Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - Чарльз Брокден Браун

Моя жена никогда не вернет ему свое благорасположение. Клариса никогда не сможет даже думать о нем без содрогания, не то что видеться с ним. От обычных недугов есть лекарства, но в данном случае все средства бессильны. Когда болезнь исходит от сознания, когда раскаяние и бремя вины снедают человека изнутри, только перестав мыслить, а значит, и жить, можно избавиться от страданий – другого лечения, увы, нет!

Я не мог согласиться с таким мрачным выводом моего друга: хоть смерть для Клитеро действительно более желанна, чем жизнь, мне все же верилось, что еще не поздно разубедить беднягу в его роковых заблуждениях. Юфимия Лоример, в чьей кончине Клитеро винит себя, на самом деле не умерла. А он считает, она мертва, что породило много зла. Измученное воображение беспрестанно кающегося грешника превратило угрызения совести в жестокую пытку. Разве мы не должны исправить эту ошибку?

Сарсфилд, пусть и неохотно, согласился с моими доводами и выразил готовность утешить умирающего, объяснив ему, что та, кого он считал своей благодетельницей и матерью, жива, хотя его поступок отнял у нее покой и мир.

Пока Сарсфилд отсутствовал, я, мысленно перебирая все произошедшее, задумался о последних словах Клитеро. В его рассказе было что-то непонятное и противоречивое. Он спрятал рукопись – единственную свою драгоценность – в сундуке, оставшемся в доме Инглфилда, в той самой комнате, в которой потом и мне довелось какое-то время погостить. Когда меня не было, он вошел в комнату и обнаружил, что сундук взломан, а рукопись исчезла. Сундук взломал я, но ведь рукопись была зарыта в шкатулке под вязом. Так почему же Клитеро этого не знал, если, кроме него, никто не мог захоронить ее там?

Все, однако, прояснилось, когда я вспомнил о собственном печальном опыте. Клитеро закопал свое сокровище сам, так же как и я сам спрятал письма под стропилами. Но мы оба действовали неосознанно, во сне. Воля и чувства тут ни при чем. К каким ужасным последствиям это может привести, ввергнув человека в круговорот ужасных бед и ошибок!

Именно так и случилось с вашим покорным слугой. Ведомый не подвластными мне силами, что теперь уже очевидно, я преодолел во сне путь от своей комнаты в доме дяди до безлюдных дебрей дикой пустоши, где долго блуждал по каменному лабиринту пещеры, пока не оказался на краю глубокой впадины. Один неверный шаг, и я, сорвавшись, полетел вниз головой. При падении я ударился и пребывал в бесчувственном состоянии всю ночь и весь следующий день.

Как мало разбираются люди в делах и побуждениях друг друга! И как часто мы сами не способны разобраться в себе! Кто бы стал искать меня в чреве горы? Могло пройти немало лет, прежде чем какой-нибудь любознательный путешественник набрел бы на мои кости.

Тут мне пришлось отвлечься от своих размышлений, поскольку вернулся Сарсфилд, сообщивший, что Клитеро все еще без сознания, однако, несмотря на его многочисленные тяжелые раны, при правильном лечении есть шанс, что он поправится.

Обрадованный этим известием, я снова воззвал к состраданию моего друга. Но Сарсфилда бросало в дрожь при одной мысли о непосредственном контакте с Клитеро. Он сказал, что, возможно, со временем произойдет какая-то перемена в его чувствах, пока же ему трудно воспринимать этого человека иначе, чем как опасного безумца, чью болезнь нельзя исцелить и чье дальнейшее существование лишь умножит скорби самого Клитеро и скорби других людей.

Видя, как он противится всему, что могло бы помочь несчастному ирландцу, я спросил, не нуждается ли тот в хирургическом вмешательстве. Сарсфилд ответил, что ему требуются лишь обычное лечение и надлежащая обработка ран, а потому от умудренных опытом здешних женщин, умеющих пользовать травами и индейскими снадобьями, будет гораздо больше пользы, чем от профессионального врача. Эти женщины отзывчивы и милосердны, они ничего не знают о нем и не питают к страждущему грешнику никакой неприязни.

Между тем Сарсфилд настаивал, чтобы я перебрался к Инглфилду, да и мой почтенный друг уже с нетерпением ждал встречи со мной. Мои раны были поверхностными, а ночной отдых ощутимо помог мне восстановить силы. На следующий день я отправился в путь, оставив Клитеро под присмотром местных жителей.

Сарсфилд должен был ехать в Виргинию, где его ждали дела, отложенные ненадолго ради посещения Солсбери. Он предполагал вернуться не позже чем через месяц, а потом обещал взять меня с собой в Нью-Йорк. Я постоянно ощущал его отеческую заботу обо мне, и он настоятельно просил, пока мы будем в разлуке, сообщать ему обо всем, что происходит в моей жизни, словно я действительно был его сыном. Вскоре мы прибыли к Инглфилду, где я собирался погостить вместе с сестрами до возвращения Сарсфилда.

Тем временем беспокойные мысли не покидали меня. Я думал о вас, об Уэймуте и особенно о Клитеро. Тело его представляло собой сплошную рану, он был истощен, обескровлен – словом, все оказалось хуже, чем я предполагал. Постоянно справляясь о его самочувствии, я планировал в ближайшие дни съездить к нему, чтобы он наконец узнал правду о миссис Лоример, что, как я надеялся, должно было благоприятно сказаться на нем, изменив его настроение в лучшую сторону. Поэтому я ожидал нашу встречу и предстоящий разговор с воодушевлением.

Но меня постигло жестокое разочарование. В то утро, когда я намеревался навестить Клитеро, посыльный принес мне печальную новость: хозяева дома, в котором находился больной, обнаружили, что он исчез – поднялся посреди ночи с постели и ушел в неизвестном направлении. Найти его не удалось.

Да, мой друг, должен еще поделиться с вами тем, что недавно стало известно о вашем брате. Наконец спала завеса тайны, скрывавшая обстоятельства гибели Уолдгрейва. До сих пор у меня не было никаких догадок на этот счет, но теперь я знаю, что случилось.

Спустя три дня после описанных событий вернулась в свою хижину Королева Мэб. Ее схватили по подозрению в том, что она помогала индейцам во время их последнего набега. Под спудом предъявленных ей обвинений старуха нисколько не стушевалась, а, напротив, с бесстрашной готовностью и даже с гордостью признала свое участие в злодеяниях соплеменников, что, по ее словам, было местью соседям за издевательства и оскорбления, которые она тут же не преминула перечислить.

Речь шла прежде всего об