Владимир Сорокин - Роман

Они неслись вниз по бескрайнему, круто клонившемуся полю.

- Эгей! Пошлааа! - раскатисто покрикивал Аким.

Цыганские глаза его озорно посверкивали, белые зубы скалились в разбойничьей усмешке. Лошадь мчалась галопом, мокрая грива ее билась по ветру.

Роман завороженно смотрел вперед, вцепившись одной рукой в акимово плечо, а другой придерживая шляпу.

Ветер высекал слезы из его глаз, сердце, казалось, остановилось.

Он не просто любил быструю езду, как свойственно всякой русской душе, а питал к ней невыразимую, сильную страсть, охватывающую все его существо с быстротой степного пожара. И особенно сильно страсть эта проявлялась здесь на уклонном кругояровском поле.

Сколько раз уже раздавалось сокровенное, словно сердцем промолвленное "Гони!", вслед за которым свистел кнут, звенел колокольчик, мелькали лошадиные копыта. А как неслись, бывало, Акимовы сани, как пели полозья! Дух захватывало у Романа, он забывал обо всем, сливаясь душою с этим ветром, полем, с озорным гиканьем Акима, становясь почти бесплотным ангелом удали, простора и страсти.

- Пошла! Пошлааа! - кричал Аким, нахлестывая лошадь по сытому крупу, но она и без того мчалась во весь дух, нещадно разбрызгивая дождевую воду.

Крутой Яр был совсем рядом, - дома приблизились, засверкала чистая поверхность речки, деревья уже тянулись к Роману, уж до церкви было рукой подать. Показалась развилка.

- Как, через Яр, Роман Лексеич? - крикнул Аким.

- Нет! Давай окружной! - очнулся от опьяняющего забытья Роман, решив в последнее мгновенье прежде все же встретиться с родней.

Аким послушно потянул правую вожжу, и дрожки, сбавив ход, стали огибать Крутой Яр по берегу реки.

II.

- Ромушка! Мальчик мой! - Лидия Константиновна торопливо спускалась по широкому деревянному крыльцу, придерживая черную кружевную шаль, сползающую с ее худых плеч.

Спрыгнув с еще не остановившихся дрожек, сняв шляпу и улыбаясь, Роман шел ей навстречу.

- Боже мой! Рома! - выдохнула Лидия Константиновна, и тонкие руки ее опустились на мокрые плечи Романа.

Стоя еще на ступеньках, она оказалась почти вровень с ним, поцеловала его влажный бледный лоб.

- Тетушка... - пробормотал Роман, целуя ей руку.

- Ромушка! - качала она головой, отстраняя и разглядывая его, - Господи, как ты вырос! Промок весь!

- Пустяки, тетушка.

- Я так волновалась, ужасно! Слава Богу! Акимушка! - гладя романовы волосы, она обратилась к Акиму, который отвязывал чемодан, - Спасибо тебе огромное! Просто спаситель, наш.

- Да что уж, Лидия Константиновна, - усмехнулся Аким, - Мы завсегда...

- Рома, Рома! - быстро повторяла она, - Как славно, что ты приехал. Как славно.

- Я не мог не приехать, тетушка. Я же писал дяде Антону.

- Да что ж с того - писал! Ты прошлый год тоже писал, а потом и не приехал. Ромашка ты, ромашка! - Она потрепала его по волосам, чмокнула в щёку.

- Эге, слышу, слышу звуки жарких поцелуев! - раздался наверху громкий басистый голос Антона Петровича и его полная большая фигура появилась в распахнутой двери.

- Дядя Антон! - воскликнул Роман, и Лидия Константиновна с грациозным проворством уступила ему дорогу наверх.

- Приехал, приехал, разбойник! - ступеньки жалобно заскрипели под дядиными ногами и через мгновенье он уже обнимался с племянником.

Аким тем временем, высвободив из пут чемодан, поднес его к крыльцу:

- Куда прикажете определить, Лидия Константиновна?

- Снеси наверх, Акимушка.

Не переставая усмехаться своей озорной цыганской усмешкой, Аким пошел в дом.

- Ну, здравствуй, брат! - разжал объятия дядя и они трижды поцеловались. Лидия Константиновна, смахнув краем шали слезы, смотрела на них.

Дождь перестал.

Редкие капли срывались с навеса над крыльцом, звучно падали в лужи.

Лошадь спокойно стояла, поодаль, пожевывая удила.

- Ну, брат, - качнул осанистой головой Антон Петрович, - Ты просто этакой Чайльд Гарольд, или Багратион! Эка! Усы-то, а усы! Красив, красив. Ничего не скажешь.

- Да полноте, дядюшка, - отмахнулся Роман, - Как хорошо что вы здесь. И тетушка. И вообще, - он оглянулся по сторонам, - Как все мило.

- Да, брат. Рома, мы теперь здесь всерьез и надолго. Как Робинзон с Пятницей.

- Значит, я - Пятница? - засмеялась Лидия Константиновна, кутаясь в шаль, - Хорошо, что не Баба-Яга!

