Покоя больше нет. Стрела бога - Чинуа Ачебе

Эту точку зрения, хотя и сочли в целом верной, всерьез рассматривать не стали. Поскольку, как подчеркнул президент, сородичу в беде надо помогать, а не добивать его. Гнев на брата да войдет в плоть, но не в кость. И Союз принял решение заплатить за услуги адвоката из своих фондов.

Однако сегодня утром дело было проиграно. Поэтому и созвали экстренное совещание. В доме президента на Молони-стрит уже собралось множество народу, все возбужденно обсуждали приговор.

– Я знал, что дело тухлое, – заявил человек, который с самого начала возражал против вмешательства Союза. – Просто выбросили деньги. Как у нас говорят? Сколько ни бейся за бездельника, все без толку, только перемажешь голову землей и грязью.

Но его никто не поддержал. Умуофийцы были готовы сражаться до конца. Они не питали иллюзий по поводу Оби. Конечно, он дурной, своенравный молодой человек. Однако сейчас не время копаться в мелочах. Сначала нужно прогнать лису; после можно втолковать курице, чтобы та не забредала в кусты.

Насчет этого на умуофийцев можно положиться – втолкуют от души, примнут и еще добавят, так что через край полезет. Просто срам высокопоставленному чиновнику угодить в тюрьму из-за двадцати фунтов, сказал президент. И еще раз повторил, словно выплюнул: двадцати фунтов.

– Я против людей, которые жнут, где не сеяли. Но у нас есть поговорка: «Хочешь съесть жабу, так хотя бы выбери жирную и сочную».

– Все от неопытности, – заметил кто-то. – Не надо было брать самому. Другие, вон, велят тебе снести деньги бою. Оби попытался сделать то, что и все, не разузнав, как это делается.

И он напомнил притчу о крысе, которая собралась поплавать со своей подругой ящерицей, да сдохла от холода; ведь ящерица благодаря чешуе осталась сухой, а шерсть крысы промокла насквозь.

В назначенный час президент посмотрел на карманные часы и объявил, что пора открывать собрание. Все встали и совершили короткую молитву. Затем он предложил собранию три ореха кола. Самый старший участник собрания разломил один и произнес еще одну молитву:

– Тот, кто приносит орех кола, несет жизнь. Мы не хотим никому вреда, но, если кто-нибудь захочет навредить нам, да сломает он себе шею.

– Аминь, – ответствовало собрание.

– Мы странники на этой земле. Если блага ниспадут на нее, есть в них и наша доля.

– Аминь.

– Но если навалятся невзгоды, да отойдут они обитателям тех краев, где знают, как умилостивить богов.

– Аминь.

– У многих городов по четыре, по пять, а то и по десять своих сыновей на европейских должностях в этом городе. У Умуофии только один. И теперь наши враги говорят, что даже этот один – слишком для нас много. Наши предки такое не одобрят.

– Аминь.

– Единственный плод пальмы не погибнет в огне.

– Аминь.

Оби Оконкво действительно был единственным плодом пальмы. Его полное имя – Обиаджулу – означало «наконец-то рассудок обрел покой». Рассудок отца, понятное дело, который, до рождения Оби приняв от жены четырех дочерей, слегка беспокоился. Обратившись в христианство и даже став преподавателем Закона Божьего, Исаак Оконкво не мог взять вторую жену. Но не такой это был человек, чтобы носить свое горе на лице. И уж мистер Оконкво никак не мог допустить, чтобы о его несчастье знали язычники. Четвертую дочь он назвал Нваньидинма – «девочка тоже хорошо». Однако в голосе не слышалось убежденности.

Старик, разломивший сейчас в Лагосе орехи кола и объявивший Оби единственным плодом пальмы, не думал о семье Оконкво. Его мысли были о древней воинственной деревне Умуофия. Лет шесть-семь назад оставившие родной дом умуофийцы создали Союз с целью сбора средств для отправки некоторых из своих наиболее способных молодых людей на учебу в Англию. Они наложили на себя немилосердную дань. Первую такую стипендию пять лет назад получил Оби Оконкво. Хотя это называлось стипендией, ее нужно было выплатить обратно. В случае Оби сумма составляла восемьсот фунтов, и их полагалось вернуть в течение пяти лет после возвращения. Умуофийцы хотели, чтобы посланец изучил право, а потом вел все их земельные дела с соседями. Но, очутившись в Англии, Оби занялся английским, он славился своим упрямством. Союз повозмущался, однако, в конце концов, оставил его в покое. Ладно, пусть не станет адвокатом, зато получит «европейскую должность» на государственной службе.

Решение, кому первому выдать стипендию, далось Союзу легко. Оби был очевидным кандидатом. В возрасте двенадцати или тринадцати лет он после шестого класса сдал экзамены лучше всех в провинции, после чего получил право учиться в одной из лучших средних школ Восточной Нигерии. Через пять лет с отличием сдал экзамены на получение аттестата зрелости по кембриджской программе – все восемь предметов. Оби действительно являлся местной знаменитостью, его имя часто звучало в миссионерской школе, где он когда-то учился. (Сегодня никто не вспоминал, как однажды Оби осрамил школу, написав во время войны письмо Адольфу Гитлеру. Директор школы тогда почти со слезами на глазах утверждал, что он стал позорищем Британской империи и, если бы был старше, его бы непременно отправили за решетку на всю его оставшуюся жалкую жизнь. Оби тогда было всего одиннадцать лет, и он отделался шестью ударами трости по ягодицам.)

Поездка Оби в Англию вызвала в Умуофии большое волнение. За несколько дней до отъезда в Лагос родители созвали дома молитвенное собрание. Председательствовал его преподобие Сэмьюэль Икеди из англиканской церкви Святого Марка, что в Умуофии. Он заявил, что это событие является сбывшимся пророчеством: «Народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет».

Мистер Икеди говорил больше получаса, затем спросил, кто будет вести молитву. Никто не успел встать – тем более, что все сидели с закрытыми глазами, – как вызвалась Мэри, одна из самых ревностных христианок Умуофии и близкая подруга матери Оби, Ханны Оконкво. Она хотя и жила далеко от церкви – в трех милях, а то и больше, – никогда не пропускала утренние молитвы, которые пастор начинал очень рано.

И в разгар сезона дождей, и в студеный харматан Мэри непременно была в церкви. Иногда приходила на час раньше, экономя керосин, гасила лампу и устраивалась спать на длинных земляных сиденьях.

– О, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова, – завела она, – Начало и Конец. Без Тебя не сможем мы ничего. Великой реки недостанет, дабы омыть Тебе руки. У Тебя ямс, и у Тебя нож; не сможем мы ничего съесть, если Ты не отделишь нам немного. Мы подобны уткам в