыбается во сне…

А я отсюда родом…

 Когда-то, работая на золотоносном руднике Восточного Саяна, я впервые понял что такое ностальгия. Уходил сон, ныло сердце от навязчивых воспоминаний. Ко мне приходили образы когда-то оставленных людей, друзья из детства махали руками и звали к себе. Одиноко стоял дом, в котором я вырос. Нет, вокруг было много домов, но в моей воспалённой памяти