Виктория Токарева - Лавина

- Похоже, - согласился Месяцев. - Я сам тебе позвоню. Давай договоримся...

- Договариваются о бизнесе. А здесь стихия. Ветер ведь не договаривается с поляной, когда он прилетит...

"Здесь не ветер с поляной. А лавина с горами", - подумал Месяцев, но ничего не сказал.

Люля стала какая-то чужая. Жесткая. И ему захотелось вынести себя за скобки. Пусть плавает по своей орбите. А он - по своей.

Месяцев возвращался в город. Он обманул по крайней мере троих: журналиста, помощника Сережу и старинного друга Льва Борисовича, к которому обещал зайти. Однако журналисты - люди привычные. Их в дверь - они в окно. Сережа получает у него зарплату. А старинный друг - на то и друг, чтобы понять и простить.

О том, что он обманывает жену, Месяцев как-то не подумал. Люля и Ирина - это две параллельные прямые, которые не пересекутся, сколько бы их ни продолжали. Два параллельных мира со своими законами.

"Ветер, - вспомнил Месяцев. - Стихия. Врет все. Кому она звонила, когда просила жетон? И какое напряженное было у нее лицо... Что-то не получалось. С кем-то выясняла отношения. Конечно же, с мужчиной... Женщина не может уйти от мужа в пустоту. Значит, кто-то ее сманил. Пообещал, а потом передумал. И она села между двух стульев. Поэтому и плакала, когда сидела в зале и слушала музыку. Поэтому и отдалась на снегу. Мстила. А сейчас наверняка звонит и задает вопросы".

Месяцев развернул машину и поехал обратно. Зачем? Непонятно. Что он мог ей предложить? Часть себя. Значит, и он тоже должен рассчитывать на часть. Не на целое. Сознанием он все понимал, но бессознательное развернуло его и гнало по кольцевой дороге.

Месяцев подъехал к корпусу. Вышел из машины.

Дежурная сменилась. Была другая.

- Вам кого? - спросила она.

- Елену Геннадьевну.

- Как фамилия?

- Я не знаю, - сказал Месяцев.

- А в каком номере?

- Не помню. - Месяцев зрительно знал расположение ее номера.

- Куда - не знаете, к кому - не знаете. Мы так не пропускаем, - строго сказала дежурная, глядя мимо. По этому ускользающему взгляду Месяцев понял, что она хотела деньги. Месяцеву было не жаль денег, но он не выносил унижения. Хамство маленького человека. Потому что у Большого человека хамства не бывает.

Он не стал препираться, отошел от корпуса, отодвинул себя от хамства. Стоял на дороге, наклонив голову, как одинокий конь. Люля шла по знакомой дороге - высокая, прямая, в длинной шубе и маленькой спортивной шапочке, надвинутой на глаза. Она увидела его и не побежала. Спокойно подошла. Так же спокойно сказала:

- Я знала, что увижу тебя.

- Откуда ты знала? Я же уехал.

Люля молчала. Что можно было ответить на то, что он уехал и снова оказался на прежнем месте? Она как будто определила радиус, за который он не мог выскочить.

- Я не имею права тебя расспрашивать, - мрачно сказал Месяцев.

- Не расспрашивай, - согласилась Люля.

- Не обманывай меня. Я прощаю все, кроме лжи. Ложь меня убивает. Убивает все чувства. Я тебя умоляю...

Месяцев замолчал. Он боялся, что заплачет.

- Если хочешь, оставайся на ночь, - предложила Люля. - Уже темно. Утром поедешь.

- Не хочу я на ночь. Не нужны мне эти разовые радости. Я хочу играть и чтобы ты слушала. Хочу летать по миру и чтобы ты сидела рядом со мной в самолете и мы читали бы журналы. А потом селились в дорогих гостиницах и начинали утро с апельсинового сока...

Он бормотал и пьянел от своих слов.

- Ты делаешь мне предложение?

- Нет. Я просто говорю, что это было бы хорошо. Поедем со мной во Францию.

Люля стояла и раздумывала: может быть, выбирала между Францией и тем, кому она звонила.

- А куда именно? В Париж? - спросила она.

- Юг Франции. Марсель, Канны, Ницца...

Люля никак не реагировала. Почему он решил, что она примет его приглашение? Почему он так самоуверен?

Месяцев вдруг испугался. И тут же успокоился: как будет, так и будет.

- Ну так что? - спокойно спросил он.

- Хорошо, - так же спокойно согласилась Люля.

Марсель оказался типичным портовым городом, с большим количеством арабов, красивый и шумный, отдаленно напоминающий Одессу.

Месяцев дал в нем четыре концерта.

После концерта подходили эмигранты. Ни одного счастливого лица. Принаряженные, но не счастливые. Пораженцы.

Подходили бывшие диссиденты. Но какой смысл сегодня в диссиде? Говори что хочешь. Гласность отбила у них хлеб.

