История села Мотовилово. Тетрадь 8 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев

а под вечер небо выяснилось. Стал крепчать мороз. А крещенские морозы беспощадно давят землю, немилосердно прищемляют всякую живую тварь. Небо вызвездилось. На юго-востоке, не высоко над горизонтом, в полулежащем положении виднелось созвездие «Орион», над самой головой «Кассиопея», а немного восточнее «Стожары». На западе, вдалеке, похожий на золотые искособоченные рога, опускаясь к горизонту, светился молодой месяц. Вскоре, один его рог уже спрятался за отдалённым лесом, и другой, постепенно погружаясь за рубцеватый лесной край, медленно таял. Он с минуту виднелся над лесом, а потом совсем исчез. А мороз все сильнее сковывал землю, давил на постройки, послышались потрескивание тесовых крыш.

С вечера, бабушка Евлинья Савельева, одевшись в свою овчинную шубу, вышла на улицу. Она приметчиво посмотрела на небо, отыскала в нем мерцающие «Стожары», зябко вздрогнув, поспешила в избу.

– Эх, на улице-то и холодище! Не истопить ли нам в избе-то? Вась? – обратилась она к сыну Василию Ефимовичу.

– Принеси-ка дровец, надо истопить галанку, а то я выходила на улицу, мороз по коже дерет.

Голанку истопили, в верхней избе стало еще теплее. Семья, вымывшись в бане, уселась в верхней за столом чаевничать.

– Надо поставить чайник на конфорку, чай наварится, вкуснее будет, аромат появится, – предложила Любовь Михайловна.

Пожалуй, только одна она в семье понимала и разбиралась в ароматах чая.

– Налейте-ка мне чайку в черепок-блюдо? – обратилась к кому-то бабушка.

Ей налили. После чая, Санька углем начертил над окнами традиционные кресты и вся семья полегла спать, ночью, в два часа ударят к заутрене: все, кроме малых детей – Васьки, Володьки, Никишки и бабушки должны быть в церкви.

В два часа ночи, над селом призывно загудел колокол. В избах зажигались лампы, в окнах засветились желтоватые огни. Люди кашляя, выходили на улицу, спеша шли в церковь. После заутрени с ее торжественным священнопением: «Иордан возвратится вспять!» вскоре началась обедня, а после обедни с крестным ходом народ из церкви, под ликующий трезвон колоколов, вышел на лед озера – на «Иордань».

Еще накануне, в озёрном льду, вырубали больших размеров крест с копьём, иссопом, и купальню под ними, красочно расцветив их молодыми елями, вот это и есть прообраз реки Иордань, в которой крестился Иисус Христос.

Когда народ, нарядной толпой окружил «Иордань» по обеим сторонам креста, и в купели пробили пробоины – вода из пробоин хлынула фонтаном. Началось богослужение молебна. В момент пения «И дух в виде голубки», кто-то выпустил из рук живого голубя, предусмотрительно пойманного на церковном чердаке. Лед, под огромной толпой, угрожающе трещал. В пробоины из-подо льда, вместе с водой, выплывала рыба. Неугомонные ребятишки, азартно ловили руками эту рыбу, раскарячисто прыгая по воде, нарушая этим общий порядок при богослужении.

Василий Ефимович, уткнувшись в тепло меховой подкладки френчука, поя, зорко наблюдал за всем происходившим тут, порой укрощая бегающих по воде ребятишек. Ванька Савельев с Серёжкой Додоновым, облачённые в стихари, с большими свечками в руках, около переносного престола, где стояли поп с дьяконом, застыли в торжественных позах. По окончании Иорданского молебна, народ стал расходиться по домам. Василий Ефимович, наклонившись, зачерпнул в кувшин крещенской воды и из купели вынул большого карася. Принёс его домой, где он был зажарен.

