Аргиш - Александр Олегович Гриневский

С Колькой всё просто. Он бизнесмен. Производство своё – небольшое, правда, но пока существует. Работа для него – всё, ну и бабки, конечно. Семьи не видит, не отдыхает, пашет и пашет. И ведь интересно ему… Прёт, как танк, да и сам такой же – невысокий, кряжистый, короткостриженый.

А с Виталиком – непонятно. Вечная улыбка на лице, наметившийся живот, и какой-то он не от мира сего, но добрый. Не получается у него что-то в этой жизни. Институт, правда, закончил. Двух девок родил. Сидит в государственной конторе, зарплата – мизер, на проезд с трудом хватает, жена – пилит. И откуда в нём эта жизнерадостность? Всё для него – фигня! Всё, что ни делается, – к лучшему.

Трое выбирались гуськом по тропинке на освещённую редкими фонарями дорогу, блестящую снежным прессованным накатом.

С шумом, со сбиванием снега с ног на тёмной лестничной площадке ввалились в снимаемую Андреем однушку на третьем – последнем – этаже длинного, с облупившимся фасадом дома.

Виталий задумчиво поцокал языком, увидев яркую лампочку в прихожей, голо свисающую на запылённом перевитом проводе.

В комнате: старый продавленный диван, заправленный коричневым пледом с распластанным китайским тигром; стол с компьютером возле окна – свисают грязно-жёлтые занавески; стул, громадный шкаф в углу – притаился, готовый навалиться и подмять под себя; сложенная раскладушка со скрученным матрасом и обои по стенам с выцветшим неразборчивым рисунком.

Николай с Виталием переглянулись.

– Давайте, располагайтесь. Сейчас пожрать сгоношим и поговорим, – Андрей прошёл на кухню и кричал уже оттуда: – А может, по сто грамм после бани-то? Пока картошка варится.

– Не… – отозвался Виталий, – я уж лучше пивка. Как-то привычней. А то с крепкого начинать…

– Ну и дурак! У меня смотри что есть, – Колька вышел в прихожую и выудил из большой чёрной сумки литровую бутылку виски. – Во! Лошадь белая. Сейчас ещё мясца порежем… у-у-у, как вкусно нам будет. А ты, давай-давай, давись своим пивом. Андрюх, ты как?

– Да… Интересно получается. Похоже, вискарь становится традиционным русским напитком, – проговорил стоящий в дверях кухни Андрей, – пьём когда угодно и подо что угодно. Горячая закусь-то у нас – картошка варёная да селёдка. Виски с селёдкой – высший пилотаж. Думаю, чопорные англичане проблевались бы с ходу. Ты давай-давай, наливай, что замер?

– Ага. Вот я и говорю, с пива надо начинать, – Виталий ловко откупорил бутылку о бутылку. Присосался к горлышку, причмокнул, выдохнул и расплылся в блаженной улыбке:

– Благодать! Мужики! Как же хорошо, что баб нет. Ни суеты тебе, ни дёрганья.

– Виталь, ты давай не расслабляйся. Пошли со мной на кухню, будешь картошку чистить, а я селёдку разделывать.

– А этот? – Виталий ткнул бутылкой в сторону Николая.

– А Колька будет здесь всякими привезёнными припасами заниматься. Порезать там… разложить. Лады, Коль?

– Ага. Да! Чуть не забыл! Давайте я вам одну штуковину покажу.

Покопался в сумке.

– Во!

В руке – чёрная коробочка. Ловко откинул пальцем крышку, обнажились клавиши, выдвинул маленькую антенну.

– Мобильник!

– Дай посмотреть! – попросил Виталик.

– На.

– И что? Позвонить сейчас по нему можно?

– Отсюда? Нет. Только в Москве, да и то не везде берёт.

– Так зачем он тебе тогда? – поинтересовался Андрей.

– Мне по статусу положено, – Колька гордо выпятил грудь. – Бизнесмен, чай, а не какой-то убогий служащий вроде вас.

– Ну и как? Пользуешься? В работе-то помогает? – не унимался Андрюха.

– Ещё как! Еду куда-нибудь на переговоры, а с секретаршей заранее договариваюсь, чтобы она позвонила в определённое время. И вот веду я важную беседу – деньги пилим – а тут звонок! Все головой крутят – где? Что? Тут я его и достаю. Спокойно – говорю, прошу прощения – говорю, важный звонок. Они головой понимающе и уважительно кивают, а я отхожу в сторону, делаю вид, что решаю какие-то проблемы чуть ли не на уровне правительства.

– Ну и прощелыга ты, Колька!

– Ага. Так с волками жить… Только кончится скоро эта лафа – у каждого второго такой телефон будет.

– Всё! Хорэ трепаться. Давайте стол делать. Колька, убирай свою игрушку.

– Ладно. А поговорим-то когда? Зачем ехали?

– Вот поедим, выпьем чутка, стол освободим, карту разложим – тогда и поговорим.

Идея совместного отдыха зрела давно.

Из прекрасного цветка – пьяного братания, обещаний – вот хоть завтра, все вместе, хоть на край света; набирая силу – в сморщенную завязь – кто когда может, с женой проблема; в зелёное яблочко – нет, в этом году не получится, давайте точно на следующий… наливалось соком, краснело боками – всё! Договорились. Этим летом – едем!

Сначала была идея сплава.

Андрюха по молодости, когда в институте учился да и потом тоже, увлекался.

Выбрать речку порожистую, но не сложную, и с весёлым гиканьем прокатить по ней. Но тут вдруг подвернулся левый геолог, который рассказал о речке на Тимане, до которой не добраться – только вертолётом. Тайга. Сёмга в ямах, агаты под ногами. И Андрюха завёлся.

Кричал: «Ну сами подумайте! Поедем мы куда-нибудь в Грузию или Армению, и что? Привезли на машине – проплыли десяток километров, встали лагерем, напились, наорались – и на машину. Переехали ниже – опять прокатили через порог – и снова праздновать. Нет, не то это, не то!

А здесь? Здесь тебя вертушкой забросят на двадцать дней – и ты пропал – нет тебя для всего мира! Выживай! Что случится – ты сам за всё отвечаешь. Оторванность от всего, к чему привыкли, – вот что главное! Никого вокруг. Нет людей. Некому помочь. Ты, река и тайга. Тьфу! Не тайга там, а тундра. Хотя один чёрт!»

Если говорить честно, ребятам по большому счёту было всё равно, куда… Поартачились, скорее, по привычке высказать собственное мнение и согласились. Благо всю организацию предстоящей поездки Андрей брал на себя.

И главное – сейчас была зима, до лета было ещё ой как далеко. Планировать и мечтать было легко и весело.

Пуля в живот – это больно. Это запредельно больно. Больно так, что уже и боли, кажется, не чувствуешь.

Только ползти.

Кружится и тошнит. А блевануть не получается, одни позывы.

Полз, пока не упёрся в ствол той сосны – тоненький, шершавый – прижался щекой. А щека – огромная, горячая, толстая, словно кусок распаренного мяса. Каждую чешуйку коры чувствую, и пахнет – деревом пахнет, смолой, солнцем.

Пытался беломошник под куртку к ране напихать – елозил руками, скрёб, рвал.