Валентина Немова - Изъято при обыске

***

На отшибе района, на пустыре, день за днем понемногу подрастая, к концу лета 1954 года поднялось на высоком фундаменте четырехэтажное здание школьной планировки с барельефами великих русских писателей-мучеников по фасаду, предназначенное для одной из ШРМ. Для какой именно — до самых последних дней августа известно не было, но директор школы рабочей молодежи N9 Илья Иванович Балабан, высокий худой мужчина с оттопыренными, словно оттянутыми, ушами, посекретничав со своим закадычным другом, заведующим районо, решил, что новый учебный корпус достанется не кому-либо, а ему, и начал действовать. Собственноручно снял с двери общеобразовательной школы, где, за неимением собственного помещения, квартировала пока что его ШРМ, объявление: "Прием окончен" и прикрепил другое: "Прием продолжается". Вступительные экзамены были упразднены. Сдашь три справки: с места жительства, с места работы, об образовании и пожалуйста, ты — ученик! Сможешь аккуратно подделать последнюю справку — шагнешь сразу в 9-ый или в 10-ый, имея за душой классов пять или шесть. Великолепно!

Записываться на таких сногсшибательных условиях набежало столько молодежи, что в вестибюле школы трудно было протолкнуться. В канцелярии, где проводилась запись, стоял несусветный гам. Секретарь директора, молоденькая девушка по имени Капа, с глазами, напоминающими две синих кляксы, умоляла входить по одному. Но ее слабого голоса даже не было слышно. Видны были только отчаянные и очень смешные жесты.

Наблюдая это столпотворение, заранее торжествовал Илья Иванович. Похихикивал, просматривая по вечерам, перед уходом домой, списки вновь принятых. Однако было Балабану не до смеха, когда, получив устное разрешение заврайоно переезжать, и подогнав к предмету своих мечтаний машины, груженные школьным скарбом, вдруг разглядел из окна кабины стоявшую в воротах и терпеливо поджидавшую, по всей вероятности, именно его откуда-то очень знакомую ему женщину в стоптанных ботинках.

Эта женщина оказалась курьером городского отдела народного образования, которому, хочешь — не хочешь, а должен был подчиняться директор любой школы города, пусть даже самый близкий друг какого-то из заведующих районо. Из приказа, врученного ему под подпись, предприимчивый руководитель понял одно: его обманули! обошли!

Как он тут выпрыгнул из кабины! Как кричал! Как негодовал! В какие только двери после этого ни врывался, к кому только с жалобой на "беспринципного" завгороно ни обращался! Везде ему отвечали одно и то же: у ШРМ N1 больше прав на новое здание. Существует она не три года, как его школа, а все десять лет. Две пятилетки ютится в полуподвальном помещении. Пора ей выбираться на белый свет. А ежели ему, Илье Ивановичу, так уж приспичило переселяться, пусть перебирается на освободившееся место… Словом, справедливость восторжествовала. И вот встретились на шоссе два грузовика, везущие неприхотливую школьную мебель: шкафы, столы, стулья. И хорошо, что автомобиль, отъехавший от нового здания, вел шофер, посторонний человек, а не сидящий с ним рядом Балабан. В противном случае другой машине не сдобровать бы…

Оттопыренные уши посрамленного директора так и пылали, словно их только что и очень сильно надрали, а сквозь сжатые его губы пробивалась, как ни странно, победоносная улыбка. Уже в тот момент знал смекалистый Илья Иванович, как отомстить школе рабочей молодежи N1 за свой проигрыш. В соответствии с его новым хитроумным планом, опять же одобренным заврайоно, все ученики, зачисленные в ШРМ N9 без вступительных экзаменов, — три восьмых, в каждом по 70 человек, были переданы в ШРМ N1 — "для пополнения контингента" (Пусть половина из них отсеется еще в сентябре, пусть ответит за это тамошняя администрация и классные руководители. Пусть учителя — предметники попробуют "залатать" пробелы в знаниях у оставшихся.)Туда же, в ШРМ N1, была переведена и секретарша Капа, и молодые учителя, которых Балабан взял на работу за неделю до начала нового учебного года. (Пусть директор повозится с начинающими, а у него, у Ильи Ивановича, меньше будет забот и неприятностей).

