Лео Перуц - Рождение антихриста

Лео Перуц

РОЖДЕНИЕ АНТИХРИСТА

Перевод с немецкого К. Белокурова под редакцией И. Богданова

В 1741 году в Палермо, недалеко от порта, жил некий починщик обуви. Он не был уроженцем города, а приехал издалека, и соседи звали его Дженовезе1 из-за его непривычного произношения и превосходного аппетита, так соответствующего известной поговорке: один генуэзец ест за троих сицилийцев.

В этом большом городе, который можно было бы назвать подлинным раем, не будь он населен самым ленивым и никчемным народом на свете, наш "генуэзец" сильно отличался от всех местных жителей своим трудолюбием и бережливостью, а на улице Веттурини, где он поселился, им просто не могли нахвалиться. Ибо кроме ремесла сапожника, в котором он был искусен и прилежен, как никто другой, он завел еще и мелкую торговлю всякой всячиной - дверными колокольчиками, железными скобами, крючьями, замками и рыболовными снастями. Л еще он сдавал двух своих мулов напрокат торговцам, и они перевозили на них товары из гавани в склады. При всех этих заботах он находил время ежедневно посещать мессу в ближайшей церкви. Он всегда сам делал покупки на базарной площади, так как не держал ни служанки, ни подмастерья, и ранним утром, задолго до открытия сапожной мастерской, его можно было встретить у прилавка мясника, где он по будням выбирал фунт телятины, а по праздникам - лобана или жирного линя.

В те времена, как, впрочем, и теперь, священники, служившие в окрестностях города, были по большей части люди бедные. Им не много удавалось извлечь из своих прихожан, и потому приходилось всячески изыскивать добавочные доходы. Один такой священник, проживавший в Монтелепро, еженедельно посылал на городской рынок свою служанку с корзиной, наполненной яйцами и маленькими сырками, ибо того, что крестьяне платили им с причетником за крестины, погребальные службы, восковые свечи и остальные церковные услуги, едва хватало на горох для похлебки.

Так вот, эту самую служанку, которая, впрочем, была некрасива и уже не так молода, наш сапожник частенько встречал на рынке. Долгое время они не заговаривали друг с другом, но когда он увидел ее в пятый или шестой раз, он вернулся домой, снес старьевщику свой старый плащ, верой и правдой прослуживший ему двадцать месяцев, и тут же заказал портному новый. Несколько дней подряд сапожник сидел дома, питаясь одним только хлебом, сыром и маслинами, так как больше не хотел показываться поповской служанке в таком нищенском виде.

Как только новый плащ был готов, сапожник вновь стал ходить на базар и в мясные лавки и через несколько дней встретил ту, ради кого заказал себе обнову. На сей раз служанка принесла двух курочек-пулярок и горшочек меду и просила за все это два скудо, ибо ее хозяину попу недоставало этой суммы на покупку нового требника.

На этот раз она и сама приоделась по случаю праздничного дня. На ней были новые башмачки и белая шаль, а в ушах поблескивали серебряные серьги в виде небольших колечек с белыми и голубыми камушками. Сапожник сразу же приметил эти и даже не подумал усомниться в том, что она сделала это ради него. И все же он не сразу заговорил с нею, а некоторое время стоял вблизи, склонившись над лотком с товаром и как бы вовсе не глядя на нее. Люди подходили, щупали курочек, пробовали мед, хвалили или бранили и то, и другое, приценивались - и уходили, ничего не купив. Сапожник терпеливо ждал. Наконец па мед и кур нашелся покупатель, и едва только закончился торг, сапожник подошел к служанке и начал разговор.

- Кажется, дождь собирается, - сказал он. - Небо вон совсем темное. Сейчас это хорошо для хлебов и репы, да и для инжира тоже вовремя...

Служанка покраснела и стыдливо оправила фартук.

- Особенно хорошо это для винограда, - возразила она.

- Ну да, и для винограда, - согласился сапожник. - Он в этом сезоне уж больно дорогой. Я выпиваю в день по две чарки вина, но дома, а не в таверне, потому что я не какой-нибудь там шатун или игрок. Я все время сижу дома и стараюсь заработать побольше!

Он умолк и принялся рассматривать свои большие, перепачканные варом пальцы, с которых не сходили трещины и мозоли от дратвы.

- Свой достаток легко приумножить, - заметила служанка, - если в доме будет женщина, которая умеет вести хозяйство и знает, чем помочь мужу.

- Таких женщин не часто встретишь, - отвечал сапожник. - Сам-то я холостяк. Я знаю в этом городе очень немногих девушек, но все они уже имеют любовников.

- У меня нет любовника! - заявила она.

