Борис Екимов - Пиночет

Корытин-младший, была б его воля, никогда бы в этот колхоз не сунулся, будь он ему хоть трижды родным. Он ушел оттуда давно, молодым еще, сначала в соседнее хозяйство, потому что работать под рукой отца-председателя было в ту пору неловко: называли это "семейственностью". Ушел он в соседний колхоз, а потом - в райцентр, на повышение. Работал - и горя не знал, наведываясь к отцу лишь в гости. Должность у Корытина-младшего была хорошая, в семье - порядок, жить, слава богу, есть где. И дочери, которая замуж выскочила, успел дом построить. Сын в институте учился. Оставалось понемногу стареть, рыбачить да охотиться, ругая меж своими новую власть. Так бы и жил, но все поломал отец.

Корытин-старший, не оставлявший своего председательства в колхозе и в возрасте пенсионном, вдруг "не ко времени" заболел.

- Не ко времени... - жаловался он сыну. - Такая пора. Вожжи внатяг надо держать, а я по больницам шалаюсь.

Сначала не думали о серьезном. Корытин-старший лежал в больнице раз да другой. Съездил на курорт. Вроде ему полегчало. А потом снова подступила болезнь, забирая все круче. Увезли старого Корытина в больницу, в областной центр, приказали лежать. А там он не только своей хворью маялся, но душой и сердцем о колхозе болел:

- Все - враспыл... По-доброму не посеют... Сена не запасут... Готовить надо комбайны...

Из больницы, за сто с лишним верст, пытался он руководить колхозом: звонил непрестанно, писал и передавал наказы. Да не в одну страницу: "Главному агроному..." - и список дел; "Главному зоотехнику..." - еще столько же. А порой не выдерживал и срывался в колхоз на день-другой. В последний раз вывезли его "скорой помощью".

Корытин, конечно, понимал отцовскую боль, но как помочь... Он мягко корил, уговаривал:

- Чего ты изводишь себя... Какие тут доктора могут помочь. Лечитьсязначит, лечись. Выздоровеешь, накомандуешься.

Отец вначале повторял привычное, будто извинялся:

- Такая жизнь... Сам знаешь... Без хозяина дом плачет. Бывало, на неделю уедешь, и то звонишь: как там?.. А ныне... Такие времена... Сенокос... И комбайны... Уборка заходит...

Тревога и боль были в словах и в глазах старого Корытина. Начинал он сердиться:

- Либо ты не понимаешь? Всю жизнь наживали, а теперь там... Жизнь поклал. Такие труды... - говорил он горячечно. - За двадцать лет всего два раза был в отпуске. Вас, детей своих, толком не видал. А теперь- все без призору...

- Там люди остались, твои спецы... - уговаривал Корытин-младший.

Отец не верил ему:

- А то не знаю, какие они хозяева. Лишь за моей спиной. Нет в них...- Он сжимал костистый кулак. - Вот тебя бы туда, ты бы совладал... - закидывал он удочку.

Корытин-младший откровенно посмеялся. Отец смолк. А через день после этого разговора снова сбежал в колхоз. Там ему стало хуже. Привезли. Откачали. И снова пошли те же речи.

- Какая меня может взять лека? - с горечью говорил старый Корытин. Поглядел - душа вянет. За два дня хоть разгону им дал. Будут крутиться.

- Надолго ли... - остудил его сын.

Старый Корытин смолк. В самую точку сын попал. Старик поморгал, словно от яркого света, прикрыл худыми ладонями лицо, потом повернулся на бок к стене, будто подремать решил. Корытин-младший стал выходить из палаты, осторожно, на цыпочках, но уже на пороге услышал странный звук: тоненький, скулящий. Тихо вернулся к кровати отца. Да. Старый Корытин, этот суровый мужик, отвернувшись к стене и закрыв от белого света лицо большими ладонями, по-детски, по-щенячьи плакал, неумело, со всхлипами, до боли стыдясь своей слабости и не умея совладать с нею.

- Папа... папа... - мягко произнес Корытин-младший, не утешая, а лишь напоминая, что он рядом.

Отец повернулся, стал подниматься. Лицо его, искаженное стыдом и болью, было словно чужим.

- Христа ради... - просил он. - Побудь месяц-другой. Уборка заходит. Удержать... Все возвернется... Лишь удержать до весны...

Корытин-младший обнял отца, уложил его в постель и сказал:

- Ладно. Будет по-твоему. Только лечись.

- На совесть?.. - не вдруг поверил отец.

- На совесть. Лечись.

И тогда отец поверил, выдохнул облегченно, сказал:

- Гора с плеч. Спасибо, сынок.

И вправду с плеч ли, с души старого Корытина словно гора упала. В день-другой он переменился, успокоясь. А тут еще дочь приехала. Стало и вовсе хорошо. Старик словно умылся живой водою: стал улыбаться, играл в шахматы, врачам не перечил. И то, что сын к нему приезжал совсем редко, не огорчало, а, напротив, успокаивало.

Так он и умер, спокойно, во сне. Схоронили его на хуторском кладбище, рядом с женой. Там они и лежали, на вечном покое. Сейчас, зимой, кладбище, хутор, вся округа тонули в снегах. Белым-бело. И тихо.

