Юрий Бессонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

В 10 минут дело было кончено. Взяв у Сазонова 10 рублей и войдя в комнату я заявил:

«Вот что я вам скажу, братцы. Меня не интересует кто вы... Может быть люди бедные, поэтому вот вам червонец за то, что мы у вас взяли. Кто мы — вы скоро узнаете. Покуда, в течение 2-х часов, чтоб никто из вас отсюда не выходил. Прощайте».

Все сидели и не двигались. По мордам было видно, что среди них были коммунисты. Но все нами было сделано так быстро и решительно, что они обалдели и не могли сговориться.

Сытые, правда не пьяные, но с табаком, взвалив на плечи мешки, — мы двинулись на север по полотну железной дороги. Затем, тут же, учитывая, что на нас будут смотреть из окон, свернули в лес и пошли оставаясь в поле их зрения, параллельно железной дороге. Двигаясь по полотну, мы слишком ясно показали бы наши следы.

Так шли мы около 2-х верст.

Чтобы окончательно замести следы, я сделал большую петлю. — Сначала вел на север, повернул на восток, затем на юг, здесь мы перешли в брод попавшуюся речку, снова пересекли железную дорогу и тогда, я взял курс на юго-запад, чтобы выйти на реку Кемь.

Легко шлось ночью после нашего ужина, несмотря на то, что у всех, кроме меня и Мальсогова, за плечами была ноша.

Мы отошли от железной дороги верст 10-12 и могли чувствовать себя в безопасности. Соблазн поесть и отдохнуть снова заставил Сазонова и Мальсогова заныть об отдыхе.

«Остановимся... Остановимся. Вот здесь». Привязывались они к каждому сухому местечку.

«Здесь совсем сухо», решили они, остановившись на маленьком холмике.

Дул северный ветер... Как я их не убеждал, что они сами сбегут отсюда, что надо выбрать защищенное от ветра место, они настаивали что здесь хорошо, что они были в партизанах, и умеют выбрать стоянку. Поэтому и в дневнике моем этот день замечен так:

20-го Мая: налет на железной дороге. Дневка «партизанская».

Действительно, недолго мы простояли здесь... В захваченном чайнике сварили кашу, поели, попили... Но, несмотря на костер, было слишком холодно. Легли, но скоро вскочили и двинулись в путь.

Этот переход был очень труден. Сплошное «непроходимое» болото... Я подчеркиваю «непроходимое», потому что оно было действительно непроходимо летом.

Наше счастье, что мы шли в эту пору. В начале я не мог понять почему оно не затягивает совершенно. Я попробовал штыком и уперся во что-то твердое. Попробовал в другом месте, штык уходил на то же расстояние. В чем дело? Оказалось, что болото оттаяло только сверху, а на пол аршина вглубь — лед. Вот почему это «непроходимое» болото было проходимо.

Но все-таки, в некоторых местах пройти его было нельзя. Мы шли, проваливались, с трудом возвращались обратно, делали обход, снова шли, опять проваливались и снова возвращались. Здесь я начал считать на «полезные» и «не полезные» километры которые нам приходилось проходить.

Дул холодный северный ветер. Мы были мокры по пояс. Было очень холодно. Наконец мы попали в лес. Но были уже так вымотаны, что не дотянули до утра и остановились ночью.

21-го Мая. Ночевка «в лесу». Остановка в шалаше, вследствие выпада снега.

Немного поспав, мы вышли утром. Лес оказался небольшим, и скоро мы снова попали в болото. Этот день оказался еще труднее предыдущего. Болото было еще хуже, вода холоднее и северный ветер крепчал.

В середине дня стало очень холодно, несмотря на движение согреться было невозможно.

Шли мы страшно растягиваясь. — Впереди я и Мальбродский... Отставая от нас на полкилометра, остальные...

Я решил сделать привал. Хорошо, что на этот раз я долго выбирал для него место и нашел защищенное от ветра. Мы развели большой, настоящий северный костер... Кстати, по приемам разведения костра, в России легко можно определить южного — степного и северного — лесного жителя.

Уроженец юга разводит костер из сучков, ковыряется с веточками и все время держит маленький огонь.

Северный житель начинает с двух — трех щепок, затем сразу наваливает на огонь поленья и сейчас же покрывает это целыми, стволами. Огонь у него не затухнет и через пять минут, дает настоящий жар. Таким он его и поддерживает.

Хотя среди нас и были большей частью жители не лесных губерний, но все-таки огонь мы держали северный — горячий.

Сегодня нужно было его особенно поддерживать... Ветер крепчал и крепчал... Лес шумел... Собрались тучи... Стало темно... Начиналась вьюга...

