Виктор Миняйло - К ясным зорям (К ясным зорям - 2)

- А что там, на поле?

- На поле... на поле... - кивает дед. - Страстя господнии... что на небе... что на земле... народ отбился от пастырев... скрежет зубовный...

- А отчего?

- Сильно дюже сердятся... слова непотребные... кулаки сжимают... страстя... в бога-Христа... скрежет зубовный...

- Куркули подбивают на какую-то гадость, - сжал губы Коряк.

Бродили. Томились. Сомневались. Тревожились.

- Мить! - крикнул Коряк. - Слезь-ка!..

- Да-а...

- Кому сказал?!

Паренек неохотно, обхватив стропило руками и ногами, медленно спустился на чердак, потом, по-обезьяньи согнувшись, прыгнул на землю, захлопал по бедрам, отряхивая штаны, подошел ко всем.

- Чего вам? - Он был явно недоволен - вверху на стропилах чувствовал себя ответственным за всех.

Сашко Безуглый слюнил химический карандаш и выводил на бумаге какое-то длинное послание.

- Катай сейчас ко мне, возьмешь моего буланого и айда в Половцы. Отдашь председателю волисполкома, пусть скорей шлет к нам конных. Скажешь - надумали куркуляки какую-то штукенцию. И еще скажешь, что это не байка какая-то. Потому как выпили, скажешь, бочку самогона, а на дворе парко, так чтоб в голову гадам кровь не кинулась. И еще скажешь, что гадючий клубок шипит на коммуну и надо быть осмотрительным. И скажешь, что в бумаге все обписано понятным языком, пускай только глаза протрут и прочитают. А если кто из наших сельских спрашивать будет, куда едешь, так пошли его... сам знаешь куда! И чтоб одна нога тут, а другая там! Аллюр три креста!

Мить вприпрыжку бросился выполнять приказание.

- Уже и на обед свернуло, - зевнул кто-то из коммунаров.

- Эх, молодежь!.. - покачал головой Коряк.

Разговоры на время затихли.

И хотя тревога за коммуну отошла, беспокоились за тех, кто в поле.

- Ригора послушались! Храбрый!.. - хмурился Сашко.

- Часа через полтора подъедут из милиции... Если и не случится ничего такого, так хоть самогон потрусят.

Опираясь на винтовки, как на посохи, терпеливо ждали...

Старшим опергруппы был назначен Степан Курило.

После того как оседлали коней, Степан доложил начальнику о готовности к выполнению задания.

- Вот что. Действуй по обстоятельствам, но не забывай про революционную законность. Помни - за тобой стоит советская власть. Желаю!..

- По ко-о!..

Сразу взяли в частую рысь. Встречный поток воздуха приятно щекотал бока. Мить Петрук охлюпкой трусил далеко позади. Но на него милиционеры не обращали внимания. Он толком не знал, чего можно ожидать от подвыпивших куркулей. Рассказал только, что на поле закапывают межевые столбы и "дюже сердятся".

- Ну, так что там?

- Да-а... Матюкаются.

- Ну и сонный ты! - с досадой покачал головой Степан.

- Да-а... послали только за вами. Если б мне сперва туда, так я бы все разведал...

- Разведчик... Ну ладно, увидим на месте.

Свернули с проселка на полевую дорогу. Степан решил ехать лесом, чтобы в случае какой кутерьмы отрезать туда дорогу возможным преступникам.

На поле вдоль дороги сонно клонилась высокая рожь. Время от времени, как подкинутые пружиной, низко взлетали и вновь ныряли в зеленовато-сизые волны тяжелые перепелки. Красные маки разливались густым накрапом, как чей-то кровавый след.

Сердце Степана полнилось беспричинной тревогой. Не за себя. За кого-то другого, очень близкого. Оглядывался назад, не споткнулся ли коль под кем-либо из товарищей. Этим хотел успокоить тревогу за судьбу того, о ком беспрестанно думал. Он не видел его лица, но он был где-то здесь, рядом. Может, даже в нем самом. Его могут убить. Где-то рядом с ним, со Степаном. А может, даже в нем.

И этот кто-то другой был таким родным для Степана, что он даже хотел бы заслонить его своим телом, только бы он, тот другой, жил. И сердце его чувствовал в своем сердце. И было это ее одно сердце, а целых два.

Это впервые такое случилось со Степаном. Семь лет на фронте он под угрозой смерти знал свое тело одним единственным, и страх одинокий, и боязнь выказать этот страх на людях - одного-единого его тела, и одинокую трепетную радость, когда выходили из боя.

Милиционеры ни разу не переходили на шаг. И потому в лес не просто въехали, а нырнули, как в воду, - сразу стало прохладнее, и то, что было позади, исчезло, будто и не существовало вовсе. И как это ни странно, тот, кто-то другой, спутник Степана, куда-то пропал или, может, навеки растворился в нем. И от этого Степан почувствовал себя свободней, будто с него свалилась тяжесть. Позднее он догадался, что причиной его видения мог быть горячий дурманящий дух жита, которое все время окружало их вдоль полевой дороги.

