Жорж Сименон - Часовщик из Эвертона

— Спущусь в мастерскую, позвоню в аэропорт, — объявил он.

Для него это было совершенно естественно. Скорее увидеть Бена, поговорить с ним. Бен все объяснит, скажет всю правду. Дейв не помнил случая, чтобы сын ему солгал.

Мьюзек пошел вместе с ним, и Дейв почувствовал раздражение. Теперь ему никто не нужен, все очень просто. Он первым же рейсом вылетит в Индианаполис и увидит Бена.

В часовой мастерской Мьюзек снял телефонную трубку и предложил:

— Давайте-ка лучше я позвоню.

Дейв не понял, почему это лучше. Глядя на пустые крючки, подумал, что если его не будет несколько дней, клиенты будут зря приходить за своими часами. Но тут уж ничего не поделаешь - должны же они войти в его положение.

— В котором часу, вы сказали? Шесть семнадцать? Будьте любезны, примите заказ на одно место на имя Мьюзека. Да, Фрэнк Мьюзек.

Теперь Дейв понял, почему Мьюзек не дал ему позвонить - чтобы газетчики опять не набросились на него в аэропорту.

— Благодарю. Нет, обратного не нужно.

Мнения Дейва Мьюзек не спрашивал.

Чуть позже они вышли на улицу. Взошла луна. Низкие тучи, темные в середине, светящиеся по краям, плыли по небу, как по воде.

Минуты две-три мужчины молча стояли на тротуаре - некоторые плиты уже высохли после дождя - и вслушивались в тишину.

— Сходим-ка за моей машиной.

Дейв понял и это. Его пикап остался в полиции, и Мьюзек собирается отвезти его в Ла-Гуардия на своей машине. Он не стал возражать, и оба зашагали по безлюдной главной улице. Нигде не было ни огонька, и только в «Старой харчевне», где заночевали двое журналистов, еще горел свет.

Свернули в переулок. Газон после дождя пахнул свежестью.

— Сейчас выведу машину, — бросил Мьюзек, направляясь к гаражу.

Бену там сейчас тоже, наверно, полегчало. Лишь бы ему дали поспать! Он привык спать подолгу, и утром, когда Дейв будил сына тот не сразу стряхивал сонливость; бывало, босиком, в пижаме он брел в ванную и натыкался на дверной косяк: все никак не мог продрать глаза.

В это время к нему было не подступиться. Только после ванны, за завтраком, он становился самим собой.

Гэллоуэй впервые оказался в машине Мьюзека и почувствовал тот же запах, что и дома у столяра.

— Езды отсюда до Ла-Гуардия не больше двух часов. На сборы и еду уйдет полчаса, значит, можете почти три часа поспать.

Дейв хотел было заспорить, но глаза слипались, голова стала тяжелой. Он чуть не уснул прямо в машине.

Его мучил вопрос, не собирается ли Мьюзек спать на кровати Бена. Дейву это было бы неприятно. Но когда они пришли, Мьюзек, и не думая раздеваться, пристроился на кушетке с явным намерением провести на ней остаток ночи.

Дейв разделся, немного смущаясь, что предстанет перед другом в пижаме.

— Разбудите меня не позже четверти четвертого, ладно?

— В половине четвертого, — откликнулся Мьюзек, на всякий случай заводя будильник. — Спите.

Через минуту Дейв провалился в сон, он мог бы поклясться, что все это время ощущал присутствие Мьюзека, который взял какую-то книжку и углубился в чтение, попыхивая трубкой и прихлебывая виски. Галлоуэй и во сне ни на минуту не забывал, что самолет отбывает из Ла-Гуардия в шесть семнадцать и что билет заказан на имя Мьюзека. Раза два-три он резко переворачивался, словно пытаясь глубже вдавиться в матрас, но едва почувствовал прикосновение к плечу, вскочил. Будильника не было слышно. Пахло свежим кофе.

— Идите примите ванну.

Он никогда не вставал так рано, разве что когда Бен болел тяжелейшей ангиной и ему надо было каждые два часа принимать лекарство. Иногда, ближе к утру, Бен, испуганно глядя на отца, вскрикивал:

— Чего тебе?

— Пора принимать таблетку, Бен.

Слышал ли сын? Понимал? Нахмурив брови, наморщив лоб, он глядел на отца, словно видел его впервые, и взгляд его становился недобрым.

— Ну, оставь ты меня в покое, — просил он; из-за температуры язык у него заплетался.

Дейву казалось, что сын на него злится. Мальчик глотал таблетку, запивал водой, засыпал, а утром, когда отец рассказывал, как он его будил, вроде бы ничего не помнил. Но Гэллоуэй не был уверен, что в эти минуты сын действовал бессознательно. Дейв старался не думать об этом. Несколько случаев из их жизни он предпочел бы забыть.

