Жюль Сюпервьель - Дитя волн - притчи

И он рассмеялся, успокоенный тем, что в стеклянной поверхности столика для посуды отражаются его вполне человеческие глаза - маленькие злобные глазки.

Слова Сэра Руфуса, а также интонация, с которой они были произнесены, показались другим участникам завтрака несколько странными. Однако настаивать на объяснении было неуместно - наверняка у джентльмена и жокея были свои основания, о которых ему не хотелось бы упоминать, - во всяком случае, все, не сговариваясь, сочли их достаточно серьезными. Так у постели больного, лежащего по неизвестной причине в лихорадке, обычно стараются говорить о чем-то постороннем.

Трапеза завершилась весело. Все напрочь забыли про лошадь - до того самого момента, когда Сэр Руфус, рассыпаясь в тонких и изящных выражениях, которые всегда производили неотразимое впечатление, стал благодарить хозяйку дома за великолепный прием. И тут с женщиной случился нервный припадок - она вдруг заметила за спиной Сэра Руфуса темно-серый конский хвост, который терся о пиджак и производил при этом весьма громкие звуки. Хвост весело вилял, как бы собираясь принять активное участие в разговоре.

Сэр Руфус Флокс выбежал, не попрощавшись. На улице он вновь обрел нормальный человеческий облик. Много дней с ним не происходило ничего нового. Потом, это было в воскресенье, Сэр Руфус ощутил приступ тошноты и тут же с ужасом почувствовал, что его органы опять стали нечеловеческими вплоть до печени и селезенки. Он подбежал к большому трюмо, которое специально приобрел совсем недавно, но в нем не отразилось ничего особенного.

Сэр Руфус отправился повидать свою невесту, американку, не богатую, но и не бедного достатка, которую очень сильно любил. Но всякий раз, когда ему по дороге попадалась кобыла, он не мог отвести от нее глаз - это было настолько неудержимо, что пришлось отказаться от визита к невесте и зайти в одну из больших конюшен, где обычно содержалось от двенадцати до пятнадцати кобыл. Если бы его возлюбленная могла быть вместе с ним в этом прекрасном, таком чистом заведении! Они уселись бы рядышком на охапку соломы, он с радостью держал бы руки невесты в своих, вдыхая теплый, чуть островатый запах конюшни...

Следующий день начался плохо. Вместо того чтобы позвонить и распорядиться насчет завтрака, Сэр Руфус, желая привлечь внимание горничной, внезапно заржал, а когда служанка появилась с подносом, стал выпрашивать "сахарку", грациозно кивая и подавая переднюю ногу, как то делают ученые лошади, - причем, что интересно, весь сахар был в его полном распоряжении.

На улице он сознательно избегал тротуаров, находя особое, хотя и сомнительное удовольствие в том, чтобы проскальзывать между движущимися по мостовой автомобилями.

"Последнее время мир стал каким-то лошадиным", - думал он, стараясь убедить самого себя, что ничем не отличается от всех прочих прохожих.

Сэра Руфуса охватило страстное желание излить душу - во весь голос. Непременно надо было поделиться с невестой своими нынешними ощущениями.

- У вас появилось желание стать лошадью? - переспросила американка. Вот это да! Зачем же сдерживаться? Нельзя идти против естества. От таких переживаний недолго и заболеть. В один прекрасный день вы станете лошадью и что, разве мы не станем гулять, как прежде, по Булонскому лесу? Я надену роскошный костюм амазонки, все просто повалятся с ног. Дайте-ка я расцелую ваши ноздри! - воскликнула она со смехом и бросилась ему на шею. - Итак, до завтра, до встречи на аллее Ранела. Теперь Сэру Руфусу больше ничего не мешало, и в ту же ночь он стал лошадью. На рассвете он спустился по лестнице, стараясь производить как можно меньше шума, и довольно элегантно нажал головой на кнопку, чтобы открыть наружную дверь. Однако лошадь на улице, без седла и недоуздка, вызывает такое же удивление, как, скажем, совершенно голый человек. К тому же - куда идти? На свидание - слишком рано. До самого утра Сэр Руфус, словно злоумышленник, избегал полицейских и даже просто прохожих, которые настолько глупы, что, завидев лошадь без сбруи, тут же побегут вызывать полицию.

Ему все-таки удалось добраться до Булонского леса, где Сэр Руфус намеревался пощипать травки. Давно уже хотелось попробовать ее на вкус - и вот наконец подвернулась оказия.

"В сущности, я стал теперь куда спокойнее, - размышлял он. - Чего же я боюсь?"

Муравей заполз ему на ногу и побежал вверх.

"Он мешает не больше, чем и раньше, когда я был человеком".

Лань подошла совсем близко, чтобы поглядеть на него.

"Если бы она знала все! Но лучше ничего ей не говорить. Да и как объясниться с ланью, если я сам еще не уверен, что стал лошадью!"

