Дан Маркович - Жасмин

Они ушли, я встал, и не знаю, что делать, вдруг кто-то смотрел в окно, видел, а я хотел поскорей забыть, было - и не было. Но отрава уже внутри, стало нехорошо, горячо, я хотел к тебе подняться и не мог, пошел в дворницкую.

x x x

Я всегда сюда приходил, когда муторно, страшно. Я не видел, какой из такого дурака, как я, может получиться взрослый человек, чувствую, для меня нет впереди ничего, все другие люди сильней и быстрей меня, и, главное, всегда знают, что хотят. Особенно его злоба меня убила... и он не сомневался, что прав!..

В дворницкой на большом столе, называется физический, он линолеумом покрыт, лежали куски ватмана, обрезки можно сказать, и баночки с гуашью, пять или шесть цветов, желтый, красный, зеленый, черный, пятую не помню, не использовал ее, крышка присохла и не открылась, а остальные хотя и высохли, но если расковырять пальцем, то можно поддеть немного. Лист бумаги передо мной, большой, белый, яркий, и мне захотелось его испачкать, пройтись по нему... Я взял пальцами немного желтой и намазал, не знаю, зачем, но мне легче стало, странно, да?..

А другим пальцем взял красной, и эти два пальца рядом... я смотрел на них... А потом достал комочек черной, на третий палец, и смотрел - они были раньше похожи, как розовые близнецы, а теперь стали совсем разными... Я протянул руку и начертил желтым линию, и увидел, что это стебелек, стебель, а на нем должен быть цветок, увидел центр цветка, и лепесток, один, но большой, и я быстро, не сомневаясь, желтым и красным, а потом в некоторых местах обводил третьим пальцем, который в черной краске, и снова не сомневался, где и как это делать... А потом смазал слегка внизу стебля и быстро легко провел рукой, и это оказалась земля, она лежала внизу, а цветок летел над ней, сломанный, с одним лепестком, но непобежденный... летел над миром и молчал, а я разволновался, стал доделывать стебелек, чувствую, он мягкий, не получается, я даже разозлился, взял красной горстку, смешал на ладони с черной... потом уж я понял, что лучше на бумаге мешать... и руками, пальцами, пальцами, особенно большим стал нажимать и вести вдоль стебля, и черная, которая не совсем смешалось с красным пошла тупой сильной линией, по краю, по краю стебля, и он стал выпуклый и твердый, я чувствовал, он твердеет... Потом чувствую - еще чего-то не хватает, и я ребром ладони, ребром, ребром стал вколачивать краску в бумагу, и немного смазывать как бы... а потом рука вдруг задрожала, но не мелкой дрожью, а крупной, толчками... полетела вверх и снова вниз, упала чуть поодаль, ближе к нижнему углу, и получился там обрывок лепестка, второго, и я его вколотил в бумагу, раз-два-три...

И понял, что готово, мне стало спокойно, и дышать легко, радостно.

Наверное, не те слова, а тогда вообще слов не было, только чувство такое, будто выплакался, успокоился и замер в тишине, покое, тепле, и все это за одну минуту случилось.

Так было в первый раз. А потом я даже плакал, когда видел на бумаге, что получилось, а откуда бралось, не знаю.

Я пошел наверх, спокойный, веселый, и про драку забыл, ты все спрашивал меня, что я такой особенный сегодня, ты это быстро узнавал, а я ничего не сказал тебе, не знаю почему...

А сейчас вот, рассказал.

x x x

А второй раз я нарисовал тоже цветок, только в нем было меньше желтого, больше черного и красного, и он висел боком, будто раненый, хотя все еще летел. Покрышкин умер.

Ты помнишь, Малов, толстого кота Нашлепкина, который является иногда в наш подвал, наводит порядок, разгоняет твоих друзей, и никто ему перечить не в силах. Хорошо, что нечасто собирается в поход, у наших котов после этого негодяя настроение сломано. Шурка, наша трехцветка, родила от него котят, про других не знаю, а одного ты нашел и притащил, мы его выкормили, помнишь, в подвале не выживет, ты сказал. Ты учил меня кормить котят из пипетки. Потом показали Шурке результат, она обрадовалась, тут же легла кормить... накормила и ушла. Ты еще смеялся - "приходящая мать!." Отличный вырос котенок, ты его водил понемногу в подвал и вокруг дома, чтобы привыкал, не любишь, чтобы звери жили только с человеком, от этого они портятся и страдают, да? И мы его знакомили с местными условиями, он уже осмотрелся, но без тебя ни шагу, погуляет и обратно забираем. А в тот вечер ты решил "пора отпустить на ночь, пусть прошвырнется по закоулкам, а утром, Саша, притащи назад..." Он весь белоснежный был, и только на носу коричневая крышечка, как у отца, я назвал его Покрышкин, ты еще смеялся, был такой летчик-герой, говоришь.

