Валентина Немова - Изъято при обыске

"Вот почему, — думала я, кусая на бегу колбасу и давясь ею, — мои коллеги все такие инертные, заторможенные, тусклые и холодные, как перегоревшая лампочка. Покрутись-ка этаким-то образом несколько лет, сама на них походить станешь. Тоже будешь на восторженных новичков смотреть, как на дурачков."

"Нет, — уже чуть ли не вслух одернула она сама себя, прогоняя предательские мысли. — Равнодушной никогда не стану. Уж на три — четыре года меня хватит непременно. А там посмотрим. Уйду, если что. Где угодно работать позволительно без души, только не в школе. Учитель должен гореть!"

Между прочим, хватило ее на все 25 лет педагогической практики. Да еще в каких условиях! В условиях постоянных конфликтов с администрацией школ, в которых доводилось трудиться. Тем не менее с каждым годом 1-е сентября становилось для нее все более и более волнующим днем. Она просто упивалась этой работой, никак не могла насытиться живым общением с людьми. Выматываясь до предела, уходила, но чуть окрепнув, возвращалась снова и снова. Увлеченная этим делом, чуть не позабыла о другом своем призвании — стать писателем… Но вернемся к тому дню, о каком я начала рассказывать. Выбрала его я не случайно. Как раз в этот день произошло событие, которое безошибочно можно назвать завязкой всей моей повести.

Когда Юлия подала гардеробщице свой плащ, она сказала (почему-то тревожным шепотом):

— Перво-наперво ступай к Марее Николавне, покажись на глаза, велела.

Юлия глянула на большие стенные часы с лениво качающимся маятником (до начала урока оставалось три минуты) и заспешила в указанном направлении…

На душе у нее кошки скребли: непонятно было, зачем вдруг понадобилась она завучу так внезапно и так срочно. Да еще в такое неподходящее для аудиенции время?..

За истекший месяц ей уже доводилось, безусловно, иметь дело с завучем Кривощековой, куратором молодых специалистов. Две недели назад она побывала у Юлии на одном уроке. Но надо сперва честно признаться, что не все ее уроки в тот первый год проходили так же гладко, как вступительный. Были у нее, вопреки ожиданиям, свои трудности. Пока объясняешь новый материал, все прекрасно. Однако стоит перейти к опросу, начинаются подсказки, разговоры. Не назло учительнице, но тем не менее очень для нее обидные. В классах попрежнему сидело человек по 50–70. (В первое десятилетие после окончания войны молодые люди, бросившие учебу не по своей воле, лавиной шли доучиваться). И лицом к учителю сидели, и боком, и даже спиной. Каждый по словечку, пусть шепоточком, вымолвит, в общем получается шум. Самым неспокойным оказался, как и следовало ожидать, разумеется, был, самый молодой по составу из трех ее восьмых, восьмой "Ж", где кроме уроков, она вела еще и классное руководство. Именно этот класс, и неслучайно, наверное, выбрала Мария Николаевна для своего посещения.

Но вот что поразительно. В ее присутствии никакого шума не было. Отвечали превосходно, "с чувством, с толком, с расстановкой", сами, как маленькие, просились к доске, руки поднимая выше головы и раньше, чем Юлия успевала договорить до конца содержащую в себе следующий вопрос фразу. Лес рук, как принято выражаться в кругу учителей. Лес рук, и все ответы правильные. Чего еще надо проверяющему? Словом, урок удался. Мечтала Юлия, что при его разборе завуч, отлично знающий, как нуждается молодой учитель в заслуженном одобрении и дружеской поддержке, похвалит и ее учеников, и ее самое. Как бы не так! Ни слова не сказала она молодой специалистке об ее уроке. На вопрос, который Юлия задала ей уже в учительской, какие будут замечания, она ответила, уклончиво улыбнувшись:

— Потом обсудим…

И до сих пор не выполнила обещанное.

Теперь как-то даже неудобно было напоминать ей о том, уже ушедшем в прошлое уроке, тем более потому, что он был удачным, как бы напрашиваться на комплименты, вроде бы милостыню просить, что было совершенно не в ее духе. Рассудив так, что времени у нее впереди предостаточно, что даст она для своих будущих ассистентов еще немало хороших уроков и тогда, всякий раз своевременно, будет настаивать на их профессиональном разборе, об этом уроке решила ни сегодня, ни когда-либо потом речи не заводить. Что с воза упало, то пропало. Впредь рот не разевай… Сама она, завуч, (шестое чувство подсказывало Юлии, что это именно так) тем более не сочтет нужным о том уроке распространяться. Слишком мало времени было у них в запасе. Этих трех минут может хватить лишь на то, чтобы отчитать учителя за какую-нибудь провинность. Но за какую? — понятия Юлия не имела.

