Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе - Амброз Бирс

И, высморкавшись в уголок шали, Мод умчалась, словно клоун.

Я торопливо и без стука вошел в спальню старика.

Игривая девушка покинула эту комнату за миг до того и явно была напугана. Она сказала старику, что в дом забрался грабитель, а почтенный инвалид был поразительно труслив – говорю вам это, потому что не желаю вас обманывать.

Я нашел старого джентльмена лежащим с накрытой одеялом головой, очень тихо и мирно, но как только он услышал, что я вошел, он вскочил и заорал как гелиотроп. Затем уставился на меня диким пронзительным взглядом налитых кровью глаз, и впервые в жизни я поверил, что Мод впервые в жизни сказала мне правду. Затем он протянул руку за тяжелой тростью. Но я оказался для него слишком пунктуальным; хлопнув его рукой по груди, я повалил старика и крепко держал. Он сделал несколько курбетов, но потом лежал смирно, сыпля бессильными ругательствами, которые не причинили бы вреда даже больному цыпленку! Все это время я был тверд как амарантовая скала. Вскоре к тому же он заговорил тихо и вроде как смиренно, только зубы у него стучали:

– Отчаянный человек, нет нужды, ты найдешь его в северо-западном углу верхнего ящика моего секретера. Я обещаю не показываться.

– Ладно, мой лобстерообразный бюльбюль, – сказал я, придя в восторг от назойливой возможности его помучить. – Это самое сухое место, в котором можно его хранить, старая ты катушка! Но не вздумай вытаскивать его на свет, червяк для наживки! А тем временем, следовательно, ты должен выпить глоток.

– Глоток! – завопил он, извиваясь от темы. – О, мое бедное дитя! – и он снова вскочил, выкрикивая множество вещей.

Я мигом схватил его за плечи и толкнул обратно в кровать, только его ноги продолжали трястись.

– Сиди спокойно, а, – приказал я, – ты, приукрашенная мандибула, или я умиротворю твою экзегезу при помощи пролетария!

У меня никогда в жизни не случалось такого потока слов; я мог сказать все, что захочу.

Старик спасовал перед этой угрозой, ибо, хоть я и считал его вредоносным, он понял, что я не шучу; но он притворился, что предпочитает такой вариант, но не то, что находится в бутылке.

– Лучше, – простонал он, – лучше даже, чем яд. Избавь меня от отравленной чаши и можешь делать так, как упомянул.

Наверное, следует объяснить, что «глоток» находился в большой бутылке, стоявшей на столе. Я думал, что это лекарство (правда, содержимое было черным), и хотя Мод (милое создание!) не велела мне ничего ему давать, я был уверен, что это достаточно гадкое средство и для него, и для любого другого. И точно: в бутылке были чернила. Поэтому я с молчаливым презрением отнесся к его компромиссу, заметив лишь, пока открывал бутылку:

– Лекарство есть лекарство, мой прекрасный друг; оно предназначено для больных.

После чего, схватив обе его руки одной своей, я организовал горлышко бутылки между его зубов.

– А теперь ты, старый озерный цилиндровый ход, – воскликнул я с некоторой теплотой, – готовь свой желудок к этому целительному зелью, или будь я проклят, если не отвергну твой смысл существования!

Он боролся изо всех сил, но, поскольку я привык доводить начатое до конца, это было бесполезно. Через десять минут все содержимое бутылки было в его желудке, не считая некоторого количества, довольно обстоятельно расплескавшегося по постельному белью, стенам и мне. Глотка было больше, чем я думал. Поскольку он проболел два дня, я подумал, что бутылка должна быть почти пустой, но конечно, если хорошенько поразмыслить, человек не отказывается от большого количества чернил во время обычного приступа – если не считать редакторов.

Едва я убрал свои колени с груди пациента, в дверь заглянула Мод. Она оставалась в переулке, пока не решила, что прошло достаточно времени, чтобы магические чары перестали действовать, а потом вошла в дом, чтобы посмеяться. Она начала тихо смеяться, но увидев меня с пустой бутылкой в черной руке и темное вдохновение, похвальбой стекавшее с моего лица, она стала серьезнее и вошла в комнату очень трезво.

Посредством чего глоток выполнил свой долг, и старый джентльмен наслаждался покоем впервые с тех пор, как я пришел его вылечить. Он все еще наслаждался им, ибо был мертв как монограмма.

Поскольку случился большой скандал из-за того, что я убил предполагаемого тестя, мне пришлось загладить его тем, что я не женился на Мод, которая с тех пор жила, как правило, одна. Всей этой эпигастральной трехсотлетней годовщины можно было бы избежать, если бы она хоть немного учла мое вероятное состояние, когда планировала свой маленький розыгрыш.

Почему меня не повесили? Официант, принесите пунш из бренди. Что ж, это самый нравоучительный вопрос. Но если вам так уж надо знать – меня повесили.