Вера Калашникова - Сквозь грозовые облака

- Духов не покупаю, - призналась Аня, краснея от удовольствия. - На духи денег нет, одно мыло в моем распоряжении.

- А от меня чем пахнет? - спросил Аллан и неожиданно и как-то по-детски наклонил к ней голову.

- Пахнет искусительно, - сказала Аня, и вдруг он сжал ей виски и запечатлел на ее губах сухой аскетический поцелуй. Она засмеялась и тоже поцеловала его в лысеющую макушку. - Некий джентльмен сказал мне однажды, что он предпочитает платонические отношения с женщинами.

Аллан достал из кармана пачку маленьких голландских сигар и закурил, выпуская ароматные колечки.

- Аллан, ты же не куришь, сигары - гибель для твоего кровообращения.

- Я хочу произвести впечатление на женщину. Как ты думаешь, может, мне выпить виски?

Они спели вместе дуэт Церлины из "Дон Джиованни", благо Аня, как и он, знала всю оперу наизусть, и посетители посматривали на них с любопытством и не без зависти.

- Аллан, боюсь, твой "Гиннесс" сделал меня слишком сентиментальной. Я чувствую, что вот-вот разревусь. Ты только представь, каково мне в моем отеле с наркоманами и ночными красавицами. В прошлом месяце молодая мамаша умерла от передозировки. Они барабанят мне ночью в дверь, бросают камешки в окна... И адвокат бездействует. Мне надо нанимать другого адвоката, чтоб он заставил его работать. - И Аня неожиданно для самой себя вдруг захлебнулась в слезах.

- О пожалуйста, не надо, - испуганно сказал Аллан. - Хочешь, я спою тебе песню? - И он запел "When you walk through a storm..."IX.

Потом они сидели в его просторной кухне и Аллан суетился, выгребая все, что было в его холодильнике.

- О, - лицо у Аллана скривилось от боли, пока он ставил на стол чашку с "Холиксом".X - Мой "сын божий" не оставит меня в покое, - сказал он, имея в виду ногу. - Такой зуд, видишь ли, я бы разодрал все эти бинты к черту.

- Они должны лечить тебя, а не просто бинтовать ноги. В больницу надо ложиться. Посмотри на большой палец: там будто не кровь в венах, а чернила.

- Не так уж я и плох, - сказал Аллан, слегка задетый. - Я пел для тебя и танцевал, а ты хочешь сбагрить меня в госпиталь? - И он опять запел, не допив своего напитка: - She loved me for the dangers I had pa-assed...XI Ты слышала Лучано Паваротти в партии Отелло?

- Нет, не слышала. Но я помню наизусть отрывки из "Отелло". Я, кстати, не знала, что Отелло страдал эпилепсией. Ты можешь представить себе генерала-эпилептика? - И продолжала с энтузиазмом: - И еще один эпизод меня поразил: когда Отелло передали послание от герцога и венецианских сенаторов, он сказал: "I kiss the instrument of their pleasures"XII. Русский переводчик Борис Пастернак перевел: "Почтительно целую их печати". Но я думаю, печати тут ни при чем. Отелло выразился так потому, что он думал в тот момент о Дездемоне, и ему казалось, что она неверна. Он вспоминал ее поцелуи!

- О, тебе не с кем разделить твои мысли, ты мечешь бисер перед свиньями - в любом колледже тебя бы приняли без разговоров, - и он сгреб ее в объятия, забыв о больной ноге и делаясь все смелее.

- Сколько тебе лет, Аллан? - бормотала Аня. - Ты сейчас такой же, как на той фотографии... - Или так ей казалось, ибо если смотреть без очков, да еще в полутьме, все мужчины были невыразимо прекрасны.

- О, я тогда только что вернулся из Скарборо XIII - загорелый, помолодевший...

- Аллан, скажи, пожалуйста, почему вы, британцы, такие сексуальные? заговорила она, чтобы отвлечь его от маневров. - От секса некуда скрыться. Включаешь радио - дамы поют гимны вибраторам и стыда не имеют. Включаешь телек - опять сплошные совокупления. Вчера был документальный фильм "Половые сношения", а потом любовная история "Мастурбация: драма в двух частях". Читаю газету - не желтую прессу, а "Санди Таймс" - и о чем они пишут? Миллионы людей гибнут в войнах и от голода, а они обсуждают первый поцелуй... Когда-то Оскар Уайльд писал о душе человека при социализме. А я хочу написать о том, что происходит с душой при капитализме: она чахнет и умирает.

- Съешь грушу, они очень сладкие, - только и ответил Аллан. - Гм... Я не специалист, видишь ли, читаю только "Радио Таймс". Я понимаю - ты женщина с миссией, как говорится, с "пчелой в шляпке". Кстати, что у тебя за миссия?

- Хочу свалить стену отчуждения, - без запинки ответила Аня. - Скажи, почему англичане - нация одиночек? Их поглощенность собой граничит с аутизмом, они теряют способность к общению...

Зазвонил телефон и смолк - кто-то раздумал.

- Что это? - заволновался Аллан. - Может, это сестра Фрэнсис? Они там все против меня, видишь ли. Вчера я был в перевязочной, и, возможно, кто-то пожаловался, что я снял повязку. Зудело так, хоть "осанна!" кричи. Эти сестры могут настроить против меня всех врачей...