Я долго его искал вокруг дома, и в подвале, а потом наткнулся - лежит в углу, вытянулся, я вижу, такой уже длинный вырос, большой, и не сразу сообразил, что с ним, потрогал, он уже твердый и холодный. А на шее темная полоска, я понял, его задушили, и ничего больше не мог понять на земле, что, зачем, почему люди еще живы... И главное, главное - он только-только вышел сам, в первый раз, понимаешь, в первый раз... и вот так кончилось. Я оставил его, не поможешь, потом возьму, пошел на первый, сюда, и нарисовал свой второй цветок, рисовал и плакал навзрыд, здесь никто не слышит. Потом зарыл его, а тебе не признался, пропал, говорю, Покрышкин, наверное, кто-то унес, может, добрый человек попался, и коту теперь хорошо. Ты долго беспокоился, потом забыл, как все люди забывают, а я не могу, не могу, не могу...

x x x

Потом я рисовал еще, и еще, не каждый день, но раз в неделю или два, и обычно уже знал, что вот сейчас что-то будет, краски меня ждали, особый голос у них, у цвета, и в руках тепло, и в горле напряжение, как перед плачем, понимаешь?.. Я теперь везде смотрел, искал бумагу, чтобы шершавая, на ней пальцам интересней, и красивей получается. Так и привык - пальцами, гораздо удобней кисточек, хватает на все цвета, это раз, мыть не нужно, всегда видишь, где какой цвет, а если много, вытрешь тряпочкой, и снова... Я рисовал цветы, почему цветы?.. не знаю, первое, что пришло в голову цветок, один цветок, только разные лепестки, форма разная... один, два, иногда три лепестка, как-то получилось четыре, наверное, совсем летучее настроение было.

Ты меня поймал на шестой раз, помнишь, вломился, искал по срочному делу. Я уже нарисовал, листки все раскрыты на столе, я здесь не прятал их, никто не заходит, только уборщица - возьмет инструмент в передней и пошла, ей наплевать. Ты любопытный, тут же подскочил, заглянул, и застыл, шею вытянул, замер, потом говоришь - "это что?.." Отвечаю - "цветок... вот, гуашь нашел, не знаю зачем, само как-то вышло..." Ты стоишь с раскрытым ртом, глаза стали вылезать, и как заорешь - " это ты?.. и это?.. и это?.. Боже мой, боже мой... Вот оно что, а я-то дурак, дурак... "

А в чем дело, почему дурак, так и не объяснил.

Я удивился, хотя ты всегда волнуешься, громко говоришь, быстро, и я привык, но ты тогда так орал... прости за слово, не очень красивое, ты меня всегда ругаешь за такие слова, а за крик еще больше - " толком не объяснишь, только орешь и думаешь, тебя поймут?.."

Ори, не ори, все равно не поймут, Малов, теперь я знаю. И не боюсь.

А потом ни разу не спросил, не просил показать, только купил мне гуашь, бумагу очень подходящую и молча положил на стол. Я сначала не показывал, что получается, а потом понемногу начал, ты смотрел, и говоришь только - "рисуй, Саша, рисуй!"

И в письме, которое из Лондона - "рисуй, Саша, рисуй...!" Про выставку, про сестру, что встретились, поговорить успели, она через месяц умерла, а тебя потом стукнуло немного, но уже лучше... Как это стукнуло, не понял, машина, что ли, толкнула?.. Осторожней ходи Малов, ведь не привык, в нашем городке машины редко попадаются.

Но и я свою машину нашел.

Потом написано про Жасмина, как его кормить, про квартиру твою, "считай своей, ничего не бойся, главное - не бойся..." а чего мне не бояться, не понял.

x x x

Теперь у нас будет собака, я тогда подумал, Жасмин, как он попал в наши края, особенный пес, и что с ним будет, полюбит ли он нас или так и будет только страдать, вспоминать прошлую жизнь?..

И я не знал, и даже ты, выживет ли он, и что с нами со всеми будет.

Нет, я мечтал, представлял себе, как мы его вылечим, пойдем гулять к реке, все трое, там буйная трава, деревья по колено в воде, воздух вкусный, веселый... и много еще всякого, а в жизни как получилось?.. Не знаю, мне кажется, жизнь похожа на бесконечное вылупливание из яйца, невозможно долгое, с болью, страхом, вот ты и пишешь мне про страх, да?..

И вот, рядом с Жасмином, думая о нем, я нарисовал новый цветок, и назвал его Жасмин, хотя в цветах не разбираюсь, как выглядит настоящий жасмин не знаю, и, стыдно сказать, Малов, мне не интересно, потому что у нас свой Жасмин, и свой теперь цветок, тоже Жасмин, он, как всегда, летит над землей, а внизу утро. Тут впервые я пожалел, что нет синего, крошечку бы не помешало, а потом вспомнил, ты купил мне пастель, я еще не рисовал ею, вытащил из коробки синий мелок, накрошил в водичку, сбегал наверх за яйцом, капнул в краску желтка, чтобы погуще, и добавил полоску над землей, получилось неплохо. Про желток ты мне рассказывал, так писали старые мастера, я вовремя вспомнил. Значит, пес Жасмин - и цветок Жасмин.