***

Мария Николаевна, очень полная, с маленькой, точно с чужого плеча головкой, мелкими чертами и ехидным выражением лица, поджидая Юлию Тарасовну, важно восседала за столом, заваленным кипами каких-то бумаг.

Не успела молодая учительница войти в кабинет и осмотреться, его хозяйка напала на нее, как волк на ягненка из всем известной басни, и давай стращать и путать:

— Вы почему опаздываете на работу?

— Как! Разве уже был звонок?

— Звонка не было. Учитель должен являться на урок за 15 минут до звонка!

— Приходить заранее? Что вы! Зачем? У меня и так времени не хватает…

— Чем же, собственно, вы занимаетесь, если это не секрет, конечно?..

— Как это чем занимаюсь? Готовлюсь к урокам, проверяю тетради… В общем работаю!

— Не видно!

— Это почему же?

— Не сдали список… который я требовала!

— Как это список не сдала! А вчера, в учительской, не помните что ли? — не обратив сгоряча внимания на то, что Кривощекова не уточнила, какого именно списка не досчитывает, от чистого сердца Юлия возмутилась явной на сей раз, как ей показалось, несправедливостью замечания завуча и тут же угодила в хитро подстроенную ловушку, и только после этого догадалась, что наставница устроила ей то, чего и ученики, даже самые недобросовестные и недисциплинированные из них ей не устраивали, сразу признав ее своей учительницей, — розыгрыш.

— Хорошие учителя… — осталась Мария Николаевна очень довольна произведенным эффектом и, продолжая подначивать подчиненную, притворилась, будто переходит от потехи к делу. — Хорошие учителя… — добавив строгости, повторила она, — давно мне этот список сдали… — взяв со стола какой-то листочек, полюбовалась им, будто это была фотография лучшего в школе педагога, умницы и красавца. — А вы, увы! даже не знаете, что теперь надо было сдать списки тех, кто живет в интернате, — подержав в руке "снимок", показала его собеседнице. Удостоверившись, что та взглянула на него, но не так, как следовало бы, отложила в сторону листок и… подвела итог сказанному: — Плохо вы работаете.

"Плохо вы работаете… " И так спокойно и просто изрекла эти слова, точно в них заключалась истинная правда, даже необидная для начинающей учительницы, такой бездарной и никчемной, по мнению начальницы…

— Вы считаете! — оскорбленная в самых лучших своих чувствах, со слезами в голосе воскликнула Юлия и осеклась. Вспомнилось ей напутствие отца, предостерегавшего ее от стычек с администрацией по месту службы: "С начальством не связывайся. Молчи, что бы они там ни плели. Их много, они все дружные. А твои приятели — ребятишки разбегутся, как те примутся за тебя. И ничего ты им не докажешь одна. Снесут они тебе, ретивой, голову, как подсолнух…"

Вспомнила этот наказ родителя своего и продолжила, неслушница такая, как он называл дочь, беспокоясь за ее будущее, продолжила уже окрепшим голосом:

— Вы считаете, что учитель только для того и получает высшее образование, чтобы с утра до ночи строчить неизвестно кому и для чего нужные бумажки. Я работаю не для бюрократов и сама не хочу им стать. Так вот. Слушайте и запомните. Больше я для вас никаких списков не пишу. Пусть их составляет по журналам, где есть все необходимые сведения об учащихся, секретарь директора в свое рабочее время. Вот так!

Говоря так, Юлия не знала, что у Кривощековой у самой не было высшего образования, и не собиралась даже косвенным образом упрекнуть ее в этом, но нечаянно попрекнула. И Мария Николаевна, естественно, разобиделась. Выдержка сразу изменила ей. Куда делась ее вальяжность и величественность.

— Ага-а-а! — ужалено завопила она, еле дождавшись, пока Юлия кончит, вскочила на ноги (заставила-таки ее молодая специалистка встать, как бы в отместку за то, что завуч с самого начала не предложила ей сесть), завертелась по комнате, как волчок. — Вы считаете, что не обязаны строчить разные там бумажки! По-вашему, журнал заполнять — бюрократизм. Оценки ставить — бюрократизм. Отсутствующих отмечать — тоже! Вы три дня отсутствующих не отмечали! Глядите!..

Только теперь дошло до Юлии, что встреча эта произошла неслучайно, что готовилась Кривощекова к ней не один час и день, тщательно собирая и классифицируя материал, "компромат", как выражаются теперь, суммировала свои придирки, чтобы придать им весу и заменить качество количеством — обсуждение хорошего урока — разносом по всем "статьям". Досконально проштудированный ею классный журнал, убедительно доказывающий пренебрежительное отношение начинающей учительницы ко всякого рода документации, находился не в учительской, в шкафчике с вертикальными полочками, где ему надлежало быть перед началом утренней смены, а в кабинете завуча, у нее под рукой.