Вот появились первые снежинки...

Мрачно лежали мы у костра... Все молчали... В головы забирались неприятные мысли. — Что бы ни случилось, крыши, крова мы над собой не увидим... Нужно все перенести...

Вьюга усиливалась... Болото уже покрылось пеленой снега...

«Надо строить шалаш», предложил я моим спутникам.

Требовалась работа. Все устали. Нехотя, надеясь, что вьюга скоро кончится, принялись мы за постройку.

Построили навес и покрыли его еловыми ветками. Снег валил хлопьями. Быстро покрывались они белой пеленой.

Мы забрались в шалаш... Но увы, он не спас нас... Недостаточно низкая температура, близость костра и наше дыхание растапливали снег и шалаш начал протекать...

С этого времени началось наше пятидневное сидение в снежной пустыне, под завывание вьюги, шум леса, с постоянно падающим снегом...

Это было тяжело... Очень тяжело... В моем дневнике оно помечено коротко:

Остановка в шалаше вследствие выпада снега.

22-го Мая. То же.

23-го Мая. То же.

24-го. Метель продолжается. К вечеру прекратилась.

25-го. Снегу на поларшина.

26-го. Снег тает...

Одинокие, голодные, холодные, все время мокрые, сидели мы оторванные от всего мира... Давило сознание, что своими силами найти выход было нельзя... Можно было только ждать... А ждать было тяжело...

Первую ночь мы провели совершенно без сна. Усталость была сильная, но холод не давал заснуть. Все платье было мокро. Только высушишь его у костра, ляжешь, — через пол часа весь до нитки мокрый... Опять костер, — платье горит, но ничего не помогает. В начале мы хоть ели вволю. Затем пришлось сократить и паек...

Чем дальше, тем хуже...

Haстроение переходило в апатию... Мы почти не разговаривали...

Появились первые признаки цинги — сонливое состояние.

День мало отличался от ночи... Та же тьма... и безостановочно падающий снег...

В голове у меня начали путаться дни... Здесь, чтобы не забыть их, я начал писать свой дневник. Казалось просвета не видно...

Но вот что-то изменилось... Что?.. Еще трудно определить, но перемена есть... Стало чуть светлее... Чуть теплее... Но снег еще шел.

А вот появились и признаки... Ветер повернул на юг, метель прекратилась, и выпавший на пол аршина снег, начал таять...

На душе стало легче... Я взял винтовку и пошел в болото. Идти еще было невозможно. — Все прогалины занесены снегом, и в них можно было провалиться так, что и не вылезти... Но долго ждать было нельзя. Паек был сокращен до минимума и его могло хватить только на день, кроме того нас поджидала цинга — этот бич севера. Почва для нее была благоприятная — и голод, и холод, и отсутствие движения... Первые признаки ее приближения — апатия и сонливость были на лицо.

На следующий день мы выступили.

26-го Мая. Снег тает. В два часа вышли на реку Кемь, часам к 7-ми вечера дошли до деревни Подужемье. 11 часов вечера встретили 2-х крестьян. Получили немного хлеба. Ночь. Идем по реке Кеми. Настроение бодрое. В дер. Подужемье была засада из красноармейцев, которая поискав нас ушла.

Снег еще тонким слоем покрывал сухие части болота и леса, когда мы вышли. Несмотря на усталость все-таки было приятнее двигаться чем сидеть в тех условиях, в которых мы находились последние 5 дней.

Мы шли довольно быстро и вскоре показались первые признаки жилья начали попадаться тропинки, заборы, затем пошли поля... Взобравшись на гору, мы увидели деревню, а за ней реку... По полям разгуливали бараны... хотелось взять, но нельзя было портить отношения с крестьянами. Деревню надо было обогнуть, и мы начали ее обход с севера-запада. Обход должен был быть достаточно глубок, так как следы наши ясно отпечатывались на снегу. Попадались тропинки...

«Стоп». Поднял я руку... Все остановились. На тропинке два человеческих следа, с подкованными каблуками, с боку два собачьих. Красноармейцы с собаками. Не скажу, чтобы это добавление на меня приятно подействовало. Лучше быть охотником, чем зверем...

Двое нас — двое красноармейцев. Постреляли бы, подсчитали... Как-нибудь и поладили бы... А эти не отвяжутся.

Оставив всех на месте, я пошел на разведку и к моему удовольствию скоро увидел обратный след.

Мы пересекли оба следа и к вечеру дошли до реки Кеми. Широкая, сильная река... По обоим берегам могучий, почти девственный лес, вдоль берега узенькая, еле заметная тропинка. Свежих следов нет, значит можно идти.