3

Подъехали к дому, остановились, вышли из машины. И Катерина, и брат ее чувствовали себя не больно ловко. Что-то встало меж ними, непонятное, недосказанное.

А от крыльца, навстречу хозяину, выскочил большой пес в длинной золотистой шерсти: узкая морда, длинные уши, умные глаза.

- По моде завел... - глядя на красивую собаку, засмеялась Катерина.

- Кто его заводил... - ответил Корытин. - Приблудный. По степи осенью ехал, он бежит, замухоренный, страшный. Кто-то бросил. Остановился, он - в машину. Это теперь отдыхался да отъелся, стал на собаку похож.

Рыжая блестящая, волнами шерсть, длинная, с навесом. Сильные ноги. Крупные коричневые глаза.

Приласкали собаку, и она, от избытка энергии и чувств, кинулась прочь от хозяина и гостьи, помчалась, делая круг, по просторному заснеженному двору большими прыжками, почти ныряя порой в глубокий сухой снег, ныряя и выбираясь наружу. Хорошо было глядеть, как мчится по белому снегу рыжее, золотистое пламя.

- Большое у вас поместье, - оглядываясь, сказала Катерина. - Много земли, огород...

- Какой огород, кому с ним управлять, - отмахнулся Корытин. - Мне некогда, она - на работе и прибаливает. Да и кому это нужно! Дети выросли. А мы... уж как-нибудь найдем пучок моркошки да луковицу. Сад - еще отцов. Гляжу помаленьку. Но тоже... Некогда.

Пока у крыльца стояли, подкатила машина с гостями: дочь с зятем приехали из райцентра и привезли на погляд главный подарок - внучку, маленькую топотунью, голосистую, говорливую. Завертелась в доме веселая коловерть: праздничный стол, праздничный дух, шумные разговоры. Так бы и провели время, семейно, да внучка вдруг заявила:

- У вас елка плохая, маленькая, и Деда Мороза нет.

- Ах, плохая... - обиделся Корытин. - А ну пошли...

И подались чуть не всем гуртом в колхозный Дом культуры, который строили в прежние времена, при Корытине-старшем, с размахом. Там было все: просторный зал, огромная нарядная елка, Дед Мороз, Снегурочка, ребятишки и взрослые, музыка, хоровод и подарки - словом, веселый праздник.

Семейство Корытиных заметили сразу. Первым подбежал рыжеватый мальчишка и сообщил Корытину:

- Докладываю: все в порядке. Подарки раздали. Всем хватило, еще остались. Кто болеет, потом отдадим. Скоро театр приедет, уже звонили. А тебе нечего со взрослыми... - решительно забрал он корытинскую внучку.- Пошли к Деду Морозу, он тебе подарок даст.

Девочка послушно отправилась с мальчиком к Деду Морозу и елке.

- Чей это? - спросила Катерина. - Комендант...

- Наш... - с усмешкой ответил Корытин. - Наш Ваня.

- Чей - наш?.. - не поняла его сестра.

Корытин понизил голос и сказал только Катерине:

- Про какого говорят, что наш с тобой брат.

- Это он?.. - охнула Катерина.

- Он самый. Помощник председателя. Отцов, теперь мой.

- Неужели правда, а? - шепотом спросила Катерина. - Я и не разглядела. Вроде не похож... Рыжий... А глаза какие? Неужели правда?..

Корытин пожал плечами. Об этом болтали давно: вдовый председатель; безмужняя молодая баба; мальчишка, который дневал и ночевал при старом Корытине, не выводился из конторы правления, ездил в машине с председателем и в доме был своим.

- Неужто правда? - еще раз спросила Катерина.

- Не знаю. Отец просил: не гони.

- А откуда не гнать?

- Ну, от конторы, от себя. Помощник председателя. Весь район знает.

Так оно и было. Началось при Корытине-старшем. Сначала над этим посмеивались, потом привыкли. Мальчишка еще в школу не ходил, рыжий карапуз, а уж прилип к старому председателю. Пришел и заявил:

- Я вырасту - буду вместо тебя председателем колхоза.

- Может, лучше летчиком, - отговаривали его. - Или врачом. Лечить нас будешь. Или - космонавтом.

- Председателем колхоза, - твердо стоял на своем Ваня.

То ли это польстило старому Корытину, то ли вдовел он да жил одиноко и просила душа тепла, а может, и в самом деле был грешен... Теперь не узнать. Но Ваню он пригрел. Мальчишка стал своим человеком в конторе, бегал на посылках, ездил в машине с председателем по бригадам да фермам.

И когда три года назад летним днем, прямиком от больного отца, молодой Корытин приехал на хутор, то у конторы колхозного правления встретил его именно Ваня.

Этого рыжего мальчишку Корытин и прежде видел, но мельком. Волосы не стрижены, закрывают лоб; одет в заношенные до блеска спортивные брюки с надписью "Puma" да застиранную маечку. Плечи, ключицы, локти - все косточки острые, птичьи. И движенья по-птичьи быстрые. Рассусоливать не привык.