Юрий Домбровский - Обезьяна приходит за своим черепом

Нужно заметить, порядок нашего отделения очень строг именно в этом пункте. В больнице допускалось многое. Так, больной, если у него водились деньги, мог перебраться в отдельную палату с балконом в сад, мог, конечно, с разрешения лечащего врача, нанять даже специальную сестру. Но и такому больному, если он лежал в нашем, то есть послеоперационном, отделении, свидания разрешались только дважды в неделю.

- Невозможно, невозможно! - отвечал на все просьбы главный врач больницы. - Таковы наши правила. В этой больнице никаких привилегий ни для кого не существует.

И был так невозмутимо строг, что, кажется, и сам верил в это. Но он-то, может, и верил, а я-то ему нет, поэтому первое, что мне пришло в голову, - это какую еще новую пакость готовит мне прокуратура?

- Да кто он такой? Что ему нужно? - спросил я почти грубо. Не успела еще сестра мне ответить, как дверь палаты как-то по-особому широко и парадно распахнулась - именно не открылась, а распахнулась, - и, сопровождаемый хирургом, вошел в белом шелковом халате, щегольски наброшенном на плечи, королевский прокурор.

Признаюсь, при виде его превосходительства я так обомлел, что даже не встал, а только откинулся на подушки, да и он, посмотрев на меня, смешался. Так с десяток секунд мы смотрели во все глаза друг на друга, не зная, с чего начать, но тут я сделал какое-то случайное движение рукой и все сразу пришло в движение и разрешилось.

- Лежите, лежите! - очень натурально всполошился он и бросился ко мне. - Лежите, пожалуйста! Ведь вам же нельзя двигаться? Что вы?!

От резкого движения халат соскользнул с его плеча, и я увидел, что под мышкой он держит квадратный черный портфель величиной с книгу среднего формата. Это мне не понравилось больше всего.

- Не вставайте, я сяду рядом, - сказал прокурор. Как из-под земли бесшумно подкатили кресло, кожаное, докторское, из кабинета главного врача. - Ну а выглядите-то вы совершенным молодцом! - продолжал он, усаживаясь. А? Профессор?

Хирург, высокий старик с военной выправкой, похожий на бульдога, молодецки гаркнул что-то в желтые, прокуренные усы, но прокурор уже перестал его замечать.

- Температура? - спросил он меня.

Не успел я ответить, как профессор снял со спинки кровати дощечку с температурной кривой и подал прокурору. Тот посмотрел и омрачился.

- Все-таки еще тридцать семь и пять?.. И вот даже тридцать восемь? спросил он капризно. - Что же это такое, доктор?

- Процесс еще не закончился вполне, - ласково наклонился над ним хирург. - Вот эти две вершинки - та и эта - как раз и связаны с тем, что в эти дни отходили секвестры.

- Секвестры? Ах, секвестры! - обрадовался прокурор. Опять поймал халат двумя пальцами где-то на предплечье. - Вот у меня тоже весь сорок пятый год отходили секвестры. А на костылях вы еще не ходите, коллега?

Ему опять что-то ответили, я не слышал, что. Я глядел на его спокойное, замкнутое и ласковое лицо, лицо жесткого и отлично воспитанного человека, на небольшой кожаный портфельчик на коленях, в котором скрывалось для меня что-то очень неожиданное и неприятное, и старался понять: что же это такое? Министр ли юстиции подал в отставку? Верховный ли суд возвратил обратно мой обвинительный акт? Победили ли левые на муниципальных выборах? Одним словом, какой бес принес его сюда? Тут я увидел, что мой посетитель уже держит конверт и прикидывает на свет одну за другой черные рентгеновские пленки - все это очень ловко, изящно и быстро, хорошо отработанным жестом опытного игрока в покер.

И тут я наконец овладел собой и сказал:

- И при вашей загруженности, ваше превосходительство! ..

И только я произнес это, как они так на меня и уставились. Потом прокурор швырнул на стол всю кипу снимков и приказал:

- Доктор, вы бы не возражали... минут на десять?..

И сразу же нас в палате осталось двое.

Тогда я скинул одеяло, сел на кровати и посмотрел на прокурора. Он поймал мой взгляд и косо улыбнулся.

- Моему коллеге так не терпится узнать, в чем дело? - спросил он ласково и недовольно.

- Очень! - сознался я.

С полминуты мы молча смотрели друг на друга, потом он резко отвел взгляд и встал.

- Тогда, к вашему сведению, как юристу, - сказал он очень холодно, снимая без церемоний халат и вешая его на спинку кресла. - Мы аккуратно получаем сведения о здоровье всех тех, кто числится за нами, но по болезни не может участвовать в судебном разбирательстве его дела. Но... - он усмехнулся. - Я, конечно, не рискнул бы к вам сунуться просто так... - Тут он опять сел и взглянул мне прямо в глаза. - Но прежде всего - газеты-то вы читаете?