***

Юлия Тарасовна сидела в учительской и, как больной о предстоящей операции, старалась не думать, но неотвязно думала о том, что через несколько минут прозвенит звонок, и она — впервые в жизни- войдет в класс учительницей. Больного к операции готовят врачи. Она же сама, в одиночку и очень тщательно готовилась к своему первому уроку. Исписала от корки до корки толстую тетрадь, которая лежит теперь у нее на коленях. А что из написанного помнит? Даже тема вступительной беседы вылетела у нее из головы. Непослушными от нервного перенапряжения руками открывает Юлия тетрадь. Вот она тема: сущность художественной литературы. Вот начало лекции. Белинский о Пушкине. Просмотрела цитату, с трудом разбирая слова. Будто не знала их прежде наизусть и не сама в эту тетрадь переписала. О боже, что же будет? Провал?! Конфуз! Позор! Сердце в панике затрепетало, но тут же замерло: требовательно, чисто прозвенело в коридоре три раза. Что это? Да это же школьный звонок, которого она ждала. Три освежающих, ободряющих струи. Все. Кончилась мука ожидания. Гора свалилась с плеч. "Кажется не волнуюсь", — с надеждой сказала она себе, поднимаясь с места. Однако еще раз пришлось ей испытать страх, когда, уже взявшись за ручку двери с табличкой "8Д", обратила она внимание на то, что ученики, завидев ее, не встали. В замешательстве чуть было не повернула назад. Но вовремя сообразила: у нее же на лбу не написано, что она преподаватель. Ни морщинки на лице, никакой солидности в фигуре… Похожее на форменное тяжелое коричневое платье, белый бант на груди. Разве так, по их представлениям, должен выглядеть учитель школы рабочей молодежи? Да они же просто-напросто приняли ее за ученицу, поэтому и не встали. И ничего в этом обидного для нее нет. Овладев собой, наступательным шагом проходит она к учительскому столу, кладет на него свою тетрадь, поворачивается лицом к аудитории. Но и этим ее активным действиям класс не придает ни малейшего значения. Как бы выручил ее сейчас крупного формата журнал, который говорит сам за себя. Положила бы она его в этот критический момент демонстративно на стол, раскрыла бы… И все сразу стало бы каждому ясно. Но журналы в школах рабочей молодежи, опасаясь отсева, в первые дни учебного года не заполняют и рядовым учителям в руки ни в коем случае не дают…

— Товарищи! Вам придется встать! — не найдя другого способа заявить о себе как об учителе, приказывает она чужим, непослушным голосом.

— Ого-о-о! — Прокатилось по классу. Загремели стулья. Парни и девушки, смущенно подталкивая друг друга (за столами их было по 4–5 человек) с сомнением на лице поднялись, притихли. Кто-то за последним столом громким шепотом произнес:

— Два года назад я учился с ней в одной дневной школе. Я в седьмом, она в десятом. Когда она успела? Вот это да…

— Здравствуйте! — не забыла сказать Юлия и, в свою очередь, изумилась, как дружно ответили они ей и сели только тогда, когда она позволила. Сердце колотилось где-то в горле, как на бегу во время спортивных соревнований. Но голова работала как будто независимо от него. Юлия назвала свое имя и отчество и, усевшись на краешек стула за уголок стола, принялась выкликивать учащихся по списку. Список был длинный, на двух страницах в клетку. Когда разобрала и правильно прочитала последнюю фамилию, сердце успокоилось, ноги в коленях перестали дрожать. Только листочек с планом урока не давался в руки. Но вот наконец и он покорился. И Юлия начала: "Я в первый раз жалею о том, что природа не дала мне поэтического таланта, ибо в природе есть такие вещи, о которых грешно говорить смиренной прозой"…

Класс затаил дыхание. Все глаза, разноцветные, но с одинаковым выражением, пытливые, чуть восхищенные, немного недоумевающие (никак не могут согласиться, что она, такая молодая, — учительница) смотрят на нее.

А она говорит, говорит… Опять волнуется. Но это уже какое-то совсем иное волнение, не то, что она испытывала перед уроком, не парализующее, а мобилизующее всю ее энергию, радостное, вдохновляющее, доселе неиспытанное ею. Говорила бы, говорила…Только сильно пересыхает во рту. И большая стрелка квадратных часов над доскою очень быстро, толчками движется по кругу. Скоро раздастся господствующий над всеми в любой школе звонок. Звонок с урока…

— Теперь запишем кое-что в тетради, — сказала Юлия уже вполне спокойно, мягко, вовсе не приказным тоном, но ученики поспешно, словно по команде, раскрыли тетради, прямо-таки схватили ручки. Они признали ее учительницей, смирились с ее молодостью. А среди них есть и немолодые, бывалые. Вон тот мужчина в углу у окна. Чуб упал на лоб, открыв седую прядку. Он тоже подчиняется ей, разве что смотрит на нее не так, как все. Несколько покровительственно и снисходительно, как старший брат.