Джон Голсуорси - Гротески

- С наличием их или отсутствием? - живо поинтересовался Ангел.

- Когда как. Но сам я не присоединяюсь целиком ни к одному из этих мнений. - Страна ваша теперь счастлива?

- Сэр, - возразил гид, - все земное познается в сравнении.

- Объясните.

- Объясню, - строго сказал гид, - если вы сперва разрешите мне откупорить третью бутылку. И замечу кстати, что даже вы сейчас счастливы лишь в сравнительной, а может, и в превосходной степени - это вы узнаете, когда допьете последнюю бутылку до дна. Может, счастье ваше от сего увеличится, может, нет - посмотрим.

- Посмотрим, - решительно подтвердил Ангел.

- Вы спросили меня, счастлива ли наша страна; но не следует ли сначала установить, что такое счастье? А как это трудно, вы скоро и сами убедитесь. Вот, например, в первые месяцы Великой Заварухи считалось, что счастья вообще нет: каждая семья была повергнута в тревогу за живых или в скорбь о погибших; а остальные тоже считали своим долгом притворяться скорбящими. И, однако, сколь это ни странно, в те дни внимательный наблюдатель не мог уловить никаких признаков усилившейся мрачности. Кое-какие материальные лишения мы, конечно, испытывали, но зато не было недостатка в душевном подъеме, который люди возвышенной души всегда связывают со счастьем; причем я отнюдь не имею в виду душевный подъем, вызываемый алкоголем. Вы спросите, что же вызывало этот подъем? Я вам отвечу в восьми словах: люди забывали о себе и помнили о других. До того времени никто и не представлял себе, скольких врачей можно оторвать от забот о гражданском населении; без скольких священников, юристов, биржевых маклеров, художников, писателей, политиков и прочих лиц, считавших делом своей жизни заставлять других копаться в собственной душе, свободно можно обойтись. Больные старухи вязали носки и забывали о своих немощах; пожилые джентльмены читали газеты и забывали ворчать по поводу невкусного обеда; люди ездили в поездах и забывали, что неприлично вступать в разговоры с посторонними; торговцы записывались в добровольную полицию и забывали спорить о своем имуществе; палата лордов вспомнила о своем былом достоинстве и забыла о своей наглости; палата общин почти забыла свою привычку пустословить. Поразительнее всего случай с рабочими: они забыли, что они рабочие. Даже собаки забыли о себе, хотя это, впрочем, не ново, как то засвидетельствовал ирландский писатель в своем потрясающем обличении "На моем пороге". Но время шло, и куры, со своей стороны, стали забывать нести яйца, корабли - возвращаться в порт, коровы давать молоко, а правительства - смотреть дальше своего носа, и вскоре забвение себя, охватившее было всех людей в стране...

- Было предано забвению, - закончил Ангел со спокойной улыбкой.

- Моя мысль, сэр, хотя я не сумел бы выразить ее столь изящно. Но так или иначе, поворот наметился, люди стали думать: "Война не так страшна, как мне казалось, ведь я еще никогда не наживал столько денег, и чем дольше она продлится, тем больше я наживу, а ради этого можно многое перенести". Все классы общества взяли себе одинаковый девиз: "Ешь, пей - все равно скоро крышка". "Если завтра меня застрелят, утопят, разбомбят, разорят или уморят с голоду, - так рассуждали люди, - лучше уж я сегодня буду есть, пить, жениться и покупать бриллианты". И они так и поступали, несмотря на отчаянные усилия одного епископа и двух джентльменов, ведавших немаловажным вопросом питания. Правда, они, как и раньше, делали все возможное, чтобы разбить врага или "выиграть войну", как это тогда не совсем точно называли, но работали только их руки, а души, за немногими исключениями, уснули. Ибо душа, сэр, так же, как и тело, требует время от времени отдыха, и я даже замечал, что обычно она первая начинает храпеть. Еще до того, как Великая Заваруха пришла к предначертанному ей концу, души в нашей стране храпели так, что на луне и то было слышно. Люди только и думали что о деньгах, о мести и о том, как бы добыть еды, хотя слово "жертва" так пристало к их губам, что стереть его было не легче, чем другие сорта губной помады, которая тогда все больше входила в моду. Многие очень повеселели. И вот я хочу вас спросить: какой из этих критериев следует приложить к понятию "счастье"? Когда эти люди были счастливы - тогда ли, когда скорбели и не думали о себе, или когда веселились и только о себе и думали?

- Конечно, первое, - сказал Ангел, и глаза его загорелись. - Счастье неотделимо от благородства.