Он остро и слишком болезненно воспринимал все, нюансы в поведении Бена. У всякого ребенка, как и у взрослого, случаются вспышки дурного настроения или инстинктивной злобы.

Запах бекона проник в ванную, напомнив обо всех прошлых утрах в этой квартире. Дейв тщательно побрился, надел самый лучший костюм, словно это имело какое-то значение. Бену нравилось, когда отец был хорошо одет. В Эвертоне Дейв на первых порах надевал в мастерской не белый, как теперь, а серый халат, но однажды сын сказал:

— Ты словно больной старичок.

Бен попал в уязвимое место. Выглядеть в глазах сына старичком Дейв не хотел. При Бене он становился не так услужлив с заказчиками — лишь бы сын не подумал, будто он перед ними лебезит.

— Малость отдохнули?

— Ну зачем вы так? — вырвалось у Дейва при виде стола, на котором поджидали яичница с беконом и тосты.

Дейв понимал, что Мьюзеку приятно о нем заботиться — так же, как ему были приятны заботы о сыне.

В городке было так тихо, спокойно, что им даже стало немного стыдно за то, что отъезжая, они наделали шума.

— В Индианаполисе бывали? — спросил Мьюзек, выехав на шоссе.

— Никогда.

— Я бывал.

Он замолчал, не мешая Дейву думать, и лишь машинально посасывал свою сипящую трубку, которую не выпускал изо рта, хотя она давно погасла. В аэропорту им пришлось прождать около получаса. Шапки газет в киосках кричали:

«Шестнадцатилетний убийца!»

Вчера было воскресенье, но события вчерашнего вечера уже попали в газеты. Гэллоуэй нахмурился, заметив фотографию сына, на которой он был не похож на себя. Такого снимка Дейв не помнил. Бен на нем выглядел младше, и гримаса у него была какая-то странная. Подойдя ближе, Дейв понял, что лицо сына вырезано из школьной групповой фотографии. Видно, кто-то из одноклассников Бена передал это фото журналистам.

Напечатали и портрет Лилиан. Выглядела она лет на двенадцать, не больше. Подзаголовок гласил:

«Погоня, продолжавшаяся сутки, завершилась перестрелкой на ферме в Индиане».

Дейв купил три разные газеты; Мьюзек неодобрительно посмотрел на него, но смолчал. На развороте красовалась фотография самого Дейва: он стоял, глядя на кровать Бена, от которой в кадр попал только краешек. На соседнем снимке он у себя в мастерской делал вид, что чинит часы.

В зале ожидания было серо и уныло. На скамьях спали. А те, кто не спал, угрюмо смотрели в пространство. Какая-то парочка целовалась, и женщина плакала, вцепившись в спутника, словно прощалась навеки.

Объявили рейс на Индианаполис. Дейв направился на посадку. Никто как будто не обратил на него внимания. Дежурный производил перекличку пассажиров.

— Мьюзек, — на ходу пробормотал Дейв. Потом пожал руку столяру и сказал:

— Благодарю. Теперь все будет хорошо.

Он сам в это верил. Когда разрешили отстегнуть ремни, он взялся за газеты и начал сразу с последних абзацев, где описывались события на ферме.

«Пока иллинойская полиция караулила беглецов на перекрестках, те, описав большую дугу, опять въехали в Индиану. Бен Гэллоуэй, проведя за рулем двадцать четыре часа, выбился из сил, а может быть, и не решался подъехать к заправочной станции. Вскоре их автомобиль остановился у одинокой фермы, расположенной в двадцати милях от границы штата.

Было около десяти вечера. Пятидесятилетний владелец фермы Ганс Путман еще не лег спать. Он и его жена находились на первом этаже.

Услышав стук, Путман отворил дверь и очутился лицом к лицу с Гэллоуэем, который, держа его под прицелом, скомандовал девушке:

— Перережь телефонный провод.

Он едва держался на ногах от усталости. Руки у него дрожали.

— Тащите пожрать и не вздумайте выходить из дома.

Но сын Путмана, находившийся, когда подъехал автомобиль, на втором этаже, выскользнул через заднюю дверь и помчался на велосипеде к ближайшему дому. Через десять минут был оповещен шериф, и вскоре три полицейские машины подъехали к ферме».

Пассажиры читали ту же статью, рассматривали фотографии Дейва, но, кажется, никто его не узнал.

«Когда дом был окружен, шериф и один из его людей направились к дверям; дальнейший ход событий представляется не вполне ясным. Гэллоуэй вместе с сообщницей попытался убежать через двор. Следствием установлено, что первым выстрелил он. Началась перестрелка, и один из полицейских был ранен в бедро.

В конце концов молодой человек, сложив рупором руки, крикнул:

— Сдаюсь, не стреляйте.

У него кончились патроны.

Гэллоуэй не проявил раскаяния, пока его везли в Джейсонвилл, чтобы передать агентам ФБР, которые должны были препроводить его в Индианаполис.