Лео Перуц - Рождение антихриста

И жена возблагодарила небо, ибо это был точно его голос. Еще с минуту она слышала ворчание и торопливые шаги взад-вперед по комнате, а потом хлопнула входная дверь, щелкнул замок, и наступила тишина.

В следующее мгновение сапожник просунул голову в дверь комнаты .

- Ты не спишь? - проворчал он. Он был бледен как полотно, по лицу его крупными каплями катился пот, а большие красные ручищи дрожали, как в лихорадке.

- Кто это был с тобой? - боязливо спросила жена.

- Со мной? Да кто же, к черту, мог быть со мной?!

- Я слышала какой-то визг. С кем ты говорил?

- Я? Да с крысой. Она бегала туда-сюда по моим узлам с кожами и шумела, как тысяча чертей. Ну и крыса - огромная, черная, облезлая, настоящий прелат среди крыс, и притом вонючая, как Иуда! Но готов поклясться - я ее все-таки подшиб!

Несмотря на пережитый испуг, женщина засмеялась, когда ее муж назвал крысу прелатом. Заметив ее веселье, сапожник продолжил шутку:

- Да-да, прямо великий приор крысиного ордена! Этакий пузатый аббатик. Но я ее здорово прищучил, уж можешь не сомневаться!

Женщина больше не удивлялась тому, что ее муж устроил посреди ночи весь этот кавардак. Она вспомнила, что у ее прежнего хозяина крысы погрызли ножки кровати, порвали два куска полотна и безвозвратно испортили новую льняную рубашку, и задумалась о средствах повывести эту нечисть.

- Кошку бы нам! Нет, пожалуй, это не годится, - сказала она и натянула одеяло до подбородка. - Она вылакает у меня уйму молока, и ничего в доме от нее не убережешь. Уж кошки-то умеют наделать хлопот, а по ночам они так орут на крышах, что просто хоть в гроб ложись! Нет, не надо кошку! Надо отраву. Это самое верное средство. У грека-аптекаря, что держит лавку на углу базарной площади, продается отменный крысиный яд в маленьких коробочках.

Она была на третьем месяце беременности, и ее начали одолевать желания и влечения к таким вещам, которых она в прежней жизни вовсе не замечала.

- Как прохожу мимо, всегда загляну в его лавочку. У пего там сотни всяких ароматов и эссенций: лавандовая вода и апельсиновая вытяжка, жасминовое масло и фиалковые капли, кипрская пудра и такой душистый порошок - я даже и названия-то его не знаю. Я ведь забывчивая. У него в лавке пахнет, как в монастырском саду. И крысиный яд у него есть... Я уж куплю что-нибудь подходящее. Ты можешь пришибить одну или даже целый десяток, но проку мало - тут же набегут другие...

Сапожник уже улегся у нее под боком. Она услышала его глубокое дыхание и скоро тоже забылась сном.

* * *

Несколько недель спустя - а было это в воскресенье, ближе к вечеру сапожник с женой проходили по площади Санто Хризостомо. Посредине ее стояла красивая бронзовая статуя Христа. Туда сошелся весь портовый квартал: матросы, хозяева кабачков, служащие складов и гостиниц, парусные мастера, купеческие приказчики и слуги, носильщики и грузчики. Все они в воскресных костюмах теснились вокруг большой палатки. В ней за пару медных монеток показывали публике массу диковинных тропических птиц и змей, и можно было увидеть даже живого гиппопотама. Это редкое зрелище привлекло и группу ярмарочных артистов, надеявшихся подзаработать здесь своим искусством.

Напротив чудесной палатки стояло высокое здание со шпилем. С его крыши к окнам монастыря Братьев-проповедников протянули два каната, на которых выплясывали то в одну, то в другую сторону жонглеры в узких штанах и шитых серебром камзолах. Девушка из Картахены в паре с карликом отплясывала под звуки цимбал и волынок на соломенном мате, а старенький пульчинелла, стоя па бочке из-под масла, рекламировал чудодейственные снадобья странствующего лекаря, среди которых были также снотворные порошки и мягчительный бальзам для лошадей. Негритенок заставлял свою обезьяну изображать часового и бить в барабан, а торговавший медом и марципановыми шариками грек с островов Архипелага во весь голос отпускал остроты, заставлявшие девушек краснеть.

Сапожник смотрел на всю эту суету с возвышения у портала церкви. Из переулков на площадь толпами валили люди. Из общего гвалта звонко вырывались выкрики продавцов мороженого. Воздух был пропитан запахом жареной рыбы. В отдалении виднелась чистая полоса залива и распущенные паруса фрахтовых судов.

