Пантелеймон Романов - Рассказы

- Ох, это она, знать. Спаси, царица небесная.

- Надорвется,- сказал старичок.

- Разве можно в такое время с этакими вещами.

- Эх, стреляли мало,- сказал солдат, когда сбитую в кучу толпу на рынке стали строить в очередь,- тут бы без остановки лупить надо.

Когда все пошли, он еще несколько времени смотрел на рынок с опрокинутыми столиками и рассыпанными селедками, потом, плюнув, сказал:

- Все-таки мастера, дьявол их побери. Мы, когда Ерзерум брали, у нас хоть конница была, а эти пешии как обработали.

- Тут и без конницы хорошо выходит,- заметил старичок.- Вы Ерзерум-то этот один раз брали, а они тут по семи раз в неделю орудуют, пора руку набить.

В ТЕМНОТЕ

В разбитую парадную дверь восьмиэтажною дома вошли старичок со старушкой. Столкнувшись с каким-то выходившим человеком, старичок спросил:

- Скажи, батюшка, как пройти к швейцару бывшему Кузнецову?

- Идите на пятый этаж, считайте снизу пятнадцатую дверь. Только по стенке правой стороны держитесь, а то огня по всей лестнице нет и перила сломаны.

- Спасибо, батюшка. Старуха, не отставай. Права держи. О господи, батюшка, ну, и темень...

Некоторое время было молчание.

- Да не лети ты так! Чего понесся, постой, говорю!

- Что ты там?

- Что... запуталась тут где-то...

- Вот еще наказание. Говорил - сиди дома. Куда нечистый в омут головой понес? Ой, мать, пресвятая богородица, и чем это они, окаянные, только лестницу поливают? Начал по дверям считать, поскользнулся и спутался. Вот и разбирайся теперь, сколько этажей прошли...

- Да куда ты все кверху-то лезешь?

- А ты думаешь, на пятый этаж взобраться все равно, что на печку влезть? Черт их возьми, нагородили каланчей каких-то, чисто на Ивана Великого лезешь. Что-то даже голубями запахло.

- Ты смотри там наскрозь не пролезь.

- Куда - наскрозь? Ой, господи, головой во чтой-то уперся... Что за черт? Куда ж это меня угораздило?.. Даже в пот ударило. Хоть бы один леший какой вышел. Прямо как вымерли все, окаянные...

Бывший швейцар, переселившийся из своего полуподвала в пятый этаж, садился вечером пить чай, когда на лестнице послышался отдаленный крик. Через минуту крик повторился, но уже глуше и где-то дальше.

- Кого это там черти душат? Выйди, узнай,- сказала жена,- еще с лестницы сорвется. Перила-то, почесть, все на топливо растаскали.

Швейцар нехотя вышел на лестницу.

- О господи, батюшка,- донеслось откуда-то сверху,- уперся головой во чтой-то, а дальше ходу нет.

- Да куда тебя нелегкая занесла! - послышался другой голос значительно ближе.

- Должно дюже высоко взял. Уперся головой в какой-то стеклянный потолок, а вниз ступить боюсь. Замерли ноги да шабаш. Уж на корячки сел, так пробую.

- Кто там? Чего вас там черти носят? - крикнул швейцар.

- Голубчик, сведи отсюда! Заблудились тут в этой темноте кромешной. Стал спускаться, да куда-то попал и не разберусь: где ни хватишь - везде стены.

- К кому вам надо-то?

- К швейцару, к бывшему.

- Да это ты, что ли, Иван Митрич?

- Я, батюшка, я! К тебе со старухой шел, да вот нечистый попутал, забрел куда-то и сам не пойму. Чуть вниз не чубурахнул. А старуха где-то ниже отбилась.

- Я-то не отбилась. Это тебя нелегкая занесла на самую голубятню.

Швейцар сходил за спичками и осветил лестницу. Заблудшийся стоял на площадке лестницы, в нише, лицом к стене и шарил по ней руками.

- Фу-ты, черт! Вон куда, оказывается, попал. Все правой стороны держался. Лестница-то вся обледенела, как хороший каток... того и гляди.

- Воду носим,- сказал швейцар,- да признаться сказать, и плеснули еще вчерась маленько, а то, что ни день, то какая-нибудь комиссия является,- кого уплотнять, кого выселять. Тем и спасаемся. Нижних уплотнили, а до нас не дошли - так вся комиссия и съехала на собственном инструменте.

- Надо как-нибудь исхитряться.

Все спустились в квартиру.

- Ну и страху набрался,- говорил гость,- думал: ума решаюсь: где ни хвачу рукой - везде стенка...

- Спервоначалу тоже так-то путались,- сказала жена швейцара,- зато много спокойней. Сами попривыкли, а чужому тут делать нечего.

- Это верно. А то какой-нибудь увидит, что чисто, сейчас тебя под статью подведет, и кончено дело.

- Не дай бог...

- А вот хозяин мой этого не понимает, все норовит чистоту навести.

