У Лаки - Эндрю Пиппос

– Странно, – заметил водитель, останавливая машину, – пару улиц за нами ехала военная полиция.

– А сейчас они где? – спросил Лаки.

– Не вижу. Может, это вас охраняют?

– Да, – кивнул Грегор, – именно.

Уже на тротуаре Лаки сказал:

– Кажется, он что-то понял.

– Да ни черта он не понял, – отмахнулся Грегор. – Не трясись, прорвемся.

Несколькими неделями ранее он разослал двадцать почти идентичных писем в отели и правительственные учреждения двух крупнейших городов Австралии, предлагая им короткий концерт. Но никаких военных клубов и музыкальных заведений, где их легко бы раскрыли. В Австралии размещен миллион американцев (Лаки вычитал цифру в сиднейском ежедневном таблоиде). Миллион человек в форме (ну, может, немного меньше), и Лаки с Грегором боялись каждого из-за их познаний в популярной музыке. В своих письмах на бланках ВВС США Грегор ясно давал понять, что концерты предназначены исключительно для гражданских: «небольшая благодарность за гостеприимство».

Они получили пять заявок на концерт и разработали маршрут: сперва Сидней, затем Мельбурн. Самозванцы намеревались добраться до штата Виктория и обратно поездами, если не выйдет пробраться на военные авиарейсы. А Грегор очень серьезно на них нацелился. Удручающая картина в виде неприглядной местности и хлипкие перроны – не то, с чем будешь мириться, если ты великий музыкант.

Слева от общественного зала расположилось похоронное бюро. Справа, за пустырем, стоял кирпичный дом в окружении кипарисов. Лаки сжимал футляр с кларнетом обеими руками, раздумывая, какую мелодию сыграть первой. Дыши диафрагмой, надувай живот.

Из зала вышли двое мужчин в форме и помахали Грегору с Лаки.

– Знаешь этих парней? – поинтересовался Грегор.

– Давай уйдем.

– Они уже нас видели, мы с ними поговорим. Ты Бенни, а я твой менеджер. Все будет нормально.

На лицах мужчин застыло выражение, которое Лаки казалось пугающим, даже в некотором роде комичным. Один военный полицейский был высоким, широкоплечим с редеющими черными волосами.

Заговорил второй с большими ушами:

– Можно ваш автограф, мистер Гудмен?

– Без проблем, – ответил Лаки.

– Отменная шуточка, – произнес ушастый.

– Что вы имеете в виду? – уточнил Лаки, отрывая взгляд от клочка бумаги, на котором успел напортачить. Фальшивая подпись вышла совершенно неестественной.

– Мы услышали об этом вашем концертике сегодня. Никакой ты не Бенни Гудмен.

– Еще какой!

– А я Гэри Купер. А он Уоллес Бири. Забавно, каким дерьмом в итоге занимаются люди на войне.

– Бенни вам сказал, кто он, ясно? – вступил в разговор Грегор. – А теперь нам пора. У нас встреча.

– Мы точно знаем, что ты не Бенни Гудмен, – возразил здоровяк.

– Откуда? – спросил Лаки. – Сугубо из любопытства.

– Потому что мы военная полиция. Каждую неделю из Сиднея уезжает плюс-минус тысяча американцев, и почти никто не приезжает. Появись тут личность масштаба Бенни Гудмена – мы бы знали.

– И ты на него вообще не похож, – добавил ушастый.

– А вот и похож! – возмутился Грегор.

– Малец, я знаю, как выглядит Бенни Гудмен. Он звезда.

– Нам пора, – сказал Лаки. – Я кое-куда опаздываю.

– Никуда ты не опаздываешь.

– Да ладно, мы все здесь американцы, хорошие люди, – произнес Грегор.

– Во, точно, да, теперь я передумал.

– Я вам скажу, что сейчас будет, – снова заговорил второй полицейский. – Мы вчетвером пойдем к нашей машине и прокатимся.

– Исключено, – отрезал Лаки. – Мы никуда не пойдем.

Лаки неподвижно сидел в седане, не желая спрашивать, как их поймали или что будет дальше. На случай, если расспросы повлекут за собой ответы, которые он не хотел услышать. Или если двое незнакомцев еще не решили, как поступить с самозваным Бенни Гудменом, и захотят прибегнуть к жестокому уставу. Лаки молчал. Он все еще пребывал где-то между поимкой и наказанием, когда отсрочка виделась очевидным и лучшим решением для всех. Тогда он все-таки сможет изобразить Бенни Гудмена. Эти якобы полицейские не могли понять, что крылось за обманом; не злой умысел, не глупый розыгрыш – в нем был особый смысл.

По пути Лаки впитывал как можно больше деталей: лицо в витрине магазина, ткань, запутавшаяся в ветвях тополя. Все они казались странно далекими, словно насмехались над его незавидным положением. Грифельно-серое утро давило на растущие вдоль бульвара деревья. Военные полицейские поинтересовались, как Лаки вообще хватило наглости выдать себя за Бенни Гудмена. Гудмен – известный человек!

Они остановились на короткой улочке. Военный полицейский на заднем сиденье, чуть более агрессивный из двоих, достал револьвер и вышел из машины. Он отличался малым ростом, но большими ушами и красным цветом лица. Лаки позже назовет его Фрэнк, поскольку настоящее имя тот так и не назвал. Второй был минотавром с квадратным лбом, и парочке пленников он станет известен как Гарри. Им приказали идти к порогу двухэтажного здания за деревянным забором, покрытым лишайником, словно проказой. Гарри помог Лаки сдвинуться с места, услужливо пихнув его в спину, потом открыл входную дверь и провел самозванцев по длинному коридору в тесную комнату, где их запер.

Лаки и Грегор тихонько выругались. Они исследовали помещение короткими осторожными шагами, шаркая ботинками по грязному бетонному полу. Одна койка, унылый унитаз, плафон на стене. Из-под тяжелой двери пробивалась золотистая полоска света.

– Дело плохо, – заключил Грегор. – Но разве это камера?

– Думаю, это именно что камера.

Грегор уселся, заняв кровать.

– А ведь прямо сейчас ты должен играть концерт!

Лаки встал в углу под вентиляционным отверстием – решеткой в кирпичной кладке, сквозь которую откуда-то снаружи доносился игривый женский смех.

– Боишься? – спросил Грегор.

– Конечно, боюсь.

– А я нет, как ни странно.

– Это потому что ты неумный.

Лаки не до конца понимал, насколько сложным и непродуманным окажется мошенничество с Объединенной организацией обслуживания военных сил, насколько неподходящим напарником был Грегор, и осознал все это лишь в полумраке их камеры. Затем его посетила следующая идея: обжаловать задержание. Карандашом, которым раздавал автографы Бенни Гудмена, Лаки набросал прошение на единственном листке бумаги, который он вырвал несколько дней назад из кухонного блокнота, чтобы записать список песен для выступления.

Он подсунул записку под дверь и провел ночь без сна. Грегор проспал добрых восемь часов. Для Лаки эта ночь в некотором смысле вобрала в себя многое: ярость, сожаление, замешательство, страх, клятвенные обещания кое-как изменить жизнь (например, отказаться от детских иллюзий в отношении музыки). Но Лаки хорошо знал эти чувства. И понимал, что они скоро пройдут. А вот заключение в камере – вряд ли. Лаки и Грегор провели в своей