Лань кокетливо посмотрела, затем обнюхала его и фыркнула. Может, она приняла его за оленя? Нет, похоже, просто отнеслась с недоверием. Наверное, животные обнюхивают друг друга, чтобы убедиться, не скрывается ли под шкурой человек.

Лань попятилась и скрылась.

Наконец на аллее Ранела появилась американка. Все-таки она не могла скрыть изумления, увидев, что ее жених действительно превратился в лошадь.

Невдалеке прошел служитель Булонского леса, и Сэр Руфус подумал: "Сейчас я его как лягну!"

Но служитель не обратил на них ни малейшего внимания.

По лесу пробирался какой-то бедняк с веревкой в руке - под ветхим пиджаком у него не было даже рубашки, - видимо, искал дерево, чтобы повеситься.

Сэр Руфус заржал, чтобы обратить на беднягу внимание американки, и та спросила:

- Куда вы направляетесь с веревкой, добрый человек?

- А какое вам до этого дело? - выкрикнул бродяга, внезапно рассердившись.

- В общем-то, никакого, конечно, но я подумала, что, может быть... заговорила она самым задушевным голосом.

- Вот и ошибаетесь, что "может быть". Не мешайте мне искать свое дерево.

- Не делайте этого, дорогой месье, - продолжала женщина, желая вызвать доверие незнакомца. - Позвольте я куплю у вас эту веревку.

- Вам придется заплатить очень много, мадам, и вы почувствуете себя обворованной. Потом, учтите, эта веревка не приносит счастья.

Бедняк выглядел теперь еще более унылым, чем прежде, несмотря на подобие улыбки, которая попыталась пробиться сквозь густую бороду, скрывавшую пол-лица.

Через несколько минут процессия, состоявшая из женщины, лошади, веревки и избежавшего смерти человека, уже направлялась к конюшне у Порт-Дофин. Бедняк вел лошадь в поводу, и веревка приятно согревала ему озябшую ладонь.

Сэру Руфусу не понадобилось много труда, чтобы стать выездной лошадью. Он регулярно вывозил свою невесту на прогулку, их дни текли беззаботно.

- В Булонский, дружок! - говорила она ему, словно обращалась к своему кучеру. - Будь любезен, поезжай по авеню Бюго. Остановишься у красильщика, я там ненадолго задержусь. Потом поедем по Лоншан, а вернешься по улице Акаций.

И она усаживалась в коляску, больше не заботясь о маршруте.

В один прекрасный день американка села в тильбюри {Легкий открытый двухколесный экипаж (уст.). (Примеч. ред.)} не одна. Ее молодой спутник довольно унизительным образом стал предлагать лошади обсыпанные табачными крошками куски хлеба, которые вытаскивал прямо из кармана.

Самозванец теперь появлялся на каждой прогулке. Сэр Руфус так напряженно прислушивался к разговору молодых людей, что порой даже забывал переставлять ноги. Вместе с тем он видел - перед ним всего лишь малозначительный повеса, один из тех, что любят составлять компанию для прогулок по Булонскому лесу, только и всего.

Однажды на повороте Сэр Руфус неловко споткнулся о бордюрный камень и услышал, как молодой человек раздраженно заметил:

- Нет, ты видала подобного кретина, а? Рогоносец! Ты права, надо гнать его при первой возможности. Он слишком много про нас знает. Его недоверчивые уши не пропускают ни единого нашего слова.

Услышав это, Сэр Руфус резко взял с места, бросил коляску на куст удар, и парочка, слетев с сиденья, врезалась в большой платан. Молодой человек лежал на земле с пробитым черепом, а девушка раскинулась посреди травы в нескольких метрах от него. Умирая, она все еще показывала на своего друга пальцем, и даже этот предсмертный жест был полон очарования и любви.

А Сэр Руфус вновь стал человеком. В новеньком с иголочки, сером, точнее мышастой масти, костюме, с хомутом на шее и свешивающимися оглоблями, он стоял, неподвижный, за кустами и сквозь ветки наблюдал за трагедией. Он попытался выплюнуть удила и снять узду, но ремни стесняли движения, поводья мешали, тело чувствовало себя неловко, и вообще все было непросто, потому что Сэр Руфус хоть на самую малость, но еще оставался лошадью.

СЛЕДЫ И МОРЕ

La piste et la mer

По тропе посреди пустынной пампы идет одинокий человек, его плечи оттягивают две дорожные сумки, в руке - чемоданчик. В безмерности окружающего пространства черты его лица как бы стерты, но все равно видно, что человек этот - с Ближнего Востока и он совсем недавно покинул свою страну: время от времени путник оборачивается, словно его преследуют. Маленькая самодельная курительная трубка создает вокруг него некую атмосферу дружелюбия и уюта, словно он несет с собой крохотный невидимый домик впрочем, хрупкость этого сооружения совершенно очевидна.