Уже добрую пару минут жена сапожника наблюдала за двумя мужчинами необычного вида, которые, невзирая на толкотню, держались вблизи ее мужа-сапожника, ни на миг не теряя его из вида. Один из них, высокий, сильного сложения, был одет на дворянский манер - на нем были сафьяновые башмаки, попугайчато-зеленые шелковые чулки и узкие кюлоты, камзол светло-коричневых тонов, парик и шляпа с пером. Костюм довершала короткая шпага у пояса. Но эта изящная упаковка явно не подходила к его грубым чертам, красно-загорелому лицу, рыжим усам, торчавшим под утиным носом, и заклеенному пластырем рубцу, протянувшемуся через все лицо. Он стоял высокомерно, не шевелясь, скрестив руки на груди, и неотрывно смотрел на сапожника, в то время как его спутник, одетый священником низенький толстячок с блеющим голосом, гладкой рожицей и заплывшими глазками, непрерывно пританцовывал на месте.

- Видишь тех двоих? Они с нас глаз не сводят! - шепнула женщина мужу. - Ты их не знаешь?

Сапожник бегло глянул на странную пару, пожал плечами и усмехнулся:

- Нет, я их не знаю, ни того, ни другого! Да не беспокойся ты из-за них. Смотри лучше, он вышел опять! Он же сейчас свалится вместе с ребенком!

И он указал на оконце в скате крыши, откуда в этот момент выбрался канатный плясун с маленькой девочкой, размахивающей голубым флагом, и задом наперед пошел по канату.

Тем временем двое незнакомцев придвинулись совсем близко к ним, и женщина услыхала, как человек в украшенной пером шляпе спросил своего спутника гортанным басом:

- Сколько времени, дон Чекко?

- К услугам вашей милости, ровно одиннадцать! - проблеял толстяк. Одиннадцать часов, если это подходит вашему высокородию.

Женщина удивилась бессмыслице этого ответа, ибо не минуло еще и четверти часа, как с колокольни святого Хризостома прозвучало семь ударов, а в монастырской капелле Братьев-проповедников прозвонили колокольчики к "Аве, Мария".

- Так, значит, одиннадцать, - пророкотал рыжеусый.

- Смотри, смотри, он сейчас прыгнет! - закричал сапожник и крепко сжал руку жены. Исполнив головокружительный кульбит, канатный плясун ловко приземлился на каменную мостовую рыночной площади. - Эх, рано! Слишком рано! Да еще и с ребенком на горбе! Ты очень неосторожен, парень, этак когда-нибудь себе и шею сломаешь! - кричал сапожник.

- Да он, наверно, показывал этот трюк уже сотню раз! - возразила жена, не понимая, отчего это вдруг ее муж так переживает за канатных плясунов. Ничего тут нет особенного. Моряки на мачтах кораблей выделывают еще и не такие штуки - вот на это, уж точно, стоит посмотреть...

- Ну, если не одиннадцать, так двенадцать, - проблеял аббат. - Как вашей милости будет угоднее. Почему не может быть двенадцать, если вашему сиятельству так больше нравится?

- Итак, двенадцать, - пробурчал гигант со шпагой.

"Где и когда я могла слышать эти голоса? Это басовитое горловое ворчание и визгливое блеяние? Наверняка совсем недавно", - размышляла женщина. Сначала она заподозрила в этих двоих скотопромышленников, которые некогда частенько заезжали в Монтелепро ради закупки племенных козлов. Подумав немного, она почти утвердилась в этой мысли и даже вспомнила имя одного из них. Но тут что-то вдруг лопнуло у нее в голове, и она увидела себя стоящей посреди спальни и в испуге взирающей на пробивающийся сквозь дырочку в двери мастерской тонкий лучик света. "Крысы!" - ворчал у нее в голове горловой бас. "Крысы! - блеял визгливый дискант. - Корабельные крысы! Крысы с галер!"

Леденящий страх пронизал женщину. Ноги ее задрожали, и, чтобы не упасть, ей пришлось взяться за массивную ручку церковной двери. Она поняла, что муж лгал ей. Что эти неприятные личности - дворянин и писклявый аббат были теми самыми ночными визитерами, с которыми говорил ее муж в ту недавнюю ночь. Теперь она понимала и смысл их несуразных речей: сегодня ночью они придут опять, для того и договариваются о времени. "Одиннадцать часов, ваша милость?" - "Нет, рано! Слишком рано! - ответил ее муж и для отвода глаз добавил: - Ты неосторожен, парень!" Он знал, что к тому времени она еще не заснет.

С ужасом смотрела она на мужа. А он стоял и с открытым ртом глазел на канатоходцев, следя за каждым их движением. Казалось, он так увлечен, что не замечает ничего и никого вокруг.

- Значит, в двенадцать, и так порешим, - проворчал украшенный свежим шрамом дворянин.

И женщина увидела, как сапожник еле заметно кивнул головой.

* * *

Вернувшись домой, жена сапожника поставила на стол оставшийся от обеда капустный суп и кусок куриного мяса, а после ужина вышла во двор поглядеть на мулов и принести воды из колодца. Когда она вернулась в комнату, ее муж уже надел ночной колпак и улегся в постель. Пока она убирала со стола и мыла посуду, он крестился и читал молитвы. Закончив "Те lucis" и "Ave, Maria"3, он задул свечу и сказал жене: "Поели, и славно. Иди спать!"