Непокорные - Эмилия Харт

Следующая девочка Вейворд рождается в потоке крови и слизи прямо на полу коттеджа тети Вайолет, на том самом полу, который был усеян сверкающим стеклом, перьями и снегом.

Она пахнет землей, влажными листьями, железистым привкусом ручья и богатым букетом чернозема и дождя.

Плача, Кейт трогает крошечные пальчики, шелковистые волосики. Гладит влажную щечку. Глаза у дочки черные, как вороново крыло. Коттедж наполняется ее криками. Ее жизнью.

Кейт называет ее Вайолет.

Вайолет Альта.

Август 2018 года

Вайолет выключила телевизор в спальне. Она смотрела программу Дэвида Аттенборо на «Би-би-си». Повтор. Программа называлась «Жизнь в микромире». В этом выпуске рассказывалось о брачных ритуалах насекомых. На самом деле не самая любимая ею тема. Этот акт всегда казался ей жестоким, даже в мире насекомых. Поэтому она решила, что лучше почитает. Тем более что на прикроватной тумбочке пылилась стопка «Нью Сайнтист».

Но сначала лучше открыть окно и проветрить комнату. В жаркую погоду в коттедже было как в бане, а Грэм еще уговаривал сделать двойное остекление. Без шансов. Она и так почти ничего не слышала, когда окна были закрыты.

Бедный Грэм. Он умер почти двадцать лет назад. От сердечного приступа, как и отец. Вайолет полагала, что долгие часы за составлением аффидевитов в душной конторе в высотке не способствовали лучшему здоровью. Она всегда говорила, что ему нужно больше бывать на природе.

Она вспомнила золотую брошь в виде пчелы, с крылышками, усыпанными кристалликами, которую он подарил ей перед поступлением в университет на факультет биологии. Вайолет очень нервничала, опасаясь, что в свои двадцать шесть будет слишком отличаться от других студентов.

Но Грэм сказал ей, вручая эту брошь в красивой зеленой коробочке, что, возможно, быть не такой, как все, не так уж и плохо. Возможно, этим даже можно гордиться.

Поначалу перспектива уехать из коттеджа приводила ее в ужас: она сняла комнату в женском пансионе, которым управляла грозная женщина по фамилии Бассет («Она не только лает, но еще и кусается», – шутили постояльцы), и эта сырая комната с протекавшим краном обходилась ей в тридцать шиллингов в неделю. Вайолет лежала без сна на шаткой кровати, и, сжимая в руке подаренную брошь, представляла себя в своем саду: как пчелы вьются над дремликом, а она наблюдает за ними.

В следующие годы она всегда брала эту брошь с собой. И потому, где бы она ни была – в Ботсване, выслеживая трансваальского толстохвостого скорпиона, или в джунглях Кхао Сок в Таиланде, изучая павлиноглазку атлас, – дом всегда был рядом.

Она открыла окно – казалось, эта задача отняла неимоверно много времени. Руки Вайолет дрожали от напряжения. В последнее время от них в самом деле было мало толку. Она до сих пор иногда испытывала шок, глядя в зеркало. С этими хилыми конечностями и сгорбленной спиной она напоминала себе богомола.

Вайолет с трудом опустилась на кровать. Поискала очки для чтения, обычно лежавшие на прикроватной тумбочке на вершине башни из того, что хотелось почитать. Но их там не оказалось. Проклятье. Наверное, их переложила девушка из социального отдела. На самом деле это было глупо – Вайолет не нуждалась, чтобы в дом приходил незнакомый человек, подносил ей чашки с чаем и рвался навести порядок. На прошлой неделе эта девушка спросила, может ли она помочь «миссис Эйрс» прибраться на чердаке.

– Ни в коем случае! – рявкнула Вайолет, трогая под рубашкой ожерелье.

Значит, вечернее чтение отменяется. Что ж, ничего страшного. Можно просто посмотреть в окно. Было половина десятого, но солнце только начинало клониться к закату, подкрашивая облака розовым. Она слышала поющих птиц на платане. И насекомых: сверчков, шмелей. Они напомнили ей о Кейт, внучке Грэма. Ее внучатой племяннице.

В первый раз она увидела Кейт на похоронах Грэма. Тогда она была так подавлена горем, что едва сознавала, что рядом есть его сын и жена, и их маленькая дочка. Тогда Кейт было около шести. Крошечное существо с внимательным взглядом из-под копны черных волос. Что-то в ней было так знакомо: тонкие ножки, как у жеребенка, острое личико. Приличные белые носки запачканы грязью, в волосах запутался лист.

Но даже тогда она не поняла.

Она давно смирилась, что род Вейворд прервется с ее смертью. Единственная дочь, которая могла у нее быть – вернее, лишь ее слабые зачатки, – похоронена под платаном. Фредерик продолжал расплачиваться за содеянное – она чувствовала вспышку мрачной радости каждый раз, когда представляла его в Ортон-холле, осажденном поденками, – но она не могла изменить того, что действительно имело значение. Род, продолжавшийся веками, текущий сквозь время так же уверенно, как золотые воды ручья, подходил к концу. И Вайолет ничего не могла с этим поделать.

Но после поминок сын Грэма Генри с женой зашли к Вайолет на чай. Генри был вылитый Грэм: он так же чуть наклонялся вперед, слушая ее, и так же сосредоточенно хмурился. Он с удовольствием слушал ее рассказ про поездку в Индию в 1960-х годах, где она проводила полевые исследования азиатских гигантских шершней (и до сих пор оставалась единственным человеком в мире, которому удалось подержать этого шершня в руках и не быть ужаленным).

Она совсем забыла об их дочке, которая играла в саду, пока через открытое окно не услышала ее бормотание.

– Другое дело, – говорила девочка. – Видишь, я же говорила, что не кусаюсь.

С кем это она разговаривает? Вайолет открыла окно и высунула голову. Кейт сидела в позе лотоса прямо на земле и смотрела на что-то в своей руке. Это был шмель.

Вайолет почувствовала, как в груди становится легко, а на глаза наворачиваются слезы. Все эти годы она ошибалась. Чуть позже, когда Генри и его жена не смотрели в их сторону, Вайолет отстегнула брошку-пчелу и вложила ее девочке в руку.

– Наш маленький секрет, – сказала она, глядя в большие черные глаза, так напоминающие ее собственные.

Вайолет хотелось думать, что однажды этот секрет приведет Кейт сюда, в коттедж. И она станет той, кто она есть на самом деле.

После того как все разъехались и в коттедже снова стало тихо, Вайолет села у окна, глядя на сад. Радость сменилась болью, когда она вспомнила, как совсем юной девочкой впервые попала сюда: без матери, напуганная, бедра в ярко-красной крови…