Козьма Прутков - Сочинения Козьмы Пруткова

На беговых помещик ехал дрожках.

Летела цапля; он глядел.

«Ах! почему такие ножки

 И мне Зевес не дал в удел?»

 А цапля тихо отвечает:

 «Не знаешь ты, Зевес то знает!»

Пусть баснь сию прочтет всяк строгий семьянин:

 Коль ты татарином рожден, так будь татарин;

Коль мещанином — мещанин,

А дворянином — дворянин.

 Но если ты кузнец и захотел быть барин,

То знай, глупец,

Что, наконец,

Не только не дадут тебе те длинны ножки,

 Но даже отберут коротенькие дрожки.

Вянет лист. Проходит лето.

Иней серебрится... Юнкер Шмидт из пистолета

Хочет застрелиться.

Погоди, безумный, снова Зелень оживится!

Юнкер Шмидт! честное слово,

Лето возвратится!

Поле. Ров. На небе солнце.

А в саду, за рвом, избушка.

Солнце светит. Предо мною

 Книга, хлеб и пива кружка.

Солнце светит. В клетках птички.

 Воздух жаркий. Вкруг молчанье.

Вдруг проходит прямо в сени

Дочь хозяйкина, Маланья.

Я иду за нею следом.

 Выхожу я также в сенцы;

Вижу: дочка на веревке

Расстилает полотенцы.

Говорю я ей с упреком:

«Что ты мыла? не жилет ли?

 И зачем на нем не шелком,

Ниткой ты подшила петли?»

А Маланья, обернувшись,

 Мне со смехом отвечала:

 «Ну так что ж, коли не шелком?

 Я при вас ведь подшивала!»

И затем пошла на кухню.

 Я туда ж за ней вступаю.

 Вижу: дочь готовит тесто

Для обеда к караваю.

Обращаюсь к ней с упреком:

«Что готовишь? не творог ли?»

 «Тесто к караваю».— «Тесто?»

«Да; вы, кажется, оглохли?»

И, сказавши, вышла в садик.

 Я туда ж, взяв пива кружку.

Вижу: дочка в огороде

 Рвет созревшую петрушку.

Говорю опять с упреком:

«Что нашла ты? уж не гриб ли?

«Все болтаете пустое!

Вы и так, кажись, охрипли».

Пораженный замечаньем,

Я подумал: «Ах, Маланья!

 Как мы часто детски любим

Недостойное вниманья!»

«Вы любите ли сыр?» — спросили раз ханжу.

 «Люблю,— он отвечал,—я вкус в нем нахожу:

Однажды к попадье заполз червяк за шею;

И вот его достать велит она лакею.

Слуга стал шарить попадью...

«Но что ты делаешь?!» — «Я червяка давлю».

Ах, если уж заполз к тебе червяк за шею,

Сама его дави и не давай лакею.

С сердцем грустным, с сердцем полным,

Дувр оставивши, в Кале

 Я по ярым, гордым волнам

Полетел на корабле.

То был плаватель могучий,

Крутобедрый гений вод,

Трехмачтовый град плавучий,

Стосаженный скороход.

Он, как конь донской породы,

Шею вытянув вперед,

Грудью сильной режет воды,

Грудью смелой в волны прет.

И, как сын степей безгранных,

Мчится он поверх пучин

На крылах своих пространных,

Будто влажный сарацин.

Гордо волны попирает

Моря страшный властелин,

И чуть-чуть не досягает

Неба чудный исполин.

Но вот-вот уж с громом тучи

Мчит Борей с полнощных стран.

Укроти свой бег летучий,

Вод соленых ветеран!..

Нет! гигант грозе не внемлет;

Не страшится он врага.

Гордо голову подъемлет,

Вздулись верви и бока,

И бегун морей высокий

Волнорежущую грудь

Пялит в волны и широкий

 Прорезает в море путь.

Восшумел Борей сердитый,

 Раскипелся, восстонал;

 И, весь пеною облитый,

 Набежал девятый вал.

Великан наш накренился,

 Бортом воду зачерпнул;

Парус в море погрузился;

Богатырь наш потонул...

И страшный когда-то ристатель морей

 Победную выю смиренно склоняет;

И с дикою злобой свирепый Борей

На жертву тщеславья взирает.

И мрачный, как мрачные севера ночи,

 Он молвит, насупивши брови на очи:

 «Все водное — водам, а смертное — смерти;

 Все влажное — влагам, а твердое — тверди!

И, послушные веленьям,

Ветры с шумом понеслись,

 Парус сорвали в мгновенье;

 Доски с треском сорвались.

И все смертные уныли,

 Сидя в страхе на досках,

 И неволею поплыли,

Колыхаясь на волнах.

Я один, на мачте сидя,

Руки мощные скрестив,

Ничего кругом не видя,

Зол, спокоен, молчалив.

И хотел бы я во гневе,

Морю грозному в укор,

Стих, в моем созревший чреве,

Изрыгнуть, водам в позор!

Но они с немой отвагой,

Мачту к берегу гоня,

Лишь презрительною влагой

Дерзко плескают в меня.

 И вдруг, о спасенье своем помышляя,

Заметив, что боле не слышен уж гром,

 Без мысли, но с чувством на влагу взирая,

 Я гордо стал править веслом.