Швейцар молчал, а когда жена вышла на минуту в коридор, сказал:

- Наказание с этими бабами... Перебрались сюда, думал, что получше будет, чем в подвале, а она тут как основалась, так и пошла орудовать. Из кресел подушки зачем-то повытащила. Теперь у нее в них куры несутся. Тут у нее и поросенок, тут и стирка, тут и куры, а петуха старого вон между рамами в окно пристроила.

- Отдельно? - спросила старушка-гостья.

- Да, молодого обижает. Это они с невесткой тут орудовали, когда я за продовольствием ездил. Из портьер юбок себе нашили. Не смотрит на то, что полоска поперек идет, вырядилась и ходит, как тигра, вся полосатая.

За дверью послышалась какая-то возня и голос хозяйки:

- Ну, иди, домовой, черти тебя носят!

Дверь открылась, и из темноты коридора влетел выпихнутый поросенок, поскользнулся на паркете и остолбенел; остановившись поперек комнаты, хрюкнул.

- Это еще зачем сюда?

- Затем, что у соседей был. Спасибо, хватилась, а то бы свистнули.

- Ты бы еще корову сюда привела,- сказал угрюмо швейцар.

- А у тебя только бирюльки на уме... Вот хозяина-то бог послал...

- Ну, старуха, будет тебе...

- Да как же, батюшка: барство некстати одолело. Первое дело из подвала сюда взгромоздился. Грязно ему, видите ли, там. Умные люди на это не смотрят, а глядят, как бы для хозяйства было поудобнее. Теперь вон на нашем месте, что поселились,- у них коза прямо из окна в сад выходит. А тут поросенка сама в сортир носи. А лето подойдет, погулять ему,- нешто его, демона, на пятый этаж втащишь. И опять же каждую минуту выселить могут. Это сейчас-то отделываешься: лестницу водой поливаешь, а летом, брат, не польешь...

На лестнице опять послышался какой-то крик и странные звуки, похожие на трепыханье птицы в захлопнувшейся клетке.

- Что это там, вот наказанье. Пойди посмотри.

Швейцар вышел, и хозяйка продолжала:

- Вон соседи у нас - какие умные люди, так за чистотой не гонятся. Нарочно даже у себя паркет выломали, чтоб никому не завидно было, два поросенка у них в комнате живут, да дров прямо бревнами со снегом навалили. А окно разбитое так наготове и держат - подушкой заткнуто,- как комиссия идет, они подушку вон и сидят в шубах. Так у них не то чтоб комнату отнимать, а еще их же жалеют: как это вы только живете тут? А они - что ж, говорят, изделаешь, время тяжелое, всем надо терпеть. Вот это головы, значит, работают.

- Верно, матушка, верно.

- Тоже теперь насчет лестницы: освещение было сделал, мои матушки! Ну, лампочку-то хоть на другой день какие-то добрые люди свистнули. Я уж говорю: что ж ты, ошалел, что ли? Сам в омут головой лезешь. Теперь кажный норовит в потемочках отсидеться, а ты прямо на вид и лезешь. Вот теперь темно на лестнице, сам шут голову сломит, зато спокойны: ни один леший за комнатой не лезет, от всякого ордера откажется. Намедни комиссия приходила, чуть себе затылки все не побили: поскользнется, поскользнется, хлоп да хлоп!

Вдруг на лестнице послышался голос швейцара, который кричал на кого-то:

- Куда ж тебя черти занесли? Не смотрите, а потом орете. Вот просидела бы всю ночь тут, тогда бы знала.

Швейцар вернулся в свою комнату и с досадой хлопнул дверью.

- Что такое там? - спросила жена.

Швейцар повесил картуз на гвоздь, потом сказал:

- Старуха какая-то не разобралась в потемках, вместо двери в лифт попала да захлопнулась там.

ИТАЛЬЯНСКАЯ БУХГАЛТЕРИЯ

Семья из пяти человек уже третий час сидела за заполнением анкеты... Вопросы анкеты были обычные: сколько лет, какого происхождения, чем занимался до Октябрьской революции и т. д.

- Вот чертова работка-то, прямо сил никаких нет,- сказал отец семейства, утерев толстую потную шею.- Пять каких-то паршивых строчек, а потеешь над ними, будто воз везешь.

- На чем остановились? - спросила жена.

- На чем... все на том же, на происхождении. Забыл, что в прошлый раз писал, да и только.

- Может быть, пройдет, не заметят?

- Как же пройдет, когда в одно и то же учреждение; болтает ерунду.

- Кажется, ты писал из духовного,- сказал старший сын.

- Нет, нет, адвокатского, я помню,- сказал младший.

- Такого не бывает. Не лезь, если ничего не понимаешь. Куда животом на стол забрался?..

- Что вы, батюшка, над чем трудитесь? - спросил, входя в комнату, сосед.

- Да вот, все то же...

- Вы уж очень церемонитесь. Тут смелей надо.

- Что значит - смелей? Дело не в смелости, а в том, что я забыл, какого я происхождения по прошлой анкете был. Комбинирую наугад, прямо как в темноте. Напишешь такого происхождения - с профессией как-то не сходится. Три листа испортил. Все хожу, новые листы прошу. Даже неловко.