- Не торопитесь с выводами, сэр. Я часто встречал благородство в сочетании с горем; более того, часто бывает, что чем возвышеннее и тоньше душа, тем несчастнее ее обладатель, - ведь он видит тысячи проявлений жестокости и подлой несправедливости, которых более низкие натуры не замечают.

- А вот я замечаю, - сказал Ангел, бросив на него проницательный взгляд, - что вы чего-то не договариваете. Ну-ка, признавайтесь!

- Вывод мой таков, сэр, - сказал гид, очень довольный собой. - Человек счастлив только тогда, когда живет под определенным жизненным давлением на квадратный дюйм; иными словами, когда он так увлечен своими делами, словами, мыслями, работой или мечтами, что забывает думать о себе. Если нападет на него какая-нибудь хворь - зубная боль или меланхолия - столь острая, что не дает ему раствориться в том, чем он в данную минуту занят, - тогда он уже не счастлив. И недостаточно только воображать себя увлеченным - нет, человек должен быть увлечен по-настоящему: как двое влюбленных, сидящих под одним зонтом, или поэт, подыскивающий рифму для двустишия.

- Вы хотите сказать, - заметил Ангел не без ехидства, - что человек счастлив, когда встречает на узкой дорожке бешеного быка? Ведь в таком случае давление на квадратный дюйм должно быть немалое.

- Вовсе не обязательно, - возразил гид. - В таких случаях принято отходить в сторонку, жалеть себя и размышлять о превратностях судьбы. Но если человек не растеряется и проявит мужество, это доставит ему радость пусть даже в следующую минуту, перелетая через изгородь, он уже снова начнет размышлять. Для меня совершенно ясно, - продолжал гид, - что плод с древа познания в старинной басне не был всего лишь познанием пола, как до сих пор предполагали пуритане, но скорее символизирует познание себя и мира вообще; ибо я не сомневаюсь, что Адам и Ева не раз сидели под одним зонтом еще задолго до того, как обнаружили, что они не одеты. А счастливыми они перестали быть только тогда, когда задумались о мироздании в целом.

- Кто называет ключами к счастью любовь, кто власть, - проговорил Ангел.

- Не верьте, - перебил его гид. - Любовь и власть - это лишь два из многих путей к увлеченности, то есть к забвению себя; не более как методы, с помощью которых людям - различного склада удается от себя избавиться. Ибо тем, кто, подобно святому Франциску Ассизскому, любит все живое, некогда сознательно любить себя; а тем, кто бряцает оружием и властвует, как кайзер Билл, некогда осознать, что они не властны над самими собой. Да, именно потому, что они любят или властвуют так энергично, они и забывают в это время о себе.

- Это не глупо, - сказал Ангел задумчиво. - А как вы примените это к нынешним временам и к вашей стране?

- Сэр, - отвечал гид, - англичанин никогда не бывает так несчастен, как кажется, ибо если вы видите, что он хмурит брови или приоткрыл рот, то причиной тому скорее увлеченность, нежели задумчивость (об аденоидах я не говорю), а это признак натуры, склонной забывать о себе. Не следует также предполагать, будто бедность и грязь, которой, как вы могли убедиться, сколько угодно и при правлении Трудяг, уменьшают способность жить минутой; возможно даже, что они суть симптомы этой привычки. Несчастными чаще бывают те, у кого чистое тело и много досуга, особенно в мирное время, когда им нечего делать, кроме как сидеть под шелковицей, помещать деньги, платить налоги, мыться, совершать полеты и думать о себе. Впрочем, многие Трудяги тоже живут в напряжении и страхе и отнюдь не отрешились от копания в собственной душе.

- Стало быть, демократия - не синоним счастья?

- Дорогой сэр, - сказал гид, - я знаю, что во время Великой Заварухи многие так говорили. Но говорили тогда столько, что чуть больше или чуть меньше уже не имеет значения. Я открою вам один секрет. Мы еще не достигли демократии - ни здесь, в Англии, ни где бы то ни было. Старинная американская поговорка относительно нее звучит очень мило {Имеется в виду распространенная в США формула "Управление народом силами народа и в интересах народа".}, но поскольку даже у одного человека из десяти нет собственного мнения ни по одному из тех вопросов, по которым он голосует, он при всем желании не может это мнение выразить. А до тех пор, пока он не научится иметь и выражать собственное мнение, он не сможет управлять собой для себя, что, как вы знаете, и составляет признак истинной демократии.

- Я что-то совсем запутался, - сказал Ангел. - Вам-то самому что нужно для счастья?