Поляк - Джон Максвелл Кутзее

11

Но если он написал эти стихи, чтобы отомстить ей, как понимать эпиграф к десятому стихотворению, из Октавио Паса, которого поляк цитирует по-английски? «Парадокс любви: мы любим одновременно смертное тело и бессмертную душу. Не испытывая влечения к телу, влюбленный не смог бы полюбить душу. Для влюбленного желанное тело и есть душа». Относятся ли эти слова к Витольду: полюбив ее тело, он полюбил ее душу? Выглядит правдоподобно. Но по-прежнему не дает ответа на вопрос: почему ее тело? Ее душу?

Вернемся к Беатриче, настоящей Беатриче. Что заставило Данте выбрать ее среди других женщин? Или к Марии. Что такого было в Марии, исполненной благодати, что подвигло Господа посетить ее в ночной тиши? Изгиб губ, излом бровей, абрис ягодиц? В какой момент она, Беатрис, женщина, которой поручили пригласить на ужин заезжего солиста в тот роковой вечер в 2015 году, стала его единственной? Что такого в ней было, заставившее его выбрать именно ее? Что божественное разглядел он в ней в тот вечер? И куда оно делось теперь?

12

Как гром среди ясного неба звонок из Польши. Vous parlez français, Madame?[22] Пани Яблонская, которую она представляла себе гораздо старше и куда менее бойкой. Извиняюсь, что не ответила раньше, семейные неприятности, пришлось спешно выехать в Лодзь, я до сих пор там. Извиняюсь, что не открыла квартиру, что пропустила ваш приезд, вы нашли то, что Витольд для вас оставил? Дорогой Витольд, нам его так не хватает. И Ева, такая занятая, а приходится улаживать дела на расстоянии: какое неудобство, какая жалость!

Она, Беатрис, не настроена выслушивать поток слов на малознакомом языке (un peu plus lentement, s’il vous plaît!)[23], однако есть вещи, которые может знать только польская соседка. Например, что стало с квартирой, где она провела одинокую ночь и где до сих пор – если ее опыту можно доверять – обитает призрак бывшего хозяина? Например, сохранила ли пани Яблонская, помимо сборника стихотворений, какое-нибудь послание для нее, Беатрис из Барселоны? Например (если она отважится об этом спросить), показывал ли ей бедный покойный Витольд свои стихи, особенно первое, в котором метафорически упоминается «роза»?

Вам, должно быть, известно, что Витольд владел двумя смежными квартирами – вставил между ними дверь, еще в девяностых, тогда это стоило дешево, – но, к несчастью, переделку не узаконили, тогда строители делали все à l’arabe[24], и теперь квартиру, которая на самом деле представляет собой две квартиры с двумя почтовыми адресами, нельзя продать без переоформления документов, и Еве, бедной Еве, приходится заниматься этим из Берлина. Ева наняла людей вывезти вещи, мебель, книги – все, включая рояль Витольда, – поэтому квартира стоит пустая, но продать ее нельзя, какая трагедия!

À l’arabe: что бы это значило? Или она ослышалась?

– Простите, что прерываю, – говорит Беатрис, – но Витольд когда-нибудь говорил обо мне?

Наступает долгое, очень долгое молчание. Впервые ей приходит в голову, что история о спешном отъезде в Лодзь может бы выдумкой, что пани Яблонская вовсе не сморщенная старушка-вдова в черном, которую она себе вообразила, и что «соседка Витольда» может быть тонким эвфемизмом, как-то связанным с соседними квартирами и смежной дверью.

– Если он не считал это нужным, то и не важно, – говорит она, прерывая молчание. – Спасибо, что связались со мной. Это очень любезно с вашей стороны.

– Постойте, – говорит пани Яблонская. – Вы больше ничего не хотите узнать?

– О Витольде? Нет, мадам, больше ничего. Я знаю все, что мне требуется.

13

А было что-то еще? О чем еще угрожала ей рассказать эта женщина? Как страдал бедный Витольд? Как встретил смерть? Нет, она предпочла бы оставить это в безвестности.

Если она приоткроет калитку, кто знает, что выплеснется наружу?

14

Она звонит синьоре Вайз.

– Я решила заказать вам перевод всего сборника. Пришлю текст курьером на адрес турагентства с пометкой «лично». Не хочу, чтобы его видел кто-то чужой. Могу я на вас рассчитывать?

– Можете. В поэзии я не сильна, но сделаю все, что смогу. Вы не против того, чтобы заплатить задаток?

– Я приложу к рукописи чек. Пятисот евро хватит?

– Хватит.

15

Через неделю от синьоры Вайз приходит сообщение. Перевод готов. За все она просит полторы тысячи евро.

Я заскочу вечером и заберу перевод, отвечает Беатрис.

Дверь открывает молодой мужчина.

– Привет. Вы та дама, что должна забрать стихи? Заходите. Меня зовут Натан. Мамы еще нет, но она скоро будет. Пожалуйста, присаживайтесь. Хотите посмотреть перевод?

Он передает ей объемистый пакет: ее копии и аккуратно напечатанный перевод на испанский. Она бросает взгляд на первую страницу. Дама, у которой что-то между ног, никуда не делась.

– Я тоже поучаствовал, – говорит Натан. – Мама не сильна в поэзии.

– Вы говорите по-польски?

– Не особенно, но я читал много польской поэзии. В Польше стихи как болезнь, все ими заражаются. Ваш поэт – как его звали?

– Вальчукевич. Витольд Вальчукевич. Он недавно умер. Вы были в Польше?

– Дерьмо ваша Польша. Что мне там делать? И раньше было плохо, а теперь еще хуже.

До Беатрис доходит, что они евреи – Клара и ее сын, – а стало быть, у них есть веские и достаточные основания не любить Польшу.

– Вальчукевич. – Он произносит фамилию как поляк, куда лучше, чем Беатрис, между ног которой лежал ее носитель. – Он же не великий поэт?

– Поэзия не была его инструментом. На самом деле он был музыкантом, пианистом. Известным интерпретатором Шопена.

– Стишки довольно средние, но некоторые выделяются. Они про вас?

Она молчит.

– Держу пари, он был в вас влюблен. Но если он знал, что вы не сможете их прочесть, почему не перевел их для вас?

– Польский был его родным языком. Писать стихи можно только на родном языке. По крайней мере, меня учили так. Может быть, ему было не важно, прочту ли я их. Может быть, ему было важно выразить свои чувства.

– Может быть. Что мне в них нравится, так это то, что они не сухие и ироничные, как сейчас принято. Вы слышали о Циприане Норвиде? Нет? Вам стоит его почитать. Вальчукевич – это такой Циприан Норвид[25], только пониже классом. Лучшее стихотворение там – сами увидите – это где он ныряет на дно моря, оказывается лицом к лицу с мраморной статуей и понимает, что это Афродита, ну, богиня. У нее большие раскрашенные глаза, которые смотрят сквозь него, его не видя. Жуть. Я где-то