Затем сапожник узнал, что она находится в услужении у достопочтенного падре из Монтелепро. Такого селения он не знал.

- Это высоко в горах, - сообщила она. От города это будет пять часов пешком. У нас там много коз, и крестьяне делают отличный сыр. Мартовские сырки из Монтелепро известны всем, ими торгуют в деревнях и городах аж вплоть до Трапани. Все они вывозятся из нашего Монтелепро.

* * *

Когда на землю упали первые тяжелые капли дождя и рыночная площадь опустела, сапожник со служанкой продвинулись уже так далеко, что назначили день свадьбы. Ибо у людей их сословия подобные дела решаются легко.

* * *

Так наш сапожник нашел себе жену, какую хотел, и некоторое время свежеиспеченная супружеская пара жила в мире и согласии. В первые недели брака жена несколько раз наведывалась в Монтелепро, чтобы носить товары прежнего хозяина на базар в Палермо. И каждый раз, когда она уходила с корзиной яиц на голове и полными кринками молока в обеих руках, священник давал ей самое пламенное благословение, ибо других денег, кроме вырученных на базаре, у него не водилось. Потом он подыскал себе новую прислугу, и сапожникова жена стала сидеть дома и вести хозяйство. В свободные часы она ткала на ручном станочке и в конце каждой недели отдавала мужу заработанные деньги.

По утрам оба привычно ходили в церковь к мессе, а в восемь часов сапожник уже бежал к себе в мастерскую и принимался за кожи и дратву, а его жена отправлялась на базар за мясом, оливковым маслом, вином и и прочими необходимыми продуктами. И в час обеда вокруг их дома на улице Веттурини разносились ароматы куриного супа, овощных и рыбных блюд, а также печений на яйцах и сырных лепешек.

Так проходили дни, и настал канун праздника Тела Господня. Жена сапожника украсила окна дома свежими ветками каштанов, как то предписывал обычай, и легла в постель раньше обычного, ибо назавтра хотела увидеть образ Господень и священнослужителей в столах2 и дождевиках, которые в этот день ходили по городу процессией, держа в руках священные реликвии. Кроме того, ей было интересно потолкаться среди народа, толпами собиравшегося на праздник из окрестных деревень. Как обычно, вечером пришел из мастерской ее муж и лег рядом с нею.

Ночью она вдруг проснулась. На небе стояла полная луна. Свет ее, проникая в узкую комнату, резко обрисовывал контуры предметов: ветки каштана за окном, дымно-черный образ святого Иоанна Крестителя на стене, кухонный стол с медной кастрюлей для теста, флягой для уксуса, хлебным ножом и разливательной ложкой - и висящий над дверью листок пергамента, на котором большими буквами (черными строчными и красными заглавными) была написана молитва святого Бернарда Клервосского. Глядя на этот листок, она ощутила досаду на мух, вечно засиживавших и портивших буквы в словах святого...

Вдруг она заметила, что не слышит рядом с собою дыхания мужа. Она протянула руку и убедилась, что его место на кровати пустует.

Немало удивившись и испугавшись, женщина соскочила с кровати. Протирая слипшиеся ото сна глаза, она явственно услыхала голос мужа, доносившийся из мастерской. Он что-то бормотал и словно бы всхлипывал. Ей показалось, что он читает молитву, но она не могла различить ни единого слова, и для нее оставалось непонятным, что ее муж в такое время может делать в мастерской. И туг сквозь дырку в двери, образовавшуюся от выпавшего из доски сучка, на белое покрывало кровати упал тонкий луч света - должно быть, в мастерской кто-то запалил масляную лампу.

- Липпо! - крикнула она. Но ответа не было. - Филиппо! Ты что, не слышишь меня? Липпо!

До ее слуха донеслись какие-то визгливые звуки, и она закричала еще раз:

- Филиппо!

Тут стало тихо, и лишь через несколько секунд она услышала, как сапожник выругался:

- Проклятущие крысы! Они разбудили меня! Надо же, напустились на мои кожи!

Не могло быть сомнений в том, что это был голос ее мужа, но уже в следующий миг женщина опять испугалась, ибо в мастерской раздалось визгливое хихиканье, сопровождаемое гнусавым блеянием, которое никоим образом не могло сойти с уст ее мужа:

- Крысы! Вот именно, крысы, хе-хе-хе! Корабельные крысы, прямо с галер!

- Филиппо! - закричала объятая страхом жена. - Филиппо, с кем ты там?! Брось этих дурацких крыс и иди ко мне! Туши свет, масла жалко...

- Заткнись! Убирайся! Пошел к черту, ты свое получил! - закричал тут сапожник.