Владимир Кантор - Рождественская история, или Записки из полумертвого дома

- Нет, девушки, что ни говори, а все сбывается. Вот вчера у меня холодильник отказал, а работал без перерыва уже лет десять. Потом на рынок пошла, заплатила за банку тушенки, а дома оказалось, что это банка сайры. Вот и говорите! Нет, видите, все сбывается. И у вас покойник сегодня в ночь.

- Погоди, тетя Дуся! Ну, сбывается, сбывается, но не сбудется. Это я, Сибилла, тебе обещаю. Но знаешь, Наташка, меня на самом деле очень интересует: почему Татя, Шхунаева и еще одного нашего врача - Медового - вместе я никогда не видела? Даже я. И, кажется, никто не видел. Как у них так получается - ума не приложу. По штатному расписанию они все трое есть. А так все время врозь. Но друг за друга стоят насмерть.

Голова у меня разболелась от этих речей. Кроме ощущения ерунды и бессмыслицы их слов и моего подслушивания, ничего другого я из их разговора не вынес. Вернувшись в палату, я положил Славкину зажигалку на место и плюхнулся в койку. И долго лежал с открытыми глазами. Почти час. А может, больше. За окном рассветало. Сон не шел ко мне. И стало даже как-то все равно. Хотя, наверно, временами я впадал в забытье. Во всяком случае, разбудил меня Славка. Он ворочался, потом сел, потом начал бормотать, что не помнит, куда сунул сигареты. Не удержавшись, я сказал, что они на тумбочке, там и зажигалка и что ночью я у него одну стрельнул. Он, не поворачиваясь ко мне, еще шарил в своей одежде, потом повернулся и сказал:

- На какой такой тумбочке? В шароварах они у меня, и зажигалка там же. И три штуки как были, так и остались. Ты, Борис, перенервничал этой ночью, от бессонницы тебе все и привиделось.

Почти весь день 9 января я проспал. На секунды выбираясь из сонного провала, я слышал, как Славка руководит решением очередного кроссворда. Но, не вступая в игру, тут же снова засыпал.

Финал

Как так, уже финал? Ведь только что увертюра была! Да, дорогой читатель, все как в жизни. Только успел родиться, жениться, что-то сделать, как уже и гроб стоит. Но гроб у нас уже был. И вопреки Ваньке Флинту я расскажу о другом - о том, как выбираются из полумертвого дома. Это добавляет еще штрих к картинке русского безумия, находя предел в его беспределе.

Утром 10-го я проснулся отдохнувшим, более того, все предыдущие дни казались мне как бы оставшимися в дурном сне. И утро за окном было не пасмурным, а по-январски темным и зимним: шел легкий снежок. И снежинки садились на окна совершенно рождественско-новогодние. На месте Глеба лежал новый больной, приблатненный мужик с двумя передними золотыми зубами. Славка, голый по пояс, стоял перед умывальником и брился, намылив щеку просто мылом. Свежевыбритый Юрка сидел на кровати и читал более или менее свежую газету, видимо, принесенную вчера его женой. Дедок Фаддей Карпов тоже сидел у тумбочки, поставив свои банки рядом на койку, и что-то прилежно заносил в школьную тетрадку шариковой ручкой. Только Паша выглядел еще более исхудавшим, толщина его совсем пропала, а глаза были воспалены. Он все так же лежал - руки под голову - и глядел в потолок. Похоже, температура все держалась, и он отчаивался.

- К тебе жена вчера с дочкой приходили, - оторвался от газеты Юрка. - Но будить тебя не стали. Просила передать, чтоб не беспокоился, что она непременно до десяти сюда придет. Вон еду оставили на тумбочке.

А я почему-то и не беспокоился. Вот есть хотел - это да.

Выпив полбанки овсянки, я почувствовал прилив сил. И ушло всякое чувство страха. Поглядел на часы: без четверти девять. Что-то произойдет сегодня, но не сладить им со мной! Я встал и отправился в туалет. Шел я, уже не держась за спинки кроватей, довольно твердо.

- Ишь ты, пошел, да ловко так! А то все ковылял, - обернулся ко мне Славка. - Тебе не на операцию, а на выписку надо.

- Так и будет! - ответил я нахально, тем не менее поплевав трижды через плечо, чтобы не сглазить.

В коридоре было прохладно: видимо, недавно проветривали. Зато пахло свежей, морозной улицей. Суетились сестры, обходили палаты с уколами. Начало послепраздничной недели. Расхаживали ходячие больные. Ожидали очереди в процедурную (где уколы делали), болтали. В нашу палату топала крепконогая Катя, держа в руках лоток со шприцами.

- Кузьмин? Давай назад скорее. Скоро обход начнется. Анатолий Александрович велел, чтоб я тебя не задерживала, первого обслужила. А тебе сказал к операции готовиться!

- К какой еще операции? - Я почувствовал, как в груди снова просыпается ощущение беспомощности и страха. - Я уже здоров.