После краткого послеобеденного отдыха, народ, по-праздничному разодетый высыпал на улицу. Несмотря на крепкий мороз, люди разгуливались по улицам села. Неусидчивые парни и разнаряжённые девки, забавляясь семечками и орехами, весело посмеиваясь, расхаживались вдоль улицы. В таком же непринуждённом праздничном настроении, люди села провели и последующий день – праздник Иоанна Крестителя. После этих двух праздников наступила сравнительно глухая пора, люди занимались своими домашними делами. Мужики ухаживали за скотиной, молодежь в токарнях за станком добывали деньги, а бабы управившись со стряпней у печки, старались собраться в кучки и в избном тепле побеседовать, перетрясти сельские новости.

– Ты, когда к нам в посиделки-то придёшь? – спросила Любовь Михайловна у дальней родственницы Катерины, случайно встретившейся ей на улице.

– Ладно, как-нибудь приду, – пообещала та.

Ждать Катерину долго не пришлось, она появилась в доме Савельевых на другой же день, захватив с собой вязание – клубок шерстяной пряжи и спицы. Она, раздевшись, расположилась на передней лавке в верхней избе. К ней подсела с подшиванием детского белья, готовя его к бане, сама хозяйка, а вскоре, кстати, к Савельевым заглянула соседка Анна с внуком Яшкой на руках. Рассевшись вблизи стола, бабы, занимаясь каждая своим делом, начали беседу, которая у них всегда желанная и бесконечная. Пущенный на пол Яшка подполз к порогу, начал играя, забавляться с веником. Анна, подскочив к нему, начала отнимать из рук у него веник:

– Не бери в руки, брось, это бяка! Не озоруй, ато бука тебя съест! – всячески стращала она Яшку.

Но не тут-то было. Яшка, заупрямившись, никак не хотел расставаться с веником, а когда Анна все же вырвала его из рук, Яшка дико завизжал, и широко разинув рот, заорал. В зыбке, на пружине, подвешенной к потолку, разбуженный Яшкиным криком, завозился Никишка. Зыбка судорожно заколыхалась. Ребенок завозился, закряхтел, заплакал, а потом, всхлипнув закричал.

– Ну, и Яшка у тебя зевластый, визжит словно его режут. Ребенка разбудил, так разбудил, – с нескрываемым недовольством заметила хозяйка Анне.

– Я не виновата, что он такой пискун уродился, вылупившегося цыпленка обратно в яйцо не затолкаешь, – оправдываясь, Анна посадила Яшку голой попой на диван.

– Не подходи к краю, ато бухнешься, бух! – поучала бабушка Яшку.

А тот не понимал бабушкиных назиданий, как непоседа, лез куда ему не велено, а будет Анна его унимать, он снова визгливо закричит, завоет, капризно брякнется, задёргает ногами. А детский плач, кого так за душу возьмёт и сердце защемит.

– Перестань выть-то, ато отколочу! – не выдержав Яшкиных капризных слез пообещала ему Анна.

– А ты постращай его букой, – порекомендовала Катерина, он и перестанет выть-то.

– Не боится он никаких буков, – заметила Анна.

А Яшка, несмело шагая своими голыми кривоватыми ногами по полу, вдруг зашатался, хлопнулся и заорал еще пуще. Стоило Анне, из-под ног его убрать соломинку и поругать ее, якобы споткнувшегося через которую и упал Яшка, он тут же плакать перестал. Не прошло и минуты, как ползучий Яшка запросился какать.

– Вот только этого и не хватало! – досадливо проговорила Анна, усадив Яшку на деревянную лопатку, предназначенную специально для этой цели, для малышей в семье Савельевых.

Успокоивши Яшку, Любовь Михайловна с бабушкой взялись успокаивать не на шутку расплакавшегося к этому времени Никишку.

– А ты переверни его, в тёпленькую пелёнку запеленай, и опять уложи в зыбку, он и успокоится, – участливо проговорила Катерина.

– Нет, сперва надо его кашкой покормить! – сказала мать.

– Будешь кашку, – обратилась она к малышу Никитке, тот понимающе беспокойно мыкнул.

– Сичас, сичас накормим!

Из нижней избы, Володькой была принесена для Никишки