Падение в неизбежность - Ирина Борисовна Оганова

чтобы так открыто и беззастенчиво! Такого не было. И семью разрушить боялись, детей своих жалели. Разводиться стыдно было! И откуда это всё взялось?! Ну первый раз у Томочки не получилось семью создать, молодые, дурные. Максим вроде всегда хорошее впечатление производил. Это всё девки, вконец обнаглели, на всё готовенькое норовят! Твари!» – Оксана Леонидовна с грустью оглядывала дочь.

– И куда это ты собралась? Опять без толку по городу болтаться? Что у тебя за жизнь, Том!

– Жизнь как жизнь! – хмыкнула Тамара, обняла по-быстрому своих стариков, кивнула всем присутствующим и, не оборачиваясь, пошла по главной аллее к центральному выходу.

Удивительно, сколько зелени кругом, и деревья такие жирные, похлеще чем в любом парке! И почему на кладбищах так всё благодатно растёт? На даче за каждым кустом ухаживать надо, чтобы не захирел, а тут всё само собой. Чудеса!

Она ещё подростком сюда часто наведывалась, жили-то совсем поблизости, на Савушкина. Одна шла, как манило что, на кресты да памятники заглядывалась, и страшно становилось – не могла в голову взять, как вот так жил человек, жил, и вдруг его совсем не стало. Всё по-прежнему: и зима, и лето, и ландыши цветут, и мороженое эскимо у метро с лотков – а человека больше нет и никогда-никогда больше не будет! Всё ответы искала и не находила, и нет-нет да опять на Серафимовское тащится.

Неожиданно свернула на тонкую тропочку, пройтись между могил – как потянуло что-то, – всё равно к выходу дорогу найдёт. Сухая земля травой невысокой покрыта, вытоптали, видно, – хоть каблуки не проваливаются, идти можно. Листва едва шелестит над головой, по-особому, словно тихая, едва различимая музыка, и только в таких местах её и услышишь. Она, как прежде, скользила взглядом по могилам, попадались и совсем свежие, с ворохом ещё не засохших цветов и зловещими венками с чёрными лентами. «Что это я удумала? Пора выбираться, далеко забралась».

Она сделала ещё несколько шагов и полезла в сумочку за телефоном предупредить Эдика, чтобы у входа ждал, обязательно ведь куда-нибудь попрётся кофе пить. «Как надоел! Это он обо мне думать должен, а не я отслеживать, на месте он или нет! И что с настроением?! Не мой день!»

Решила пробираться к основной аллее напрямик, так быстрее, и старалась больше ничего не разглядывать, одно волнение. Уже виднелась широкая заасфальтированная дорога и зелёная деревянная церковь Серафима Саровского с позолоченными куполами на фоне ясного неба с редкими рваными облаками. В Питере особое небо, каждый день разное, словно разговаривает с тобой. Может, оттого что так мало солнечных дней, все вглядываются в него, пытаясь распознать, что ждёт завтра: унылый дождь, ветер или всё-таки солнце, пусть и ненадолго. Хотя что там завтра, питерская погода, как искусный иллюзионист, несколько раз на день поменяется, к удивлению горожан, которые никак не привыкнут к этаким выкрутасам.

Неожиданно наступила на маленький камушек, чуть ногу не подвернула. «Неужели каблук попортила?!» В полушаге скамеечка старая, вроде чистая. Присела. Всё на месте, только крошечная царапина на чёрной лакированной коже. Сущая ерунда! Невольно упал взгляд на гранитную плиту напротив. Татьяна Александровна Тихомирова.

Не по себе стало: вот что-то знакомое в имени, а кто это, понять не может. Фотография в иссохшей деревянной рамке, обтянутая прозрачной плёнкой, сильно пострадала, и разглядеть лицо было практически невозможно. Могила выглядела крайне запущенно. Особенно нелепо смотрелся огромный полуистлевший искусственный цветок, похожий на алый мак, который кто-то надёжно воткнул рядом. Наверно, совершенно случайный прохожий шёл мимо и пожалел уже совсем никому не нужного человека.

Она повторяла и повторяла:

– Татьяна Тихомирова, Татьяна Александровна Тихомирова… Таня! – Тамара наконец вспомнила её, и фотография начала оживать…

Они познакомились случайно, когда Тамара первый раз вышла замуж и переехала к родителям Михаила с Васьки на Петроградку. Выскочила по глупости, и трёх месяцев не провстречались. Время такое было: чуть перевалило за двадцать, нужно определяться, иначе не по-людски как-то, и от предков устала, одни нравоучения. Миша учился в Горном институте, сын известного археолога, видный и, оттого что рос в интеллигентной семье, начитанный и язык подвешен, кого хочешь уболтает.

У Томы родители – потомственные питерские врачи, вроде ровня, один круг. Поначалу Тамаре казалось, что она искренне влюблена в галантного молодого человека, и лишь совместная жизнь показала, что любить-то его было вовсе и не за что. Михаил совсем не понимал, что супружество накладывает некие обязательства, ограничений не признавал и частенько заваливался подвыпивший, а то и оставался не пойми где и с кем. Тома по горячей молодости закатывала истерики и лила слёзы.

В лице свекрови участия не находила, у той всегда Мишенька прав – ну с друзьями засиделся, эка невидаль! Её твёрдое убеждение, что мужчине нужна свобода, на то он и мужчина, – Томе было неведомо. В её семье такого отродясь не случалось. Папа всегда с работы домой спешил и сам нервничал, если мама задерживалась хоть на полчаса. У Миши вроде так же, но, видно, были и совсем другие времена, когда его отец ни в чём себе не отказывал, – понятное дело, вся жизнь в экспедициях, а там свои нравы и устои. Тому мама предупреждала: все археологи к женскому полу нестойкие и выпить горазды, и гены – вещь упрямая, обязательно проявятся.

Одно утешало: Миша был нежен, ни одного резкого слова, и коли перегнёт палку, не знал, как подлизаться, становился ручным и домашним, но ненадолго. Тома отходчивая, не может обиду держать – поворчит и простит. Посоветоваться не с кем, такое подружкам не расскажешь, и родителей волновать не хотелось: знала, мать обязательно припомнит, как советовала получше приглядеться к сыну археолога. И откуда возникло такое предубеждение против археологов?! Видно, был некий опыт, только скрывала мама это глубоко в памяти, но обида чувствовалась, и за те три года, что Тома побывала в замужестве, так и не нашла общего языка с родителями Михаила и на родственные отношения не шла, даже отец удивлялся, откуда такое противление.

Татьяна Александровна, в дальнейшем просто Танечка, жила этажом ниже, вернее, не жила, а периодически сожительствовала с молодым парнем, спортсменом, и квартира принадлежала именно ему. Разница у них была приличная, он чуть ли не вдвое младше, по тем временам ситуация непозволительная, и такая связь могла вызвать лишь насмешку и порицание. Парень, то ли Саша, то ли Серёжа – уже и не вспомнить, – частенько уезжал на сборы и соревнования, был известен, и Татьяна появлялась в их доме накануне его очередного приезда, нагруженная провиантом, явно с