Из Марселя переехали в Канны. Опустевший курорт. Город старичков. Точнее, город богатых старичков. Они всю жизнь трудились. Копили. А теперь живут в свое удовольствие.

Люля смотрела на старух в седых букольках и норковых накидках.

- Надо жить в молодости, - сказала Люля. - А в старости какая разница?

- Очень глупое замечание, - откомментировал Месяцев.

Люля не любила гулять. Ее совершенно не интересовала архитектура. Она смотрела только в витрины магазинов. Не пропускала ни одной. Продавщицы не отставали от Люли, целовали кончики своих пальцев, сложенных в щепотку, а потом распускали эти пальцы в воображаемый цветок. Люля и в самом деле выходила из примерочной - сногсшибательной красоты и прелести. Казалось, костюм находил свою единственно возможную модель. Обидно было не купить. И они покупали. Месяцев платил по кредитной карте и даже не понял, сколько потратил. Много.

Люля делала покупки по своей схеме: в первый день она обегала все магазины и лавочки. Присматривалась. Это у нее называлось "выполнить домашнее задание". На другой день она делала выбор и покупала. На третий день понимала, что ошиблась в выборе, и меняла покупку. На это уходило все время. Месяцев ненавидел этажи магазинов и закутки лавочек. Он перемогался и сатанел от этой жизни. Люле мешало его нетерпение. Она попросила его оставаться на улице и ждать. Он так и делал.

Вся поездка по югу Франции превратилась в одно сплошное нескончаемое ожидание. Люля постоянно звонила в Москву и заходила в каждый автомат на улице. А он ждал. Говорила она не долго, и ждать - не трудно, но он мучился, потому что за стеклянной дверью автомата протекала ее собственная жизнь, скрытая от него.

Люля выходила из автомата с перевернутым лицом и говорила:

- Свекровь вывихнула руку. Не может готовить. Даша чистит картошку ей и себе.

- Даше пятнадцать лет. Она уже большая, - напоминал Месяцев.

- Большая, - соглашалась Люля. - Но и маленькая.

И это правда.

Однажды он воспользовался ее отсутствием и сам позвонил домой. Подошла дочь.

- Алика оставили еще на две недели, - прокричала Аня. Она экономила деньги, поэтому сообщала только самое главное.

- Ты меня не встречай, - предупредил Месяцев. - За мной пришлют машину.

- Я все равно приеду.

- Но зачем?

- Я увижу тебя на два часа раньше.

- Но зачем тебе мотаться, уставать?

- Это решаю я.

Аня положила трубку. Зачем еще кто-то, когда дома все так прочно.

Месяцев вышел из автомата.

- Куда ты звонил? - спросила Люля.

- Своему агенту, - соврал Месяцев.

Он мог бы сказать и правду. Но у них с Люлей общие только десять дней. А потом они разойдутся по своим параллельным прямым. Это случится неизбежно. И пусть хотя бы эти десять дней - общие.

В ресторанах Люля заказывала исключительно "фрукты моря" - так тут назывались крабы, моллюски и устрицы. Стоило это бешеных денег, но Люля не обращала внимания.

- Это безумно вкусно, - говорила она. - И очень полезно. Сплошной йод.

Вино она пила сухое, красное, говорила, что красное вино выводит из организма стронций. Люля следила за своим здоровьем. И это логично. Красота есть здоровье. Месяцев подумал, что Ирина ела бы одну пиццу, зверски экономила и прибавила бы пять килограммов. Хотя на Ирине не заметно - пять туда или пять обратно.

Месяцев не знал, сколько он потратил. Во всяком случае, больше, чем заработал. На Западе - другие деньги. И открывается особая жадность, которую не преодолеть. Месяцеву пришлось преодолеть. Он тратил валюту, как рубли.

- Ты о чем думаешь? - Люля пытливо заглядывала, приближая свое лицо. От ее лица веяло теплом и земляничным листом.

- Так, вообще... - уклонялся он.

Он готов был тратить, врать, только бы видеть близко это лицо с высокими бровями.

Каждый вечер после концерта они возвращались в гостиницу, ложились вместе и обхватывали друг друга так, будто боялись, что их растащат. Обходились без излишеств, без криков и прочего звукового оформления. Это было не нужно. Все это было нужно в начале знакомства, как дополнительный свет в темном помещении. А здесь - и так светло. Внутренний свет.

Последние три концерта - в Ницце. Равель. Чайковский. Прокофьев. Месяцев был на винте. Даже налогоплательщики что-то почувствовали. Хлопали непривычно долго. Не отпускали со сцены.

В последний вечер их пригласила в гости правнучка декабриста. Собралось русское дворянство. Люля и Игорь смотрели во все глаза: вот где сохранились осколки нации. Сталин наплодил Шариковых. И теперь живут дети и внуки Шариковых. А дети и внуки дворянства - где они? Сидели за столом, общались. Месяцеву казалось, что он - в салоне мадам Шерер из "Войны и мира".