Лесная дорожка тянулась по-над канавой у половецких полей. Через каких-нибудь две-три версты откроется межа с буковской землей.

Степан прижал каблуками плотные лоснящиеся бока жеребца.

... - Люди! - возвысил голос учитель. - Этот изверг, Душегуб покушается на советскую власть!.. Во имя добра!.. - И, весь побледневший, стал перед Полищуком. - Поднимется ли у тебя рука, мерзавец, стрелять в инвалида, в того, кто научил тебя читать "мама"?!

- А отчего ж. Мне жизни нет. Так и вам.

И, не целясь, Данила выпалил сразу в обоих.

И два человека, таких разных и таких одинаковых, упали одновременно.

И поднялся крик, такой страшный, что Данила и оба его сообщника, наставив оружие на толпу, попятились к лесу.

И вновь разгорелась драка. Но на этот раз уже не между буковцами и половецкими.

Чем ближе к цели, тем скорее скакали милиционеры. Последнюю версту неслись галопом. А потом, не сговариваясь, перешли на аллюр.

Сердце у Степана вырывалось из груди. Он уже определенно знал, что произойдет что-то непоправимое.

Хлестнуло тоненькой веткой, едва не выбило глаз. Степан был напряжен и слит с конем в единое целое.

В просвете между кустами и деревьями редколесья увидел большую толпу.

И в это же время прогремел громовым эхом выстрел.

Степан осадил коня и, опустив поводья, осторожными толчками коленей побуждал жеребца перейти канаву.

За собой слышал запыхавшееся дыхание коней и встревоженные голоса товарищей.

- Отрезать путь к лесу!

И всадники поскакали в обе стороны от него. Шестым чувством загнанного волка Данила ощутил опасность сзади.

Вдоль лесной канавы на расстоянии с полсотни саженей друг от друга маячили всадники в красных фуражках. А один тихим шагом приближался к толпе, что в страстях своих опадала, как подбитое тесто.

Данько гикнул и, размахивая обрезом, как поленом, проложил себе путь в растекшейся толпе и припустил к оврагу. Успел заметить, как оба его сообщника бросили оружие и с высоко поднятыми руками побрели к всаднику.

Еще копошились, вцепившись в разодранные рубахи друг друга, завзятейшие драчуны, но потихоньку рев побоища затихал.

Степан даже не взглянул ни на толпу, ни на двух кудлатых, что шли к нему сдаваться. Видел только два неподвижных тела в самой середине водоворота человеческих страстей.

- Ей-ей, не стрелял... вот спросите... ей-богу... сдаюсь...

Не обращал внимания на окровавленных, раскрасневшихся от злобы мужиков, что пятились от его коня.

Видел только врага своего смертного, врага коммуны, который вприпрыжку, как заяц, мчался к ближайшему оврагу.

Вдруг беглец остановился и выстрелил по нему из обреза. Степан инстинктивно припал к луке седла и с места сорвал коня в галоп.

Вторая пуля тоненько пропела у него возле уха.

Собрал все мышцы в жгут, сделался маленьким и тоненьким.

Придерживая ножны ногой, выдернул клинок.

Третий выстрел.

Четвертый.

Больше не будет.

И, раздавшись в плечах, с каждым мгновением наливался страшным весом и силой.

И снова почувствовал того, другого, что жил в нем. И глазами того, другого, видел почерневшую прошлогоднюю стерню выгона, густой пырей, и желтенькие цветы одуванчика, и себя на коне с поднятым клинком. И шагах в тридцати впереди себя - рыжеватого человека, который в бешеном беге напоминал паука.

И, преодолевая расстояние между собой и врагом, спорил с тем, другим, что жил в нем, как поступить.

И когда конь, поравнявшись с беглецом, что прикрыл голову обеими руками, тревожно заржал, клинок вдруг стал таким тяжелым, что Степан даже застонал.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, материалы из газет, выписки из документов

Из газеты "Молот и плуг" от 8 июля 1923 года

"Из зала суда

5 июля 1923 года народный суд +++-ского уезда рассмотрел

уголовное дело гр. Курило С. А. по обвинению в убийстве

Титаренко Д. К. Учитывая бедняцкое происхождение и значительные

революционные заслуги обвиняемого, суд нашел необходимым осудить его

к одному году лишения свободы условно с запрещением работать в

карательных органах".

"В прокуратуре ***-ского уезда

Закончено следствие по делу кулацкого выступления в селе Буки

Половецкой волости. Привлечены к уголовной ответственности бывший

белогвардеец Кресанский И. М. и местные кулаки Балан Т. Ф.,