- Успокойся, это не сестра Фрэнсис. Тебе кажется, что они против тебя.

Как он изменился в лице за одну минуту и сразу стал похож на запуганного ребенка.

- Успокойся, - повторила Аня и слегка обняла его.

- О, в тебе столько тепла, твои волшебные руки касаются моих плеч, и я сразу оживаю - восстаю из мертвых... Я никогда не был счастлив, видишь ли.

Он привлек ее к себе, и она почувствовала, как тяжело и медленно бьется его сердце. "Богиня, нимфа", - твердил Аллан, печатая на ее лице горячие поцелуи.

Они стояли так еще минуты две, пока она не сказала:

- Я стесняюсь, соседи могут нас увидеть.

Аллан сел на диван, всем видом выражая крайнее смущение, и, сглотнув, сказал:

- Со мной случилось нечто очень важное. Скажи мне, что я должен делать?

- Да не слишком раздумывай, - просто ответила Аня. - И побереги сердце. Нельзя его так нагружать.

Он встал, задернул шторы и сжал ее еще крепче, так что она опасалась, как бы он не зашел слишком далеко.

Он разжал руки, снял с подзеркальника коричневый кожаный пояс и сказал:

- Ты не могла бы стегнуть меня вот этой штукой? Я мечтал об этом всю мою жизнь.

- Ты не шутишь? - Аня почувствовала, как карточный домик, построенный для них с Алланом, рухнул и обратился в пыль. - О'кей, - сказала она обреченно и хлестнула его бледный голый зад.

- Сильнее, - попросил Аллан, и она в припадке ярости и отвращения, стараясь не глядеть на багровеющие разводы, порола его что есть мочи еще и еще, пока Аллан постанывал от удовольствия и блаженно улыбался.

- Но тебе же больно! - крикнула Аня.

- Довольно, - сказал он наконец и со счастливым вздохом тяжело плюхнулся на диван.

- О Господи! - Аня закрыла лицо руками. И вдруг волна острой болезненной жалости захолонула ей душу, и она уже знала: она не бросит Аллана, какие бы коленца он ни выкинул.

Как-то, после уборки, пока Аллан сидел в ванной, распевая арии, Аня поджаривала себе кусок ветчины. Она уже снимала его со сковороды, как вдруг в кухню вошел Аллан и, почуяв дух, ошеломленно спросил:

- Ты что, готовила на моей плите?

- Я просто подгрела себе кусок ветчины, - робея от его тона, ответила Аня.

- Знаешь что, запомни на будущее, - холодно сказал Аллан, - в моей кухне я дожен хозяйничать один. И со словом "неслыханно!" выскочил за дверь.

Аня и не заметила, как листья на деревьях пожелтели и опали, хотя лужайки весь год оставались зелеными, а затем так же незаметно из набухших почек возникли новые листочки, и - ах! - вот уже зацвели воспетые Водсвортом рододендроны и нарциссы подрагивали почти прозрачными крылышками.

Церковь Всех Святых на пригорке далеко не малых размеров казалась легкой, словно вылепленной из песочного теста, а перед церковью, рядом с высоким резным крестом стояло дерево, все в огромных красных цветах, и будто плясало на ветру.

В отеле трое юнцов, те, что вечно просили то двадцать пенни, то поесть, избивали четвертого. Он сидел в углу, прикрывая голову от ударов, и молча терпел пинки - видно, был пьян или после инъекции.

- Колин, перестань сейчас же! - кричала Аня, колотя кулаком по стеклу. - Или я вызову полицию!

- Вызови, вызови поскорей! - закричали они. - Эта тварь - наркоман, он ворует у Ширли вещи и продает их.

Когда прибыла полиция с врачами, избитый парень исчез, а из комнаты Колина гремела мерная, в две ноты, годная для пыточной камеры музыка.

И какого лешего она тут, думала Аня, в этой пахнущей плесенью комнате, где некуда ступить, оттого что везде ее узлы и чемоданы, где хромой стол с книгами и кассетами стоит на ее широкой кровати, и она так и спит, между ножками стола.

"Я никогда не был счастлив", - отдавали у нее в ушах слова Аллана, и она вдруг подумала о нем как о милом и близком родстеннике: "А будем ли мы с тобой счастливы?"

Сидя на постели и завернувшись в одеяло, Аня погрузилась в "Макбета" с Карло Бергонцци и Анжелой Георгиу, которого Аллан записал для нее. И вдруг в финале, где страсти раскаляются добела, все смолкло, и вместо Бергонцци послышался голос Аллана-Макдуфа. Он будто стоял на сцене и был полон решимости отмстить за жену и детишек. Он знал всю арию наизуть по-итальянски, у него был абсолютный слух и отменная дикция. У него лишь не было голоса - ни теперь, ни раньше!

Было что-то жуткое в этом безголосом пении, будто труп хотел воскреснуть и доказать всему миру, что он бессмертен. И что за странное племя обретается на этом острове, думала Аня. Поистине, если из лондонского "Бедлама" выпустить всех сумасшедших, а здоровых с улицы туда загнать, никто ничего не заметит.