Ниматулла Фазели - Современная иранская культура

Идея «народной культуры» родилась там же и тогда же, что и «культурная история»: в Германии конца ХVIII в. Именно в это время интеллектуалы – выходцы из среднего класса открыли для себя народные песни, сказки, танцы, ритуалы, искусство и ремесла. Однако история народной культуры осталась на откуп антикварам, фольклористам и антропологам. И только в 1960-е гг. группа академических историков обратилась к исследованию народной культуры. Одним из ранних примеров была опубликованная в 1959 г. работа «Джазовая сцена» (“The Jazz Scene”), написанная Фрэнсисом Ньютоном (один из псевдонимов Эрика Хобсбаума[37]). Как и можно было ожидать от выдающегося историка, стоящего на экономико-социальных позициях, автор исследовал не только музыку, но и слушающую ее публику, не говоря уже о джазе как бизнесе и форме социально-политического протеста.

В целом можно констатировать, что культурная история испытала на себе влияние различных национальных и культурных традиций. В ней можно различить в качестве основополагающих традиций немецкую культурную историю, английскую (куда входит Британия и Америка) и французскую. Германская традиция культурной истории начинается с XVIII в. В английской традиции можно различить две традиции – американскую и британскую.

В Северной Америке культурные историки чаще считают себя последователями германской традиции, нежели британской. Питер Гэй[38] и Карл Шорске[39] – потомки германоговорящих иммигрантов – были видными историками этой группы. Особенность французской традиции, среди прочего, – стремление обходить понятие «культура» (во всяком случае, до недавнего времени), фокусируя внимание на цивилизации, коллективных ментальностях и социальном воображении. Историки, ассоциированные с журналом «Анналы», на протяжении трех или четырех поколений внесли замечательный вклад в эту область: в историю ментальностей, чувствований или «коллективных представлений» – в эпоху Марка Блока[40] и Люсьена Февра[41]; в историю материальной культуры – в эпоху Фернана Броделя[42]. Неиссякающая на протяжении нескольких поколений креативность школы историков столь замечательна, что нуждается в историческом объяснении. Мое собственное предположение относительно того, чем она так ценна, состоит в том, что ее лидеры были достаточно харизматичными, чтобы привлечь одаренных последователей.

Эпистемология и методология культурной истории. В качестве общей почвы для всех культурных историков можно указать интерес к символическому и к интерпретации. Символы – осознаваемые или нет – можно найти повсюду: от искусства до повседневной жизни. Но подход к прошлому с точки зрения символизма – всего лишь один подход среди других. С точки зрения методов исследования, несмотря на всё их разнообразие и неутихающие споры вокруг, что также говорит о том, что это сложный путь различения культурной истории от других дисциплин, культурная история все же ближе к «качественному методу» и «субъективности». Культурные историки считают себя искателями смыслов и культурных репрезентаций. Поэтому герменевтика, интерпретация и феноменологические методы представляют огромную важность для культурной истории. В связи с этим известно влияние идей Клиффорда Гирца. Линн Хант пишет по этому поводу, что за последние годы самым известным антропологом в области культурной историографии был Клиффорд Гирц. К его сборнику статей под названием «Интерпретация культур» обращалось много авторов разных периодов и стран. Например, Роберт Дарнтон[43]в своей книге «Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры» открыто говорит о преимуществах метода Гирца в стратегиях культурной интерпретации. В частности, он пишет: «Культурная историография – это тот вид истории, который имеет дело с антропологией. Метод антропологического исследования в истории начинается с допущения, что всякое индивидуальное культурное проявление происходит внутри более общей культурно-языковой общности. Таким образом, культурная история – это наука интерпретации и цель ее – “нахождение смыслов, создаваемых современниками”». Поэтому извлечение смыслов, а не нахождение причинно-следственных законов интерпретации официально признается основным назначением культурной историографии, подобно тому, как Клиффорд Гирц признает это основной миссией культурной антропологии.