- Ты, Лидочка, - царица Савская, леди Годива, Жанна д'Арк нашего живописного захолустья! - зарокотал Антон Петрович, обнимая сразу Романа и Лидию Константиновну.

- Медведь, медведь! - отмахнулась тетушка, - Ну, пойдем в дом, что же мы на крыльце...

- В шатер, в шатер, сын Тамерлана! В шатер, дитя Атиллы! Где яства ждут и одалиски пляшут! - гремел Антон Петрович, простирая руку к двери.

Они прошли в дом.

Это было обширное двухэтажное строение с двумя большими террасами, бесконечными комнатами, переходящими одна в другую, биллиардной, гостиной с роялем и картинами, с тремя облепленными изразцами печками, мезонином, украшающим крышу, наподобие сторожевой башенки.

На внешний взгляд дом мог показаться совершенством: окруженный кустами сирени, он был покрашен в голубой цвет, козырек крыльца подпирался двумя деревянными колоннами, водостоки сверкали новой жестью, крыша являла собой образец кровельного искусства, блестящий стеклом мезонин был украшен башенкой с резным петухом.

Но внутри все было не так совершенно: пол, на который ступил Роман был гнил и прогибался, обещая когда-нибудь провалиться вовсе, террасы были заставлены и завалены всяческой рухлядью, - рассохшимися комодами, дырявыми корзинами, птичьими клетками, многочисленными цветочными горшками, чемоданами, саквояжами, смятыми шляпными картонками и книгами, лежавшими почти на всех вещах; гостиная при внешней помпезности, походила, тем не менее, на обнищавшего аристократа, - черный, громоздкий рояль с потрескавшейся полировкой и желтыми клавишами был вконец разбит и расстроен, персидский ковер протерся в нескольких местах, кожаный диван провалился, кресла тоже; картины, занимающие почти обе стены и изображавшие - одна - Неаполитанский залив лунной ночью, а другая - битву при Каннах, местами облупились, золоченые рамы имели совсем плачевный вид, и кусочки позолоты хрустели под ногами, как яичная скорлупа на Пасху. Однако мраморный бюст Вольтера на ребристом постаменте сиял белизной. Комнаты были тесны, запыленны, старая мебель сплошь рассохлась и покосилась так, что дверцы шкафов не закрывались, а выдвинуть ящики представлялось возможным разве что Геркулесу.

Очутившись в просторной прихожей, где по-прежнему, как и три года назад, было сумрачно, висели огромные, намертво прибитые к стене лосиные рога, а рядом стояло изъеденное молью, заваленное одеждой чучело кабана с желтыми клыками и стеклянными глазами, Роман улыбнулся, повесил шляпу и стал расстегивать пальто.

- Раздевайся, Ромушка, и иди за мной наверх, я тебе комнату укажу, проговорила Лидия Константиновна, направляясь к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж.

В этот момент по ней, скрипя и топая, спускался Аким.

- Акимушка, поставил?

- Поставил, Лидия Константиновна. Все, как ведено.

- Смотри не сверзнись. Сатир Крутояровский! - громко посоветовал ему Антон Петрович, открывая застекленную дверь террасы, где виднелся накрытый стол, украшенный букетом распустившейся вербы.

- Роман! Как расквартируешься - немедленно сюда! На расправу! - стоя в двери, гремел Антон Петрович, - Здесь у нас брат, Крутояровские сатурналии!

- Непременно, дядюшка.

Роман повесил пальто на рога, погладил твердую, шерстистую морду кабана.

- Спасибо, Акимушка, - Лидия Константиновна дала спустившемуся Акиму деньги.

- Благодарствуйте, - широко улыбнулся он, зажав их в кулак, - Ежели что так я завсегда.

- Мы с тобой, Аким, обязательно на вальдшнепов съездим. В Мамину Рощу, проговорил Роман, разматывая шарф.

- А как же. Роман Лексеич. Съездим, - Он шагнул к двери, - Ну а теперь до свиданьица. Пора мне.

- Прощай, Акимушка! - крикнула Лидия Константиновна, проворно поднимаясь вверх по лестнице, - Рома, за мной!

Роман махнул рукой Акиму и стал подниматься по скрипучим, но еще крепким ступеням, держась за гладкие прохладные перила.

Воздух на темной лестнице был тоже прохладным, он пах старым деревом и чердаком.

"Как славно", - думал Роман, медленно, с удовольствием ступая и слушая хорошо знакомый скрип, - "Я опять здесь. В этом милом доме. С этими милыми людьми".

- Ромушка, не отставай!

Лидия Константиновна уже ждала его в верхней столовой с полинявшими обоями и разлапистой, похожей на паука бронзовой люстрой.

В столовую выходили четыре комнаты.

Дверь самой большой из них была открыта.

- Проходи сюда, Ромушка.

Она вошла первой, поправляя шаль. Роман последовал за ней.

Это была его комната. Просторная, с окном, выходящим в сад. И все в ней по-прежнему оставалось на своих местах, - и небольшой платяной шкаф, и конторка красного дерева с бронзовым чернильным прибором, и три книжные полки, и кровать с резными деревянными спинками. И икона Почаевской Божьей Матери.