Я кивнул.

- И, надо полагать, не только одни газеты, но и "Вестники министерства юстиции"?

Я опять кивнул.

- И, следовательно, знаете, что сейчас предстоит большой процесс национальной компартии? Очень хорошо! Тогда читайте.

Он бесшумно распахнул портфель и вынул два сложенных вдвое листа отличнейшего бристольского картона с золотым обрезом. Под штампом и эмблемой стоял четкий машинописный шрифт:

"Высокий Сенат!

В дополнение и уточнение наших предыдущих ходатайств о рассмотрении совместимости деятельности коммунистической партии с конституционными началами нашей страны, ходатайст-вуем дополнительно о том, чтобы на тех же заседаниях были подвергнуты суждению Сената следующие частные вопросы:

а) Вопрос о судьбе посмертного труда проф. Л. Мезонье: насколько будет признано и доказано, что покойный ученый действительно работал над такой рукописью перед смертью.

б) Вопрос о том, можно ли признать таким предсмертным трудом профессора книгу "Расы и расизм. Некоторые итоги сорокалетнего изучения человека", вышедшую недавно в Москве на русском языке и подписанную именем покойного ученого.

Если же названный труд будет признан действительно принадлежащим перу покойного директора Института предыстории, то и

в) вопрос о том, какими каналами, для какой цели и кем именно книга, написанная в нашей стране и нашим ученым, была переправлена за границу и вышла в стране коммунистического лагеря, а также

д) вопрос о том, может ли быть доказано документами, свидетельскими показаниями или любым иным путем, что нелегальная переправка рукописи через границу является осуществле-нием воли покойного и была произведена лицом, специально на то уполномоченным.

В свою очередь мы в связи с этим же желаем и обязуемся доказать Высокому Сенату, что:

1. Если книга "Расы и расизм" в своей основе действительно принадлежит перу проф. Л. Мезонье, то ряд страниц, абзацев и подглав этой книги, вышедшей в Москве, во всяком случае являются открытой коммунистической интерполяцией, ничего общего ни с наукой, ни с действительными взглядами покойного ученого не имеющей.

2. Все вышеназванные действия совершены коммунистами с явно пропагандистскими целями.

3. Они являются по своей юридической природе преступными и полностью подпадают под следующие параграфы "Закона об охране конституции" (следовали эти параграфы).

Исходя из сказанного и перечисленного, мы ходатайствуем о том, чтоб все материалы, как представленные при настоящем отношении, так и те, которые будут или могут быть найдены и представлены в дальнейшем, были рассмотрены и взвешены на тех же заседаниях Высокого Сената, на которых будет решаться вопрос о конституционности коммунистической партии нашей страны и о терпимости ее в рамках легальности - как частный аспект этого же вопроса.

При этом прилагаются:

1. Акты научной экспертизы (на 124-х листах).

2. Свидетельские показания по всем перечисленным пунктам (на 60 листах).

3. Совместный меморандум о лицах, по мнению истцов, виновных в похищении рукописи и интерполяциях.

Министр юстиции (пустое место вместо подписи)

Министр внутренних дел (то же)

Министр полиции (то же)

Начальник управления по охране конституции (то же) ".

Я дважды, совершенно не щадя терпения прокурора (а он даже взглянул на часы), прочел эту бумагу и поэтому передаю ее содержание почти буквально.

- Но тут еще должен быть меморандум, - сказал я. - Где он?

Прокурор взял у меня из рук лист, аккуратно сложил, спрятал, замкнул портфель и ответил очень простодушно:

- Да ведь я, дорогой коллега, и эти-то бумаги не имел права вам показывать.

- Ну, это-то само собой, - ответил я и снова лег. - Конечно, не могли. Но ведь не могли, а показали! Значит, что-то имели в виду. Так вот, что именно?

Зрачки прокурора все сужались и сужались, пока не стали маленькими и пронзительными, как два черных мебельных гвоздика, он даже сделал какое-то резкое движение, чтоб встать, но только выпрямился в кресле и положил руку с дрожащими пальцами на подлокотник.

- Ну, точно в плохом агитационном романе, - сказал он с сухим смешком. - Нет, дорогой коллега, будьте совершенно спокойны. Хотя я и пришел к вам частным образом, но отлично понимаю, с кем я имею дело. Да и обвинение, которое мы поддерживаем против вас, - он махнул рукой, - разве оно годится для шантажа? Нет, дело совсем в другом: эта бумага должна получить визу королевской прокуратуры, а для меня не все в ней ясно. Хотя должен сразу же сказать: вся эта история с исчезновением рукописи и появлением ее в Москве очень неприятна и подозрительна.