- Здоров! Неделю назад помирал, а как про операцию услыхал, сразу здоров! Эх ты, а еще мужик! Не бойся, он сам тебе будет делать.

- Это мы еще посмотрим.

- Смотри не смотри, а в палату возвращайся, не задерживай, меня другие больные ждут! - Каждая жилка в ее теле играла какой-то радостью.

Когда я вернулся в палату, Славка стоял около своей койки, потирая уколотую задницу.

- Больно делаешь, - сказал он Кате.

- Зато в очереди не стоял. А без боли пускай тебе жена делает. Ну, хочешь, грелку принесу? К уколу приложишь. Я сегодня добрая.

- С чего же ты это сегодня такая добрая? Поведай нам, Катя. - Славка снова сел на кровать и принялся закатывать рукава рубашки. - Замуж кто берет?

Она не смогла сдержать улыбки, которая расплылась на лице и сразу сделала его миловидным и привлекательным. Тут я заметил, что коса у нее была сегодня уложена особенно аккуратно. А синие глазки сияли, будто что-то хорошее или уже с ней произошло, или в скором времени ее ожидало.

- Нет, мальчики, пока не замуж. Но прошла конкурс!.. На курсы медсестер в Германию через неделю поеду. Так что с вами последний день. Увольняюсь вчистую. Собираться надо.

Приблатненный, лежавший на койке Глеба, присвистнул удивленно, цыкнул, выпустив сквозь зубы слюну и тут же втянув ее обратно.

- Попутного ветра тебе в корму! - хмыкнул Славка.

- Тить, - сказал дедок. - Молодая такая, а Родину бросает!

- Да ладно тебе, - возразил Юрка. - Рыба ищет где глубже.

- Давай, Кузьмин, подставляй. - Катя подняла вверх уже наполненный шприц, слегка нажала на поршень, и на кончике иглы появилась капля.

- Что за укол? - спросил я хрипло, невольно вспомнив угрозы Шхунаева.

Кажется, только Славка меня понял. Он отрицательно покачал головой.

- Не сумлевайся, - нарочито простонародно сказал он. - Не до тебя ей теперь и не до ихних игр.

Но я-то в своем интеллигентском воображении тут же представил, как Кате при условии снотворного мне укола дали такое быстрое разрешение на увольнение. Да и что ей терять! Через неделю - ищи-свищи!

- Что за укол? - повторил я упрямо.

- Ты что, Кузьмин, с горшка сегодня свалился? Какой всегда, такой и сегодня! Давай не тяни. И так ты последний уже! - Катя аж ножкой притопнула.

Я лег и покорно обнажил ягодицу.

Но после ее ухода я все же лежал напряженный и ждал, не начну ли сейчас засыпать. Однако обошлось. Сон не пришел, не задавил сознание. Снова вернулось утреннее упорство. "Ну нет, - думал я, вспоминая Флинта. - На халяву на тот свет не поеду. Пусть здесь родится племя, которому не жалко умирать. Мне жалко. Сам же Пушкин написал: "Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать". Вот и я тоже хочу мыслить и страдать. Мысль - страдание, и жизнь - страдание. Декарт об этом еще не догадывался. Но без мук на Земле ничего не бывает. И как смею оставить я тех, кто на меня надеется, кому без меня худо будет? Ведь сам же взял на себя ответственность, сам и должен ее нести. Да и какая будет там безмятежность, если остается там сознание, и ты будешь знать, что твоим любимым плохо, а ты не можешь им помочь. Или там все сознаешь, но тебе на все наплевать? А если капелька совести останется? Тогда там будут снится еще более скверные сны, чем здесь. Нет уж, суждено, конечно, всем, но торопиться я не буду".

И тут услышал я голос Анатолия Александровича и открыл глаза. Он стоял посередине палаты, высокий, широкоплечий, в белом халате поверх черного костюма, сегодня при галстуке, в свежей, даже накрахмаленной рубашке. И выглядел умытым, просветленным, бороду свою окладистую расческой расчесывал. Даже пантерий блеск в глазах притух.

Он отвечал на испуганный вопрос Паши, слышал ли он о смерти Глеба:

- Я знал, что он умрет. Он был неоперабелен. Рак поджелудочной. Это хорошо, что так быстро умер, мог еще долго мучиться. Я сделал все, что мог. Жене должны были объяснить. Я Сибилле Доридовне поручил это сделать. Может, она не справилась с заданием?..

Он перекрестился на иконостас над моей головой.

- Ладно, хватит об этом. Займемся текущими делами. Кого куда сегодня фасовать будем?..

Настроен был он сегодня строго. После смерти пациента ночными горшками не покидаешься. Начал обход с Паши. Посмотрел его температурный лист. Откинул одеяло, приоткрыл рану, посмотрел, перевязал снова.

- Часа через два консилиум соберется. Я договорился. Посмотрим, что с тобой, не должна бы температура держаться. Все было аккуратно сделано, сам делал. Ну не тушуйся! Справимся.