С эпистемологической точки зрения самой главной особенностью этой науки, наверное, можно назвать ее междисциплинарность. Междисциплинарность – это преимущество, дающее возможность для более сложного, глубокого и качественного анализа. Другое дело, что подобные анализы нуждаются в обширных данных из смежных дисциплин, а это существенно усложняет положение: ведь основой движения в культурной истории, во-первых, является культура, а не история; во-вторых, основным ее предметом является современность, а не прошлое. Это следующая особенность культурной истории. Поэтому даже если кажется, что мы исследуем какой-нибудь вопрос современной культуры, на самом деле мы вынужденно придаем историчность современной культуре и создаем для нее почву, дабы смочь извлечь семантические системы. Возьмем, к примеру, войну. Междисциплинарные данные, применяемые по методу культурной истории, дают нам возможность доступа к особой семантической системе, благодаря которой мы можем определить метод ведения войны, ее образ, доктрину, причины, продолжительность и последствия. Другими словами, мы можем извлечь всё то, что изнутри эксплуатирует смысловую систему, чтобы интерпретировать и трактовать войну. Анализы культурной истории благодаря этому очень глубокие. Будучи нацелен на то, чтобы раскрыть смысловую систему, скрывающуюся за тем или иным событием, этот подход требует учитывать мельчайшие подробности, проводить полевые работы, создать теоретическую базу, чтобы пролить свет на события и предоставить возможность для теоретизирования, связать воедино все переменные и т. д. Всё это потому, что культурная история по своей сути «качественная», а не «количественная». И такой подход подразумевает наличие многих способностей. Например, для культурного анализа Ираноиракской войны нужно быть знакомым с языком – дискурсом, чтобы суметь понять, с одной стороны, язык шиизма, язык политического ислама и идеологии Исламской революции, с другой – язык политической философии партии Баас, язык арабского мира и арабского национализма. Затем необходимо понять предпосылки, подтолкнувшие обе стороны к войне, чтобы, по выражению Клиффорда Гирца, суметь предоставить «плотное описание» войны. Богатое культурное описание – это не примитивный поверхностный отчет, а скрупулезное изучение всех слоев одной темы или одного события. К примеру, чтобы плотно описать петушиные бои, Гирц старался ознакомиться с исламом, историей ислама Западной Африки, историей региона, арабским языком и т. д. Отсюда его классическая интерпретация петушиных боев предельно точна.

Культурная история и культурные исследования. Саймон Дюринг[44] и большинство исследователей культуры называют труд британского историка Эдварда П. Томпсона «Становление английского рабочего класса» одним их первых текстов, повлиявших на появление культурных исследований. Томпсон пишет, что идентичность рабочего класса самому себе всегда имела веский политический и конфликтный компонент, это вопрос не только специфических культурных интересов и ценностей. Развал старой пролетарской культуры подразумевал, что политика, основанная на стойкой идентичности рабочего класса, все более теряла свою актуальность: люди все менее идентифицировали себя как рабочих.

Как бы там ни было, предложив междисциплинарный подход, эта работа смогла смешать новообразовавшуюся дисциплину – культурные исследования – с историей в семидесятые годы. Именно в эти годы сама культурная история переживала подъем и новое парадигматическое преобразование.

В своей книге Томпсон не ограничивается анализом той роли, которую сыграли в процессе формирования классов экономические и политические изменения, но исследует место в этом процессе народной культуры. В книге есть живые описания ритуалов посвящения ремесленников, роли ярмарок в «культурной жизни бедняков», пищевого символизма и иконографии бунтов. Для достижения того, что у Томпсона описывается как «структура чувства рабочего класса», анализируется диалектная поэзия.

Томпсон сыграл великую роль в культурной истории. Эту роль нужно рассмотреть на фоне чего-то грандиозного, скажем, изменении подхода марксистов к истории. В уже упомянутой статье Линн Хант пишет, что в последние годы объяснительные модели, внесшие наибольший вклад в развитие социальной истории, подверглись коренным изменениям, так как марксисты и последователи школы «Анналов»[45] начали все больше и больше проявлять интерес к культурной истории.